Михаил Девятаев : побег из ада > Зубова Поляна (Мордовия)

Первая её публикация была устной — неведомый телеграф разнес известие по фашистским лагерям смерти. Замученные, истощенные, на гибель обреченные люди радовались ей, как собственной победе. Это было то, о чем каждый мечтал. Бежали ! Да как — на захваченном самолете !

В Балтийском море на линии к северу от Берлина есть островок Узедом. На западной его оконечности располагалась секретная база Пенемюнде. Ее называли "заповедником Геринга". Тут испытывались новейшие самолеты. Тут находился ракетный центр, возглавляемый Вернером фон Брауном. С десяти стартовых площадок, расположенных вдоль побережья, ночами, оставляя огненные языки, уходили в небо "Фау-2". Этим оружием фашисты надеялись дотянуться аж до Нью-Йорка. Но весной 45-го им важно было терроризировать более близкую точку — Лондон. Однако серийная "Фау-1" пролетала всего лишь 325 километров. С потерей стартовой базы на западе крылатую ракету стали запускать с Пенемюнде. Отсюда до Лондона более тысячи километров. Ракету поднимали на самолете и запускали уже над морем.

Михаил Девятаев, мордвин из Торбеева. Фото 1950-х гг.

Авиационное подразделение, осуществлявшее испытания новейшей техники, возглавлял тридцатитрехлетний ас Карл Хайнц Грауденц. За его плечами было много военных заслуг, отмеченных гитлеровскими наградами. Десятки "Хейнкелей", "Юнкер-сов", "Мессершмиттов" сверхсекретного подразделения участвовали в лихорадочной работе на Пенемюнде. В испытаниях участвовал сам Грауденц. Он летал на "Хейнкеле-111", имевшем вензель "Г. А." — "Густав Антон". База тщательно охраня-лась истребителями и зенитками ПВО, а также службой СС.

8 февраля 1945 года был обычным, напряженным, с нервными перегрузками днем. Обер-лейтенант Грауденц, наскоро по-обедав в столовой, приводил в порядок в своем кабинете полетные документы. Внезапно зазвонил телефон :

Ракета "Фау-1". Реконструкция.

Фото военного времени : старт ракеты "Фау-2"

— Кто это у тебя взлетел, как ворона ? — услышал Грауденц грубоватый голос начальника ПВО.

— У меня никто не взлетал ...

— Не взлетал... Я сам видел в бинокль — взлетел кое-как "Густав Антон".

— Заведите себе другой бинокль, посильнее, — вспылил Грауденц. — Мой "Густав Антон" стоит с зачехленными моторами. Взлететь на нем могу только я. Может быть, самолеты у нас летают уже без пилотов ?

— Вы поглядите-ка лучше, на месте ли "Густав Антон"...

Обер-лейтенант Грауденц прыгнул в автомобиль и через две минуты был на стоянке своего самолета. Чехлы от моторов и тележка с аккумуляторами — это все, что увидел оцепеневший ас. "Поднять истребители ! Поднять все, что можно ! Догнать и сбить !"... Через час самолеты вернулись ни с чем.

С дрожью в желудке Грауденц пошел к телефону доложить в Берлин о слу-чившемся.

Геринг, узнав о ЧП на секретнейшей базе, топал ногами — "виновных пове-сить !". 13 февраля Геринг и Борман прилетели на Пенемюнде... Каким об-разом голова Карла Хайнца Грауденца уцелела — остается загадкой. Воз-можно, вспомнили о прежних заслугах аса, но, скорее всего, ярость Геринга была смягчена спасительной ложью : "Самолет догнали над морем и сби-ли". Кто угнал самолет ? Первое, что приходило на ум Грауденцу, "том-ми"... Англичан беспокоила база, с которой летали "Фау". Наверное, их агент. Но в капонире — земляном укрытии для самолетов, близ которого на-

ходился угнанный "Хейнкель", нашли убитым охранника группы военнопленных. Они в тот день засыпали воронки от бомб.

