СОЛОВКИ
Нас погрузили на пароход. На палубе оставили одних. Мы не поверили этой
свободе. Наоборот, испугались её больше, чем строгости конвоя. Но вот пароход тронулся, всё дальше и даль-ше увозя нас от старой жизни. Как в песне «Товарищ, мы едем
далеко». Мы в Белом море.
Вскоре показались очертания Соловецкого монастыря.
Мне вспомнились описания монастыря Ключевским, Соловьёвым, Костомаровым и
другими. Я представил страшные камеры старой
монастырской крепостной тюрьмы. Соловки — место гибели многих передовых людей
русского общества. И вот те-перь и я становился узником этого места ...
Но вот и Соловецкий остров, пристань. Пароход причалил.
Нас ожидал конвой. Опять перекличка и проверка. Подъехала
под- |
Вид
Соловецкого монастыря с моря. Фото с открытки начала
XX в. |
вода на
роспусках. На неё усадили Малинина Н.
Ф., сам
он идти уже не мог. В дороге от долгого сидения, солёной пищи и заста-релой
сердечной недостаточности заболел водянкой. Поддерживая его с обеих сторон, довезли до главных ворот Соловецкого Кремля.
Нас приняли. Поместили в карантинную камеру, пропустили через санпропускник,
переодели во всё тюремное с бубновыми тузами на брюках, гимнастерках и
бушлатах, в ботинки и тюремные шапки-«сиблонки» («сиблонка» —
шапка-ушанка, выдаваемая заключенным, шилась из хлопчатобумажной ткани на вате — из справочника ГУЛАГа). Вся одежда состояла из
комбинации чёрного с коричневым. Пропустили через самый тщательный
унизительный обыск. Обобрали : отобрали всё наше личное имущество. Лишили нас курева.
Но кормили лучше, чем в Саранской тюрьме.
По истечении карантина нас по
одному стали выводить из камеры. Куда, зачем ? Все покрыто мраком
неизвестности. Во всём был расчет на психологическое воздействие. Уходящий
прощался с остающимися. Мы остались вдвоем с Сурдиным. Но вот увели и его, а
вскоре вывели из камеры и меня. И поместили в стационарную тюрьму. Только теперь я догадался,
что нас рас-совали по камерам разных корпусов.
Весь Соловецкий монастырь, с его помещениями, башнями и всеми
раскомандировками был тюрьмой.
СОЛОВЕЦКИЙ КАРЦЕР
Как потом стало известно, во время суда надо мной в Саранске секретарь судебного заседания военной коллегии
занёс мои по-казания [о пытках]
в протокол судебного заседания. Дошли ли мои заявления в ЦК
на имя И. В. Сталина, я не знаю, но, забегая вперед, скажу, что в конце февраля-начале марта 1939 года в Саранске начался судебный процесс над
следственными работ-никами Мордовского НКВД — их обвинили в злоупотреблениях и
нарушении методов следствия, и я должен был быть свиде-телем по этому делу.
Но вместо этапа в Саранск оперуполномоченный по Соловецкой тюрьме без каких либо объяснений по-местил меня
в феврале в карцер с минусовой
температурой, где замерзало даже содержимое параши. Содержался я в этой
ле-дяной камере более 3-х суток и был выведен оттуда еле живым.
Карцер, в который меня поместили, располагался в средневековой монастырской
тюрьме в подземелье 6-го корпуса. Размер камеры 8-10 квадратных метров. Пол
це-ментный, посредине камеры на металлическом цементном каркасе табуретка,
за-цементированная в пол. Толщина стен 1,5-2 метра, потолок сводчатый,
овальный. Никакого отопления и
отопительных приборов. Подвесная топчанно-кроватная дос-ка
100-миллиметровой толщины, выкрашенная в коричневый
цвет, без постель-ных принадлежностей, холодная как змея. Окна, за
тремя-четырьмя решетками средневековой кузнечной ковки, с двумя современными
стальными сетками, ниж-ней частью своей были опущены в нишу в земле за стеной здания.
Двери комбини-рованные : деревянная из досок 100 мм, окованная железом, и железная,
из желез-ного листа толщиной более 5 мм, с тремя металлическими решетками. Решетки
ко-ванные, старинной ручной работы. От общего тюремного коридора камера
отделена двумя коридорами. Предкамерный коридорчик закрывается деревянной
дверью и двойными решетками. Камера-склеп изолирована от внешнего мира
тюрьмы и тю-ремщиков этого же корпуса. В камере я был оставлен в ботинках без
портянок и в одном нательном верхнем белье.
