|
Не успели все сойти на берег, как потемнело небо, и
начался такой ливень, что из-за шума льющейся потоком
воды не было слышно стоящего радом. Ночью смыло
приготовленные для нас палатки... А ут-ром взошло
солнце, и дождь будто выключили. Тут же ожил базар и,
как муравьи, закопошились люди.
— Супчику ! Кому супчику ? С зелёным луком и картошкой !
— Горячая картошка в мундире, рассыпчатая и крупная !
— Табачок — самосад, зубы дёргает, новые ставит !
Дёрнешь разок — век помнить будешь !
Черпак супа стоил 25 целковых (мутная водичка, в которой
плавало два пера зелёного лука), одна кар-тофелина с
куриное яйцо — 5 целковых, а само куриное яйцо — целых
60, столько же стоила лукови-ца-дешёвка ! Но колымчане
соскучились по свежей картошке, луку, некоторые десять
лет не видели свежей зелени, они брали по черпаку-по два
супа, тут же садились на землю и начинали с жадностью
хлебать. Шустрые бабёнки таскали ведро за ведром всякого
варева…
Палатки поставили заново, мы устроились в них, стали
ждать билетов на поезд и продуктов на дорогу. Ждали
девять дней, здесь же провели и Октябрьские праздники.
Здесь со мной произошёл один случай. С нами ехал вор,
татарин-малай Юрóк.
У него болела душа, если в какой-то день не удавалось
ничего стырить. В палатке он спал рядом с нами.
Несколько дней ему не удавалось ничего украсть, как он
ни старался. Мы с Колей спали по очереди. Однажды ночью
сон не шёл, и мы тихонько разговаривали между собой,
мешки лежали под головами. Вдруг Коля тихо шепчет : "Юрóк
из твоего мешка что-то вытянул !" Я не стал поднимать
шум-гам, сказал ему, чтобы он проследил, куда отправится
Юрок, сам же остался стеречь наши с ним вещи. Когда
татарин-малай стал возвращаться, я встал ему навстречу.
Встретил около входа в палатку и шепнул ему на ухо :
— Юрок, мне ничего так не жалко, как мыла (среди вещей у
меня было пять кусков американского ту-алетного мыла).
Верни хоть кусок, так хочется привезти жене.
Он только захлопал глазами и молча прошёл мимо. Недалеко
от палатки был милицейский пост, и если бы я крикнул
милиционера, то Юрок получил бы новый срок. Но он был с
нашего прииска, часто заха-живал в наш барак, я знавал
его и теперь вот пожалел. И не зря, он не забыл этого и
отблагодарил не один раз...
Наконец нам стали выдавать паёк на дорогу : выдали, как
и обещал генерал, сухари на всю дорогу, са-хар, солёную
рыбу. Сахар и сухари взяли почти все, а рыбу кто-то
брал, а кто-то и отказался, оставил валяться на
раздаточном столе или вообще бросил на пол. Я взял
пустую бочку и стал собирать в неё всю валявшуюся рыбу.
Кое-кто насмехался : "Как не стыдно, с полу собираешь
!" Народу было много, и рыбы — окуня, селёдки, и ещё
какой-то мне неизвестной — тоже было много. Конечно,
рыба была не ахти какая, но нам, мордвам, подавай любую.
Подумал про себя : "Смейтесь, смейтесь !" И наполнил всю
бочку, как следует вставил дно и крышку, и, прикатив к
своей палатке, поставил около наших пос-телей. А потом
увидел, как выбрасывали рыбу и получше, налимчиков — ими
я наполнил свой пустой мешок. Решил : "Пригодятся !"
Вечером Юрóк,
возвращая печатки мыла, шепнул : "Как-нибудь
рассчитаемся." На девятый день поса-дили нас в теплушку,
и мы тронулись. Бочку с рыбой мы прикатили и подняли в
вагон вместе с Колей. К нам в теплушку сел и Юрóк
со своим другом, с собой они посадили и где-то
подобранную грязную женщину. Она была ещё молодая, лет
тридцати, но такая потасканная, помятая и худая, что,
кроме длинных волос, ничего не доказывало, что она
женщина. Юрок с дружком её всю дорогу кормили, со-держали и спали с ней.
Эшелон наш назывался "Максим Горький", или "Пятьсот
первый", или "Пятьсот весёлый", или "Пятьсот вшивый", и
все названия к нему подходили ! М. Горький тоже за свою
жизнь много нужды повидал, тоже немало вшей покормил, и
тоже не особо печалился по этому поводу, был весел и жизне-любив. Поезд шёл не спеша, по пути можно было и
сойти, и снова сесть, а на каждой большой станции стоял
сутками. И всё равно ехали мы вперёд, а не пятились
назад. Я ехал и радовался каждым остав-ленным позади
столбам, станциям, сёлам и городам — всё ближе к дому !