Срочное построение в лагере сразу же показало: десяти узников не хватает. Все они были русскими. А через день служба СС доложила : один из бежавших вовсе не учитель Григорий Никитенко, а летчик Михаил Девятаев.

Характер

Михаил Девятаев ... Мы сидим в его доме. Михаил Петрович вспоминает.

Он мордвин. Был у матери тринадцатым ребенком. Отец умер от тифа, когда мальчику было два года. Легко представить, как жилось в многодетной бедной деревенской семье. Однако все дети выжили. И по законам жизни выросли крепкими, смелыми, не боящимися невзгод.

В 1934 году в мордовский поселок Торбеево прилетел самолет — забрать больного. Михаилу было шестнадцать лет. Вид само-лета на поле, короткий разговор с летчиком поселили в юной душе мечту. Школа окончена. Матери он сказал : "Еду в Казань. Вернусь летчиком".

В Казань он явился босым, в майке, сшитой из стираного кумача. Первые две ночи спал на вокзале. Путей в летчики сразу найти не мог, определился в речной техникум. И окончил его успешно. Одновременно учился в аэроклубе. Потом было воен-ное училище. В 1939 году он явился в родное Торбеево лейтенантом : "Мама, я — летчик !"

Война застала его под Минском. Уже 23 июня Михаил Девятаев участвовал в воздушном бою. 24 июня он сбил вражеский самолет. А еще через день сам попал под огонь "мессершмита" и выпрыгнул с парашютом из горящего "ишака" (истребителя И-16). Не прояви он находчивость, война и жизнь окончились бы для него в этом бою под Минском — "Мессершмит" раз-вернулся расстрелять летчика. Михаил стянул стропы и быстро "колбасой" понесся к земле. В ста метрах он дал парашюту раскрыться и спасся. Потом он еще не один раз покидал горящие самолеты. К лету 44-го года он сбил девять вражеских само-летов. Пять раз сбивали его. У него были прострелены рука и нога. Лежал в госпитале. Снова вернулся на самолет. Полтора года из-за ранений летал на "кукурузнике", но потом добился возвращения в истребительный полк. В 1944 году Девятаев был награжден тремя боевыми орденами.

Тут нет возможности рассказать о множестве интереснейших боевых эпизодов, о том, как копился опыт войны, как посте-пенно немецкие летчики потеряли господство в небе, как стали бояться "яков", как боевая взаимовыручка, дерзость, наход-чивость приносили победу. Но об одном случае рассказать надо. Он выявляет характер летчика Девятаева. Вы почувствуете : все, что случилось потом, в звездный час его жизни, было закономерным, было подготовлено всем течением его жизни.

Осенью 43-го года из-под Кривого Рога надо было вывезти тяжело раненного генерала — только в Москве могли сделать сложнейшую операцию. Три самолета У-2, вылетая, не достигали цели — в тумане не находили село или терпели аварию, пы-таясь садиться на раскисшую землю. Девятаев, полетевший четвертым, нашел село, благополучно сел, отыскал нужный дом и узнал : генерала четыре часа назад отправили в Москву поездом ... Конечно, можно было бы вернуться и доложить все, как было. Девятаев поступает иначе. Прикинув время и путь следования нечастых в прифронтовом крае пассажирских вагонов, он полетел над железной дорогой и скоро увидел поезд. Как заставить остановиться ? "Я полетел низко, едва не касаясь коле-сами паровоза. Отворачивал в сторону, покачивал крыльями — нет, машинист не понимал, чего добивается "кукурузник". "Тогда, выбрав место, я посадил самолет и выбежал на полотно, отчаянно размахивая шлемом. Поезд промчался мимо. Я взлетел еще раз, обогнал состав, сел и выбежал снова на полотно".

