КАК я был репрессирован в мордовии

Мемуары Сибиряка Иллариона Сергеевича (Поздяева),
 директора научно-исследовательского института мордовской культуры

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15

СОЛОВКИ

Нас погрузили на пароход. На палубе оставили одних. Мы не поверили этой свободе. Наоборот, испугались её больше, чем строгости конвоя. Но вот пароход тронулся, всё дальше и даль-ше увозя нас от старой жизни. Как в песне «Товарищ, мы едем далеко». Мы в Белом море.

Вскоре показались очертания Соловецкого монастыря. Мне вспомнились описания монастыря Ключевским, Соловьёвым, Костомаровым и другими. Я представил страшные камеры старой монастырской крепостной тюрьмы. Соловки — место гибели многих передовых людей русского общества. И вот те-перь и я становился узником этого места ...

Но вот и Соловецкий остров, пристань. Пароход причалил. Нас ожидал конвой. Опять перекличка и проверка.  Подъехала под-

 


Вид Соловецкого монастыря с моря. Фото с открытки начала XX в.

вода на роспусках. На неё усадили Малинина Н. Ф., сам он идти уже не мог. В дороге от долгого сидения, солёной пищи и заста-релой сердечной недостаточности заболел водянкой. Поддерживая его с обеих сторон, довезли до главных ворот Соловецкого Кремля.

Нас приняли. Поместили в карантинную камеру, пропустили через санпропускник, переодели во всё тюремное с бубновыми тузами на брюках, гимнастерках и бушлатах, в ботинки и тюремные шапки-«сиблонки»
(«сиблонка» — шапка-ушанка, выдаваемая заключенным, шилась из хлопчатобумажной ткани на вате — из справочника ГУЛАГа). Вся одежда состояла из комбинации чёрного с коричневым. Пропустили через самый тщательный унизительный обыск. Обобрали : отобрали всё наше личное имущество. Лишили нас курева. Но кормили лучше, чем в Саранской тюрьме.

По истечении карантина нас по одному стали выводить из камеры. Куда, зачем ? Все покрыто мраком неизвестности. Во всём был расчет на психологическое воздействие. Уходящий прощался с остающимися. Мы остались вдвоем с Сурдиным. Но вот увели и его, а вскоре вывели из камеры и меня. И поместили в стационарную тюрьму. Только теперь я догадался, что нас рас-совали по камерам разных корпусов.

Весь Соловецкий монастырь, с его помещениями, башнями и всеми раскомандировками был тюрьмой.

СОЛОВЕЦКИЙ КАРЦЕР

Как потом стало известно, во время суда надо мной в Саранске секретарь судебного заседания военной коллегии занёс мои по-казания [о пытках] в протокол судебного заседания. Дошли ли мои заявления в ЦК на имя И. В. Сталина, я не знаю, но, забегая вперед, скажу, что в конце февраля-начале марта 1939 года в Саранске начался судебный процесс над следственными работ-никами Мордовского НКВД — их обвинили в злоупотреблениях и нарушении методов следствия, и я должен был быть свиде-телем по этому делу. Но вместо этапа в Саранск оперуполномоченный по Соловецкой тюрьме без каких либо объяснений по-местил меня в феврале в карцер с минусовой температурой, где замерзало даже содержимое параши. Содержался я в этой ле-дяной камере более 3-х суток и был выведен оттуда еле живым.

 

Карцер, в который меня поместили, располагался в средневековой монастырской тюрьме в подземелье 6-го корпуса. Размер камеры 8-10 квадратных метров. Пол це-ментный, посредине камеры на металлическом цементном каркасе табуретка, за-цементированная в пол. Толщина стен 1,5-2 метра, потолок сводчатый, овальный. Никакого отопления и отопительных приборов. Подвесная топчанно-кроватная дос-ка 100-миллиметровой толщины, выкрашенная в коричневый цвет, без постель-ных принадлежностей, холодная как змея. Окна, за тремя-четырьмя решетками средневековой кузнечной ковки, с двумя современными стальными сетками, ниж-ней частью своей были опущены в нишу в земле за стеной здания. Двери комбини-рованные : деревянная из досок 100 мм, окованная железом, и железная, из желез-ного листа толщиной более 5 мм, с тремя металлическими решетками. Решетки ко-ванные, старинной ручной работы. От общего тюремного коридора камера отделена двумя коридорами. Предкамерный коридорчик закрывается деревянной дверью и двойными решетками. Камера-склеп изолирована от внешнего мира тюрьмы и тю-ремщиков этого же корпуса. В камере я был оставлен в ботинках без портянок и в одном нательном верхнем белье.