Что меня там ждёт, где я буду работать — этого и в
голове не было, ждал только хорошего, радостного.
Стучали колёса вагона, а мне казалось они говорили :
"Пара метров, пара метров !" Как-никак, а на месте
не стоим.
Едем !
Чита. В вагон к нам пустили старушку, она рассказала,
как японцы взорвали пароход. Она как раз была там,
ездила к сыну, теперь возвращалась домой. Вспоминала,
как уже на вокзале, ожидая поезд, услы-шала
оглушительный взрыв и помнит, как задрожала земля и
потемнело небо. А больше ничего не помнит, очнулась уже
в читинской больнице.
Шилка ! "Шилка и Нерчинск не страшны теперь...."
Зима ! Иркутск ! Здесь уже холодно, телеграфные провода
заиндевели и гудят.
Слюдянка ! Нас остановили, машинист крикнул :
— Парни, идите помойтесь, до вечера
будем
стоять
!
Спустились к берегу Байкала, и хоть здесь теплее,
конечно, но не так, чтобы купаться... Но мы так зап-рели,
что не могли не умыться в чистой воде Байкала (бросишь
пятак на дно и на глубине пяти метров его видно). Как
там не искупаться ! Не умыть лицо, руки, ноги ! А чалдонки уже кричат :
— Омуль байкальский, горячего копчения !
— Омуль-малосол !
— Орешки кедровые, калёные !
Кто покупает, а кто и так хватает : в каждом вагоне по
два-три вора. Не знаю, кто их так, жалеючи, распределил,
распихал между нами ?
Красноярск ! Отсюда как раз тот самый Ржига, который
хотел меня убить из-за пончика. Здесь закончи-лась
половина пути.
Тайга ! Станция большая, туман — ничего не видно, холод
ломит нос, руки... Стоим час, стоим два, ког-да
отправимся — никто не знает. К нам в вагон вошла
румяная, как яблоко, женщина, продаёт компот, квас
домашний. Талак-балак — уговорили её пойти с одним, так
она обняла его за шею, расцеловала при всех, взяла за
руку и повела с собой. И намекнула, что всему эшелону
найдёт "невест"! Прибежала ещё одна девчонка,
рассылающая телеграммы. Отсюда и я отослал домой первую
телеграмму : "Из Тайги выехал благополучно". Как узнал
потом, Кира её получила, но не поверила, подумала, что
шутит кто-то.
Мариинск ! Новосибирск ! Омск ! Здесь машинист сказал,
что будем стоять трое суток. И почти весь эшелон
разбрёлся по городу. Я пошёл на базар. Более богатого и
большого я нигде не видел : около двад-цати столов
только мяса, а ещё столы с молоком, с маслом. Я купил
говядины почти десять килограм-мов, картошки прямо с
большим ведром. Подумал, что буржуйка всё равно топится
днём и ночью, буду варить мясной и рыбный суп, кипятить
чай. Так и сделал, как только вернулся в вагон, наварил
целое ведро супа, наелись досыта мы с Колей, накормили
воров и даже их общую "подругу". Воры поблаго-дарили и
похвалили : "Ай,
молодцы-мордва
!" А "жёнка" их ничего не сказала, поела и опять нырнула
под грязное одеяло. Дружки, то один, то другой, и днём,
и ночью пристраивались к ней по очереди и тог-да одеяло
ходуном ходило. Были среди нас старики, так те плевались
в сердцах...
Воры не стеснялись ничего и не боялись никого, обшмонали
уже весь вагон, обворовали всех, обчисти-ли все мешки и
все карманы, кроме наших с Колей. Каждую остановку они
шныряли по базарам и ма-газинам, приносили и деньги, и
вещи, и продукты. После каждого удачного рейса
гужевались : ели-пи-ли, курили, играли в карты... На
одной большой станции, как и везде по дороге, сибирячки
продавали варёное мясо, котлеты, солёные огурцы и
капусту. Юрóк-малай
попросил мой картуз (где-то обрил го-лову наголо, а
шапку потерял) и пошёл за добычей. Я тоже зачем-то вышел
посмотреть. Рядом с нашим "Пятьсот вшивым" стоял ещё
один эшелон, куда-то ехали моряки. Вижу, Юрка лезет к
молодой жен-щине, продающей котлеты. У неё в одной руке
ведро с котлетами, а другой подает котлеты и берёт
деньги : одна котлета — три рубля. Денег в руках уже
много. Вор к ней крадётся, как кот к мыши, вот подлез
уже совсем близко, вот схватил деньги и — бежать ! А
девушка — цап !
—
и схватила его за фу-ражку ! Юрка хотел
спрятаться в толпе, но голова блестит, как яйцо, заметен
среди толпы, морячки побежали за ним и поймали ! Сняли
свои брючные ремни и давай стегать его пряжками. Юрка
упал, визжит:
— Морячки, миленькие, лежачего не бьют !