На этот раз поезд остановился. Посреди степи генерала перенесли в самолет. К вечеру он был уже в Москве. Он лежал на носилках белый, бескровный. Велел позвать летчика. Тот подошел, приложил ладонь к шлему. Генерал попросил достать из кобуры пистолет. "Лейтенант, возьмите на память. Сколько буду жить, столько буду вас помнить".

Такой эпизод ... В нем — весь человек : чувство долга, находчивость, смелость, стремление достигнуть цели ... Летом 1944 года Михаил Девятаев снова на истребителе, воюет в дивизии Александра Покрышкина.

Лагерь-музей Заксенхаузен : траншеи рядом с газовыми ка-мерами, в которых расстреливали советских военнопленных.

Лагерь-музей Заксенхаузен : остатки печей, в которых сжигали узников.

После боя

День 13 июля был переломным в его военной судьбе. Накануне наступления под Львовом он сопровождал бомбардировщики, сделал за день три боевых вылета. Уже на заходе солнца поднялся в четвертый раз навстречу летев-шим "Юнкерсам". Он не заметил, как из-за облака вынырнул "Мессерш-митт"... Машина словно споткнулась. В кабине — дым, перед глазами — языки пламени ... Со стороны безнадежность его положения была, наверное, особенно ясной. "Мордвин, прыгай !" "Мордвин" — позывной Девятаева. "Миша, приказываю !"— это был голос его командира ... Бой шел за линией фронта. Прыгая из самолета, который вот-вот взорвется, Михаил ударился о хвостовой стабилизатор и приземленья на парашюте уже не помнил. Оч-нулся в землянке среди летчиков. Но речь — чужая... Это был плен.

Сначала с ним обошлись почти по-рыцарски — перевязали рану, накормили, не тронули ордена. Даже как будто с уважением на них смотрели — такого, мол, ценим. Но, оказалось, все было психологической подготовкой склонить к измене. Когда Девятаев с возмущением и со свойственной ему прямотой сказал : "Среди летчиков предателей не найдёте", — отношение измени-лось. Стучали кулаком по столу, топали ногами, подносили к лицу пистолет. Требовали не так уж много : название части, расположение, имена команди-ров ... Ничего не сказал !

В прифронтовом лагере военнопленных встретил таких же, как сам. Все в плену оказались после вынужденных посадок и прыжков из подбитых ма-шин. Были раненые, с обожженными лицами и руками, в обгоревшей одеж-де. Но это были люди, уже видавшие Сталинград, Курскую дугу, освобождав-шие Киев, это были летчики, знавшие вкус победы, вгонявшие в землю не-мецких асов. Сломить их было нельзя.

неделю раз, вечерами, в небо с рёвом, оставляя полосы света, улетали ракеты. Где-то вблизи располагался аэродром.

Три с половиной тысячи пленных каждое утро на плацу, ежась от ветра, получали наряд на работу.

Карта острова Узедом с базой Пенемюнде на побережье Балтийского моря

Самой тяжкой была работа аэродромной команды : засыпали воронки, носили замес из цемента. Но именно в эту команду стремился все время попасть "учитель из Дарницы". "Рев самолетов, их вид, их близость с громадной си-лой всколыхнули мысль о побеге".

Все, кто работал тут, понимали : пленным пути с этой базы не будет, всех уничтожат. И потому пытались бежать. Один отчаянный югослав затаился на островном озере. "Поймали. В назидание всем поставили перед строем и спустили овчарок. Чтобы загрызли не сразу — шею обмотали брезентом. Я видел много всего, но более страшной картины не помню. И все-таки засыпал и просыпался с мыслью : бежать !"

Постепенно "учитель из Дарницы" нащупал единомышленников. В мимо-летных разговорах обронил осторожно мысль о побеге, сказав, что есть среди пленных опытный летчик.

