|
|
Историко-этнографический сайт
|
|
|
В. Юрченков |
|
Нетерпение |
|
|
|
Историко-этнографический сайт
|
|
|
В. Юрченков |
|
Нетерпение |
|
|
С. Иванов "Боярский возок" |
Стоял уже апрель, а тепла все еще не было, весна запаз-дывала. Возок, сопровождаемый небольшим отрядом всад-ников, двигался медленно. Обильный глубокий снег, зава-ливший дорогу, лип к полозьям и выматывал лошадей. Воз-ница стегал их нещадно, но это мало помогало. Устали не только лошади, устали и люди. Один из всадников, следо-вавших за возком, спросил другого, ехавшего на невысокой спотыкающейся лошадёнке рядом : — Что за бес вселился в архиепископа ? Не сидится ему дома на страстной неделе... В ответ раздался раздраженный сиплый голос : — Мисаил Рязанский славы возжаждал великой. Аки Вла- |
|
димир Русь крестил, так и он мордву крестить алчет... — Так ведь служба. Да и язычники, говорят, зело злы, учинились непослушны и сильны и во крещение не пошли. — Значит, на то божья воля. А Мисаил её нарушает. Разговор на время прервался, затем всадники вновь заговорили : — Но когда святейший Никон посылал Мисаила в Шацк, Кадом, Тамбов и уезды татар и мордву крестить, он ведь тоже волю божью выполнял... — Мисаил крестил восемь сотен дворов, а более веру принять никто не похотел. Значит, на то указание было свыше... Порыв ветра заглушил слова служилого, который стегнул лошадёнку и поехал ближе к возку, желая укрыться за ним от непогоды. Примеру его последовал и собеседник. — Так ведь не похотела более креститься мордва. — А хотя бы и так. — Но свет божьей веры должен прийти к ним. Иначе погибнуть. — Да тебе-то какое дело ! Праздник великий на носу, а мы с тобой от дома оторваны. — Так веру нести к нехристям кто-то должен. — Пастырь должен нести ! Словом да делом добрым. А не воин саблей. Какой из тебя вот проповедник иль из меня, коли в грехах все, как больной в коросте ! Ехавший в возке архиепископ Рязанский Мисаил слышал весь разговор сопровождавших его из Шацка служилых дворян. «Может быть, действительно стоит остановиться. И не нести веру великую мечом... Сделано много божией милостью и всех святых молитвами. Только в Шацком и Тамбовском уездах крестил я мордвы и татар четыре тысячи двести человек. Цифра великая, и святейший Никон доволен...» Мисаил поправил медвежью полость, которой прикрывал свое старческое худое тело от порывов ветра. «Весна нынче запаздывает. Холодно. Снег еще не сошел. Хлеба по осени мало будет. Голод... Но то божье наказание язычникам ! За игрища их бесовские, за зло, за нехотение веру принять христову ! А мне то знак божий ! В нынешние времена меч, что крест. И на Руси святой Владимир проповедовал... Мечом да огнем ! И в том истина... Истина свыше !» Легонькие стариковские руки Мисаила сжали крест, висящий на груди, глаза фанатично блестели, сам он вжался в глубину возка. «Меч и мне подмогой был неоднократно в пастырском моем служении. Когда мордва деревеньки Конобеевой не пожелала веру принимать христову и вышла с рогатинами да топорами, не я со словом добрым истине их наставлял. Прозреть думный дворянин Матюшкин Иван Павлов сын с отрядом заставил нехристей. И в том мне, рабу божьему, еще один знак был...» Возок неожиданно встал, Мисаил выглянул и увидел всадника, загородившего дорогу. Архиепископ спросил тихим голосом: — Что случилось ? Всадник тронул поводья и подъехал к возку, соскочил с лошадки и, увязая в рыхлом мокром снегу, подошёл к Мисаилу, который спросил : — Кто ты ? Подошедший поклонился : — Я – сын боярский Акиндин, владыка. Предупредить тебя хочу. — О чём ? — Я только что из деревни Амбиревой. Там мордва и татарове человек с пятьсот, а может, и более... Залегли с ружьем в срубах и избах, и клетях. Они ждут. Они тебя ждут, владыка ! Мисаил, кряхтя, выбрался из возка, ноги его в невысоких сафьяновых сапогах провалились в слякоть на обочине дороги, ледяная жижа потекла через край сапог, но он не почувствовал холода. «Вот оно, испытание, ниспосланное мне богом. Христос апостолу Петру говорил: «Ты Петр, и на сем камне я создам церковь мою». И стал Петр камнем в основе дома великого христианского. И я камнем буду в кладке, угодной господу... Шел Христос к фарисеям и проповедовал, говорил истину, хотя и не верили ему, и смеялись, и злобой исходили. И я по терниям пойду, и я выпью чашу подвижничества, приму венец мученический...» Мисаил