Кормили один раз в сутки : 250-300 грамм хлеба, похожего на кусок глины. Хлеб я делил на 4 части и принимал как просфору по маленькому кусочку на завтрак, обед, полдник, ужин. Два раз в сутки давали кипяток 100-150 грамм без чая и сахара. Не испытавши всего этого, даже трудно представить себе, как по остывшему телу со-гревающе проходила внутрь эта живительная влага — горячая вода. Её движение ощущалось всеми внутренностями.

Ежедневно, в одно и то же время утром и вечером, в камеру заходило корпусное и тюремное начальство, приказывая стать в левый передний угол камеры. Осматри-вали камеру и подвесной топчан и уходили, не проронив ни слова. Чтобы не замёрз-

Камера в Соловецкой монастырской тюрьме. Фото А. Гаврилова, 2007 г.

нуть и не остыть, я провел на ногах в непрерывном движении больше 80 часов. После отбоя полагалось спать на топчане, но лежать без движения на холоде равносильно смертному приговору. Благо, что коридорная охрана не применяла насилие, что-бы заставить лежать, разрешала ходить по камере. Охранники интересовались, за что меня посадили в карцер. Я отвечал : ни за что, не знаю, никаких нарушений режима я не делал. Один раз дали дополнительную порцию кипятка, другой надзиратель спросил, не курю ли я. Курева не полагалось, но он свернул самокрутку, прикурил и дал мне, предупредив, чтобы дым я выпускал в тюремный глазок. Время казалось вечностью.

На мои вызовы приходило корпусное и общетюремное начальство и даже тюремный врач, но они ничего не могли изменить в моем положении. И я продолжал двигаться по камере.

Чего я только не передумал за это время, чего только не вспомнил ! Вспомнил, как меня допрашивали в Саранске, ставя вплотную к раскаленной печке ...

Ноги уже отекли и стали как бревна, появились узлы на сухожилиях, я выбился из сил, начал падать. Прошло трое суток, как я в карцере, но терплю. На четвертые сутки слышу : гремят замки, открываются двери. Меня выводят и ведут в камеру, от-куда меня взяли, к товарищам, — в ней, кроме меня, заключены ещё 11 человек : Г. Я. Кокарев, М. Я. Кириллов, Ю. М. Соми-нич, Михаил или Иван из Кунгура, А. И. Барковский, В. С. Воробьев, Гриша Копейкин, И. Я. Павлов, З. И. Розенблюм, Кома-хин, С. И. Выборнов.

Все обрадовались моему возвращению. Было уже около 6 часов утра, время подьёма. Сходил со всеми на оправку и даже на прогулку. Но потом слёг с крупозным воспалением лёгких и пролежал больным в камере без врачебной помощи два месяца. С разрешения тюремного начальства товарищи накрывали меня двенадцатью бушлатами, я горел как огонь, но мне было хо-лодно. Ни врача тебе тюремного, ни лазарета, ни лекарств. Выходили меня товарищи. По счастливой случайности Розенблюм Захар Ильич оказался врачом, он помог мне справиться с болезнью.

Для расследования факта неэтапирования меня в Мордовию в Саранск на судебный процесс в Соловецкую тюрьму приезжали начальник тюремного отдела НКВД Белов (или Беляев ?) и военный прокурор по надзору за тюрьмами Воскресенский (или Вознесенский ?). 23 марта 1939 года они вызвали меня на беседу, но выясняли лишь, где, когда и с кем я сидел в карцере, ка-кой был карцер и кто до карцера сидел со мной в камере. Когда я заявил, что в карцер меня поместили без каких-либо наруше-ний с моей стороны, мне ответили, что в дальнейшем мне это зачтётся.

На предыдущую страницу    На следующую страницу

Не публиковавшиеся ранее мемуары И.С.Сибиряка (Поздяева) и фотографии предоставлены
для опубликования на сайте "Зубова Поляна" сыном автора мемуаров, @Н.И.Сибиряком.
Название дано автором сайта. При публикации проведено незначительное редактирование.

На первую страницу
Назад на страницу Репрессии в Мордовии
Назад на страницу Рассказы о коллективизации, раскулачивании и репрессиях

Hosted by uCoz