Работая на аэродроме, теперь примечали все подробности его жизни : когда заправляются самолеты, когда команды уходят обедать, какая машина удоб-ней стоит для захвата. Остановили внимание на двухмоторном "Хейнкеле-111". Он чаще других летал. После приземления его тотчас же заправляли снова. Возле него не однажды чисто одетые люди в штатском поздравляли пилота — удавались, как видно, какие-то важные испытания. "Я прикиды-вал план захвата машины, рулежки, взлета под горку в сторону моря. Но сумею ли запустить, сумею ли справиться с двухмоторной машиной ? Во что бы то ни стало надо было увидеть приборы в кабине, понять, как, что, в какой

последовательности надо включать — в решительный момент счёт времени будет идти на секунды".

Во время аэродромных работ "учитель из Дарницы" не упускал случая заглянуть на самолетную свалку и там впивался гла-зами в приборные доски "Хейнкеля-111". Экипаж тяжелого двухмоторного бомбардировщика, с которым до этого Михаил Де-вятаев встречался лишь в воздухе, состоял из шести человек. Беглецам предстояло поднять его силами одного изможденного узника. "Главное : запустить, вырулить и взлететь ... Случай помог проследить операции запуска. Однажды мы расчищали снег у капонира, где стоял такой же, как "наш", "Хейнкель". С вала я видел в кабине пилота. И он заметил мое любопытство. С усмешкою на лице — смотри, мол, русский зевака, как легко настоящие люди справляются с этой машиной, — пилот де-монстративно стал показывать запуск : подвезли, подключили тележку с аккумуляторами, пилот показал палец и отпустил его прямо перед собой, потом пилот для меня специально поднял ногу на уровень плеч и опустил — заработал один мотор. Следом — второй. Пилот в кабине захохотал. Я тоже еле сдерживал ликование — все фазы запуска "Хейнкеля" были ясны".

Заговорщики стали теперь обсуждать детальный план захвата машины. Заучено было всё : кто ликвидирует вахтмана (охран-ника), кто расчехляет моторы, кто снимет струбцинки с закрылков ... "Степень риска все понимали : может поднять тревогу охрана; может неожиданно кто-нибудь появиться у самолета; машина окажется без горючего; не запустим моторы; могут, быстро хватившись, загородить полосу взлета; могут вслед послать истребители; могут возникнуть и непредвиденные ослож-нения. Сам я мысленно думал : шансы — один из ста. Но отступать мы уже не могли. Мы уже сжились с мыслью : "В обед хлебаем баланду, а ужинаем дома, среди своих," — и самолет уже называли не иначе как "наш "Хейнкель". 7 февраля реши-ли: побег завтра или никогда".

Тот день

День 8 февраля 1945 года начался на острове как обычно. "Ночью взлетали ракеты. Я не мог заснуть от рева и от крайнего возбуждения. Рано утром до построения я сказал Соколову Володе, возглавлявшему аэродромную команду : "Сегодня ! И где хочешь достань сигареты. Смертельно хочу курить". Володя снял с себя свитер и выменял на него у француза пять сигарет". Построение ... Отбор команд. Задача Соколова : сделать так, чтобы в аэродромную группу попало сегодня не более десяти че-ловек, чтобы все были советскими и обязательно все посвященные в планы побега.

Засыпали воронки от бомб. Охранником был эсэсовец. Обычно он требовал, чтобы в обед в капонире, где было затишье, для него разводили костер. Работу повели так, чтобы к 12 часам оказаться у нужного капонира.

"В 12 ноль-ноль техники от самолетов потянулись в столовую. Вот горит уже костер в капонире, и рыжий вахтман, поставив винтовку между колен, греет над огнем руки. До "нашего "Хейнкеля" двести шагов. Толкаю Володю : "Медлить нельзя !" А он вдруг заколебался : "Может, завтра ?" Я показал кулак и крепко сжатые зубы.

Решительным оказался Иван Кривоногов. Удар железякою сзади — и вахтман валится прямо в костер. Смотрю на ребят. Из нас только четверо знают, в чем дело. У шести остальных на лицах неописуемый ужас : убийство вахтмана — это виселица. В двух словах объясняю, в чем дело, и вижу : смертельный испуг сменяет решимость действовать.