Кормили один раз в сутки : 250-300 грамм хлеба, похожего на кусок глины. Хлеб я
делил на 4 части и принимал как просфору по маленькому кусочку на завтрак,
обед, полдник, ужин. Два раз в сутки давали кипяток 100-150 грамм без чая
и сахара. Не испытавши всего этого, даже трудно представить себе, как по остывшему телу со-гревающе проходила внутрь эта живительная влага
— горячая вода. Её движение
ощущалось всеми внутренностями.
Ежедневно, в одно и то же время утром и вечером, в камеру
заходило корпусное и тюремное начальство, приказывая стать в
левый передний угол камеры. Осматри-вали камеру и подвесной
топчан и уходили, не проронив ни слова. Чтобы не замёрз- |
Камера
в Соловецкой монастырской тюрьме. Фото А. Гаврилова, 2007 г. |
нуть и не остыть, я провел на ногах в непрерывном движении больше 80 часов. После отбоя
полагалось спать на топчане, но лежать без движения на холоде равносильно
смертному приговору. Благо, что коридорная охрана не применяла насилие,
что-бы заставить
лежать, разрешала ходить по камере. Охранники интересовались, за что меня посадили в
карцер. Я отвечал : ни за что, не знаю, никаких нарушений режима я не делал.
Один раз дали дополнительную порцию кипятка, другой надзиратель спросил, не
курю ли я. Курева не полагалось, но он свернул самокрутку, прикурил и дал мне,
предупредив, чтобы дым я выпускал в тюремный глазок. Время казалось
вечностью.
На мои вызовы приходило корпусное и общетюремное начальство и даже тюремный
врач, но они ничего не могли изменить в моем положении. И я продолжал
двигаться по камере.
Чего я только не передумал за это время, чего только не вспомнил ! Вспомнил, как
меня допрашивали в Саранске, ставя вплотную к раскаленной печке ...
Ноги уже
отекли и стали как бревна, появились узлы на сухожилиях, я выбился из сил, начал
падать. Прошло трое суток, как я в карцере, но терплю. На четвертые сутки слышу : гремят
замки, открываются двери. Меня выводят и ведут в камеру, от-куда меня
взяли, к товарищам, — в ней, кроме меня, заключены ещё 11 человек : Г. Я. Кокарев,
М. Я. Кириллов, Ю. М. Соми-нич, Михаил или Иван из Кунгура, А. И. Барковский,
В. С. Воробьев, Гриша Копейкин, И. Я. Павлов, З. И. Розенблюм, Кома-хин,
С. И. Выборнов.
Все обрадовались моему возвращению. Было уже около 6 часов
утра, время подьёма. Сходил со всеми на оправку и даже на прогулку. Но потом слёг
с крупозным воспалением лёгких и
пролежал больным в камере без врачебной помощи два месяца. С разрешения тюремного начальства товарищи накрывали
меня двенадцатью бушлатами, я горел как огонь, но мне было хо-лодно. Ни врача тебе
тюремного, ни лазарета, ни лекарств. Выходили меня товарищи. По счастливой
случайности Розенблюм Захар Ильич оказался врачом, он помог мне справиться с
болезнью.
Для расследования факта неэтапирования меня в Мордовию в Саранск на судебный
процесс в Соловецкую тюрьму приезжали начальник тюремного отдела НКВД Белов
(или Беляев ?) и военный прокурор по надзору за тюрьмами Воскресенский (или Вознесенский ?).
23 марта 1939 года они вызвали меня на беседу, но выясняли лишь, где, когда
и с кем я сидел в карцере, ка-кой был карцер и кто до карцера сидел со мной
в камере. Когда
я заявил, что в карцер меня поместили без каких-либо наруше-ний с моей стороны, мне ответили, что в дальнейшем мне это зачтётся.
На предыдущую страницу
На следующую страницу
Не публиковавшиеся
ранее мемуары
И.С.Сибиряка (Поздяева) и фотографии предоставлены
для опубликования на сайте "Зубова Поляна" сыном автора мемуаров,
@Н.И.Сибиряком.
Название дано автором сайта. При публикации проведено незначительное
редактирование. |