перекрестился и, отодвинув рукой стоявшего на пути к возку в снегу сына боярского, сделал два шага. Акиндин схватил архиепископа за рукав рясы : — Ты меня не понял, владыка ? Мисаил тихо произнес : — Понял, но сие знание не изменит путь мой. Архиепископ откинул полог возка, влез внутрь, монашек-возница стегнул лошадей. Акиндин плюнул в сердцах, взял под узды своего бахмата (мохнатая лошадь, иногда малорослая), потрепал его по шее, потом подтянул свои дрогильные (полосатые) штаны, вскочил в седло и присоединился к небольшому отряду, следовавшему за возком. «Мисаил упрям, как апостол Фома, уж ежели что задумал, колом не выбьешь... Песок, соль, железа крицы легче снести, чем человека безумного. И я дурак, совсем загнал лошаденку, мыслил, награда будет за предупрежденье. А он перекрестил, и все одарение...» Мысли Акиндина были прерваны криками, вдоль дороги, которая приближалась к небольшой деревеньке, бежали лыжники. Сын боярский явственно видел вошвы (вшитые цветные лоскуты) на их одежде. Лыжники были вооружены длинными луками, за спиной болтались колчаны из лыка. Мисаил приказал остановиться, выбрался из возка и, проваливаясь в снег, пошел им навстречу. Порыв ветра сорвал с его головы клобук и растрепал длинные седые волосы. Архиепископ поднял высоко большой серебряный крест, висевший на его груди, и заговорил : — Послушайте меня. Послушайте слово истины. Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их. Голос Мисаила звучал мощно, не верилось даже, что он исходит из этого худенького немощного старческого тела. Акиндин увидел, что один из лыжников отбросил лук, взял в руки копье с длинным древком, стал обходить архиепископа справа. Сын боярский тронул своего бахмата и загородил мордвину путь. Мисаил говорил все громче и громче: — Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы ? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь ! Его голос перекрывал шум толпы, слова звучали отчетливо, весомо. Казалось, что устами пастыря говорит кто-то иной и этот иной дает ему силу : — Всякого, кто слушает слова мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне. И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке. И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот. И он упал... Страстная речь Мисаила была прервана, длинная с черным оперением стрела пробила его левую руку и вошла под мышкой в сухонькое тело. Архиепископ упал, Акиндин соскочил с лошади, опустился перед упавшим на колени. Побелевшие губы Мисаила прошептали : — И было падение его великое... Сын боярский услышал шум за спиной, оглянулся и увидел копье, направленное на Мисаила. Акиндин выхватил из ножн, украшенных насечкой по серебру, саблю, отбил удар и, вывернув руку, ударил сам. Острое отточенное лезвие разрезало шубняк нападавшего, прошло между ребрами и выскользнуло сбоку. На темный, набухший водой, снег хлынула кровь. Акиндин подхватил тело миссионера, перекинул его через круп своей лошади, вскочил в седло и почувствовал страшный удар в голову. Копье, брошенное чьей-то сильной рукой, сбило шапку и сорвало кусок кожи с клоком волос. Но он нашел в себе силы ударить саблей плашмя свою лошадку, и верный бахмат вынес свою ношу из сечи. Погони не было, мордва и татары, увидев множество людей, воротились в деревню, укрылись за срубами. Умирающего Мисаила положили в сани, и ехавший с ним ризничий Варлаам принял исповедь. Бескровные губы архиепископа шептали : — Грешен я грехом великим... Гордыня обуяла, точила и душу, и тело. Возжаждал имя свое возвеличить... В один ряд поставить с подвижниками великими, светочами веры христовой... Иоанн Креститель, апостол Андрей... Мисаил застонал, слова давались ему с трудом, доставляли боль и физическую, и духовную : — И крестил я мечом, забыв о слове... Забыв заповедь о том, что блаженны милостивые, ибо они помилованы будут... Забыв, что блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами божьими... Умирающий замолк, собираясь с силами, затем, уже не видя и не слыша никого, зашептал еле различимо : — Боже мой... Боже мой... Для чего ты оставил меня ?.. Далеки от спасения моего слова вопля моего... Боже мой... Я вопию днем — и ты не внемлешь мне, ночью — и нет мне успокоения... Мисаил захрипел, глаза его приняли осмысленное выражение, он внятно произнес : — Нетерпелив я был... |
|
|
На первую страницу |
|