С этой минуты пути к прежнему у десяти человек уже не было — гибель или свобода. Стрелки на часах, взятых у вахтмана из кармана, показывали 12 часов 15 минут. Действовать ! Дорога каждая секунда.

Самый высокий Петр Кутергин надевает шинель охранника, шапочку с козырьком. С винтовкой он поведет "пленных" в направлении самолета. "Но, не теряя времени, я и Володя Соколов были уже у "Хейнкеля". У хвостовой двери ударом зара-нее припасенного стержня пробиваю дыру. Просовываю руку, изнутри открываю запор.

Внутренность "Хейнкеля" мне, привыкшему к тесной кабине истребителя, показалась ангаром. Сделав ребятам знак : "В са-молёт !", спешу забраться в кресло пилота. На лицах расположившихся сзади — лихорадочное напряжение : скорее !

Владимир Соколов и Иван Кривоногов расчехляют моторы, снимают с закрылков струбцинки ... Ключ зажиганья на месте. Те-перь скорее тележку с аккумуляторами. Подключается кабель. Стрелки сразу качнулись. Поворот ключа, движение ноги — и один мотор оживает. Еще минута — закрутились винты другого мотора. Прибавляется газ. Оба мотора ревут. С боковой стоян-ки "Хейнкель" рулит на взлетную полосу. Никакой заметной тревоги на летном поле не видно — все привыкли : "Густав Антон" летает много и часто. Пожалуй, только дежурный с флажками на старте в некотором замешательстве — о взлете ему не сообщали.

"Точка старта. Достиг eё с громадным напряжением сил — самолетом с двумя винтами управлять с непривычки сложнее, чем истребителем. Но всё в порядке. Показания главных приборов, кажется, понимаю. Газ ... Самолет понесся по наклонной линии к морю. Полный газ ... Должен быть взлет, но "Хейнкель" почему-то бежит, не взлетая, хвост от бетона не отрывается ... В последний момент почти у моря резко торможу и делаю разворот без надежды, что самолет уцелеет. Мрак ... Подумал, что загорелись. Но это была только пыль. Когда она чуть улеглась, увидел круги от винтов. Целы ! Но за спиной паника — крики, удары прикладом в спину : "Мишка, почему не взлетаем ?!!"

И оживает аэродром — все, кто был на поле, бегут к самолету. Выбегают летчики и механики из столовой. Даю газ. Разметаю всех, кто приблизился к полосе. Разворот у линии старта. И снова газ ... В воспаленном мозгу искрой вспыхнуло слово "трим-мер". Триммер — подвижная, с ладонь шириною плоскость на рулях высоты. Наверное, летчик оставил ее в положении "по-садка". Но как в три-четыре секунды найти механизм управления триммером ? Изо всех сил жму от себя ручку — оторвать хвост от земли. Кричу что есть силы ребятам : "Помогайте !" Втроем наваливаемся на рычаг, и "Хейнкель" почти у самой во-ды отрывается от бетона ... Летим !!!"

Домой !

Управление триммером отыскалось, когда самолет, нырнув в облака, стал набирать высоту. И сразу машина стала послушной и легкой. "В этот момент я почувствовал : спасены ! И подумал: что там творится сейчас на базе ! Посмотрел на часы. Было 12 часов 36 минут — все уместилось в двадцать одну минуту". Летели на север над морем, понимали : над сушей будут пере-хвачены истребителями. Потом летели над морем на юго-восток. Внизу увидели караван кораблей. И увидели самолеты, его охранявшие. Один "Мессершмит" отвернул и рядом с "Хейнкелем" сделал петлю. "Я видел недоуменный взгляд летчика : мы летели с выпущенными шасси".

"Хейнкель-111"

Высота была около двух тысяч метров. От холода и гро-мадного пережитого возбуждения пилот и его пассажи-ры в полосатой одежде не попадали зуб на зуб. Но ра-дость переполняла сердце. Я крикнул : "Ребята, горю-чего в баках — хоть до Москвы !" Всем захотелось пря-мо до Москвы и лететь. Но я понимал : такой полет не-возможен — станем добычей своих истребителей и зе-ниток".

О приближении фронта догадались по бесконечным обо-зам, по колоннам машин и танков. И вот показались ды-мы, вспышки разрывов ... Опять колонны людей и ма-шин. Но теперь при виде летящего "Хейнкеля" люди с дороги бегут и ложатся. "Наши !" Эту радость неожи-данно подкрепил плотный зенитный огонь. Два снаряда "Хейнкель" настигли. Слышу крик : "Ранены !" И ви-жу, дымится правый мотор. Резко бросаю самолет в бо-ковое скольжение. Дым исчезает. Но надо садиться. Са-

диться немедленно. Внизу раскисшая, в пятнах снега земля : дорога, опушка леса, и за ней — приемлемо ровное поле. Резко снижаюсь. Неубранные шасси в земле увязнут. Надо их срезать в момент посадки скольжением в сторону ..."

Артиллеристы 61-й армии с дороги, ведущей к линии фронта, видели, как на поле, подломив колеса, юзом сел "немец". Опуш-кой, опасаясь стрельбы, солдаты бросились к самолету. А мы в "Хейнкеле" не вполне уверены были, что сели среди своих. Плексигласовый нос самолета был поврежден. В кабину набился снег с грязью. Я выбрался кое-как ... "Хейнкель", пропа-хавший по полю глубокую борозду, казался сейчас неуклюжим толстым китом, лежащим на животе. Первое, что предприняли прилетевшие, попытались скрыться в лесу. Захватив винтовку убитого вахтмана и пулемет с "Хейнкеля", поддерживая ране-ных, они пробежали сотню шагов по полю, но повернули назад — сил не было. Приготовив оружие в самолете, решили выж-дать, что будет.

Угнанный самолёт сразу же взяли под охрану, а его необычный экипаж — под арест. Фото 1945 г. из книги "Девятаев", Саранск, 2008 г.

На обороте полетной карты я написал, кто мы, откуда бежали, где до войны жили. Перечислил фамилии : Михаил Девятаев, Иван Кривоногов, Влади-мир Соколов, Владимир Немченко, Федор Адамов, Иван Олейник, Михаил Емец, Петр Кутергин, Николай Урбанович, Дмитрий Сердюков".

— Фрицы ! Хенде хох ! Сдавайтесь, иначе пальнем из пушки ! — послыша-лись крики с опушки леса.

Для сидевших в самолете это были очень дорогие слова.

— Мы не фрицы ! Мы свои, братцы !

Люди с автоматами, в полушубках, подбежав к самолету, были ошеломле-ны. Десять скелетов в полосатой одежде, обутые в деревянные башмаки, забрызганные кровью и грязью, плакали, повторяя только одно слово : "Братцы, братцы ..." В расположение артиллерийского дивизиона их по-несли на руках, как детей, — каждый весил менее сорока килограммов. Было это 8 февраля 1945 года.

Василий Песков
"Российская газета", 4 мая 2007 г.

Михаил Петрович Девятаев родился 8 июля 1917 года в д. Варжеляй Спасского уезда (вскоре после его рождения семья переехала в со-седнее Торбеево, ныне — центр одноименного района, соседнего с Зубово-Полянским) в мокша-мордовской крестьянской семье. Был тринадцатым ребёнком в семье (четверо его братьев — Пётр, Никифор, Василий, Алексей — также участвовали в войне, Василий, Алексей погибли). Когда ему исполнилось 2 года, от тифа умер отец. В 1933 году окончил 7 классов средней школы и поехал в Казань, намереваясь поступить в авиационный техникум. Из-за недоразумения с документами ему пришлось учиться в речном техникуме, кото-рый он окончил в 1938 году. Одновременно учился в Казанском аэроклубе. В 1938 году Свердловским РВК Казани призван в РККА. В 1940 году окончил Оренбургское военное авиационное училище лётчиков им. К. Е. Ворошилова. Был направлен служить в Торжок, а позже переведён в Могилёв в 237-й истребительный авиационный полк (Западный ОВО).

Вход в концлагерь Заксенхаузен : "Работа делает свободным".

Заключённые в концлагере Заксенхаузен.
Фотография военного времени.

В лагере Заксенхаузен.
Фотография военного времени.

С первого дня войны молодой пилот истребителя участвовал в боевых действиях, был команди-ром звена 104-го гвардейского истребительного авиационного полка (9-я гвардейская истреби-тельная авиационная дивизия, 2-я воздушная армия, 1-й Украинский фронт), совершил 180 боевых вылетов, лично сбил 9 и, в групповом бою, 16 вражеских самолетов, дважды был ранен.

В воздушном бою над Львовом 13 июля 1944 года самолет Михаила Девятаева был сбит. Летчик выбросился из объятой пламенем машины с парашютом и попал в плен. Допрос следовал за до-просом. Затем его на транспортном самолёте отправили в разведотдел абвера в Варшаву. Не до-бившись от Девятаева никаких ценных сведений, немцы отправили его Лодзинский лагерь для военно-пленных. Потом перевели в лагерь Новый Кёнигсберг. Здесь Девятаев с группой това-рищей начал готовить побег. По ночам подручными средствами — ложками и мисками — они рыли подкоп, на листе железа оттаскивали землю и разбрасывали её под полом барака (барак стоял на сваях). Но когда до свободы уже оставалось несколько метров, подкоп обнаружила ох-рана. По доносу предателя организаторов побега схватили. После допросов и пыток их пригово-рили к смерти и отправили в лагерь смерти Заксенхаузен под Берлином. Но ему повезло : в санитарном бараке парикмахер из числа заключённых заменил его бирку смертника на бирку штрафника (№104533) — убитого охранниками учителя из Дарницы Григория Степановича Ни-китенко. В лагере в группе "топтунов" он разнашивал обувь немецких фирм. Позже при помощи подпольщиков был переведён из штрафного барака в обычный. В конце октября 1944 года его в составе группы из 1500 заключённых отправили в лагерь на остров Узедом, где находился сек-ретный полигон Пенемюнде, на котором испытывались ракеты, которыми немцы бомбили Англию (ракеты ФАУ-1 и ФАУ-2). Работающие в концлагере узники были заранее приговоре-ны к смерти.

В феврале 1945 года вместе с десятью другими заключенными Девятаеву удалось захватить не-мецкий самолет "Хенкель" и на нем совершить побег из плена с острова смерти. На самолете бывшие узники пересекли линию фронта и передали советскому командованию стратегически важные сведения о засекреченном производстве на острове Узедом. Особенно ценными оказа-лись сведения Михаила, который, как лётчик, откорректировал налёты наших бомбардировщи-ков на полигон в Пенемюнде. Фашисты свой последний шанс на победу опекали более чем тща-тельно. Узедом неоднократно бомбили и англичане, и американцы, но — увы! — до цели так и не добрались: «воевали» с ложным аэродромом и бутафорскими «самолетиками». Поэтому когда вырвавшийся из плена Девятаев назвал генерал-лейтенанту Белову, командующему 61 армией, точные координаты установок, тот аж за голову схватился. Никто не подозревал, что объект рас-полагался в двухстах метрах от кромки моря, замаскированный под мирный лесок! «Лес» кре-пился на специальных платформах, которые сводились при угрозе вражеского налета, укрывая

собой ракетные установки. По наводке Михаила Петровича Узедом бомбили пять дней — и наши, и союзники.

Однако, несмотря на это, особисты не поверили, что заключённые концлагеря смогли угнать самолёт. "Мы подверглись жесткой про-верке, — написал позже летчик. — Длительной и унизительной:" Следователи руководствовались приказом Сталина считать попавших в плен предателями.

Результатом проверки стало ... возвращение в Заксенхаузен, в котором после окончания войны советской военной администрацией был организован фильтрационный лагерь, куда были помещены те, кто подозревался в предательстве, и лагерь, в котором отбывали наказание те, кто сотрудничал с фашистской властью и считался врагом. До 2 ноября 1945 года он находился в фильтрационном лагере. "Это твой лагерь ?" — спросил меня энкавэдэшник. "Да", — отвечаю. "А в каком блоке сидел ?" — "В тринадцатом". А он мне : "Хорошо, здесь и будешь опять сидеть". — Раз был в плену и выжил — значит, изменник Родины, я с этим пятном много лет прожил уже и после освобождения, когда домой вернулся, — рассказывает Девятаев.

рассекреченные материалы его дела в КГБ Татарстана. Такой же горькой в течении 12 лет после войны была жизнь и его товарищей по побегу. "И так, — пишет он, — мыкался до 1957 г. Восстановить доброе имя мне помогли хорошие люди, печать. Но совсем недавно уз-нал : помог мне и академик Сергей Павлович Королев". Королёв ходатайствовал о возвращении ему и его товарищам доброго имени. И после запуска в Советском Союзе первого искусственного спутника земли 15 августа 1957 года М. П. Девятаеву было присвоено зва-ние Героя Советского Союза (но не за военные подвиги и побег с Узедома, а "за вклад в советское ракетостроение"). Некоторое пред-ставление об этом десятилетии остракизма даёт представление прекрасный художественный фильм "Чистое небо" Г. Чухрая с Евге-нием Урбанским в роли лётчика Астахова (1961 г.), в котором видна аллюзия на судьбу М. Девятаева.

Памятный знак в честь участни-ков побега, открытый в Саранске в мае 2010 г. Такие же знаки по инициативе племянников одного из участников побега Сергея и Ми-хаила Сердюковых установлены на родине всех участников побега.

Только после этого жизнь его изменилась. Ему были возвращены все его прежние боевые награды и признаны заслуги. Он награждён высшей наградой советского времени — орденом Ленина, 2 орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны 1 и 2 степеней, медалями. Стал почётным гражда-нином Республики Мордовия, городов Казани (Россия), Вольгаста и Циновичи (Германия). В Торбееве открыт мемориальный музей героя. О подвиге М. Девятаева написаны книги, сняты фильмы, сло-жены стихи и песни. В 2008 г. в Мордовии издана новая книга о герое, в неё вошли ранее неизвестные документы и факты. Но он так и не был реабилитирован ! Ведь после побега с Узедома он был осуждён военным трибуналом как предатель, добровольно сдавшийся в плен !

В 1957 году М. П. Девятаев стал одним из первых капитанов пассажирских судов на подводных крыль-ях "Ракета". Позже водил по Волге "Метеоры", был капитаном-наставником. Уйдя на пенсию, активно участвовал в ветеранском движении, создал Фонд Девятаева, оказывал помощь тем, кто в ней особо нуждался. Ежегодно, порой по несколько раз, бывал в Мордовии и Торбееве, выступая с рассказами пе-ред молодежью. Следующим поколениям россиян и своих земляков он оставил описание своего фрон-тового пути в книгах "Полет к солнцу" и "Побег из ада".

Михаил Петрович с любимой супругой Фаиной Хайрулловной вырастили и воспитали троих детей. Оба их сына — Алексей и Александр — стали врачами-учёными, а дочь Нелли — преподавателем му-зыки.

Умер герой 24 ноября 2002 года, на 85-ом году жизни. Похоронен на аллее Героев Арского кладбища Казани, где расположен мемориальный комплекс воинов Великой Отечественной войны.

Примечание : много лет спустя после войны лётчик посетил Пенемюнде. И увидел, что в этом курортном месте, откуда когда-то стартовали несшие смерть ракеты и откуда он взлетел на захваченном "Хейнкеле", установлен гранитный обелиск с именами всех десяти участников побега.