Но моряки ещё больше раззадорились : стегали по очереди,
оставляя кровавые следы на спине и на плечах. Прибежал
крепкий старик, видимо, отец той девушки, поднял над
головой вора топор для раз-делки мясных туш, хотел
рубануть его — так и разрубил бы пополам,
—
но какая-то красивая девушка схватила его за руку и
помешала. И старик, и моряки обомлели, а вор в этот
момент юркнул под вагоны и сбежал, залез в вагон и
спрятался. Скоро эшелон с моряками тронулся, мы тоже
отправились. Юрóк
не вставал три дня и три ночи, ходил под себя. А пришёл
в себя и спрашивает нас :
— Фраера, вы думаете, что теперь не стану воровать ?
Горбатого могила исправит !
Курган ! Кое-кто высадился — доехал до места, подсадили
новеньких, вольных пассажиров. Людей на каждой станции
толпы, как будто вся Россия собралась ехать куда-то. А
воры хозяйничают ! Попросил-ся к нам в вагон высокий
мужик в жёлтом полушубке с двумя чемоданами. Юрок
протянул руку за че-моданом, позвал его. Мужик, не думая
о подвохе, протянул сначала один, затем второй чемодан и
хотел уже и сам забраться, но Юрок оттолкнул его и
закрыл дверь, а поезд уже ускорял ход. Мужик побежал за
нами, стал стучать в дверь вагона, но никто не открыл,
тогда он залез на тормозную площадку. А Юрок открыл
сначала один чемодан, там по мискам было разложено
топлёное сало, сломал второй — там колбаса толстыми и
тонкими кольцами. Около сотни мисок жира и около
шестидесяти колец кол-басы ! Несколько колец Юрка бросил
друзьям, а остальное раздал нам : "Рубайте, фраера !"
Пустые че-моданы разломал —
и в буржуйку ! Я вылил из ведра воду, сложил туда
топлёное сало из мисок : "Най-дут, так пускай, а может и
не найдут, останется всё нам !" Проехали с десяток
километров, едем, лопа-ем колбасу в бешенном темпе
— знаем, хозяин едет
рядом с нами, станет искать своё добро. И действи-тельно,
не успели мы как следует притормозить на станции, тот, в
жёлтом полушубке, спрыгнул, как заяц, с поезда, и
бежать. Через некоторое время видим, ведёт милиционеров
с фонарями. Кричат :
— Откройте !
Наши воры молчат, а те сердито :
— Откройте, а то отцепим ваш вагон !
Пришлось открыть. Зашли, вместе с ними и мужик, стали
искать, переворошили все мешки, нашли и забрали всю
колбасу. И топлёное сало забрали, кроме того, что я
спрятал, и ушли. Юркá забрали с со-бой. Я побежал за
ними, смотрю в окно, слышу, Юрóк говорит :
— Колбасу и сало мы купили ! Мы едем с золотых приисков,
деньги у нас есть, вот ! — показал пачку красненьких
тридцаток. А вот и сотенные. Мы что, воровать, что ли
будем !? Что ли нам не надоело на Колыме !?
Мужик растерялся, не знает, что сказать. Бормочет :
—Товарищ милиционер, колбаса моя и жир тоже, смотрите,
вот моя метка, вот !
И показывает метку на дне миски с салом (там были
выдавлены серп и молот), когда разливали топ-лёное сало,
то оно и застыло с этой меткой. Но тут милиционер
спрашивает :
— А откуда ты столько взял ? Что, на карточки получил !?
Смотри-смотри, а то запросто сядешь за спе-куляцию лет
на семь !
Мужик открыл было рот, но не нашёлся, что сказать.
Милиционер толкнул его к двери :
— Давай, двигай, пока не загремел в кутузку !
И тот пошёл, не оглядываясь. Юрóк схватил мешок с
оставшейся колбасой и хотел было тоже уйти, но
милиционер вырвал из его рук мешок и вытолкал его за
мужиком :
— Давай и ты тоже ! И побыстрее, а то вон твой поезд
отходит, останешься ! Понял ?
Юрок махнул рукой и вышел. Как после погрома, мы, горюя,
рассматривали оставшиеся продукты. Выходило всё же, что
как тщательно не искали, а кое-что у некоторых ещё
осталось... Моё ведро было полно топлёного сала. Юрóк
похвалил меня за хитрость и до Свердловска хозяйничал
над салом. А пе-ред самым Свердловском сказал :
— Я доехал !
И, уходя, протянул мне руку :
— Пошли !
— Куда ?
— Парень ты хороший ! Пойдём в ресторан ! Эх и гужанёмся
! Пошли !
Я отказался и поблагодарил, мечтая, чтобы он побыстрее
исчез из вагона. Хотя и понимал, что только благодаря
ему мои карманы остались нетронутыми, это была его
заслуга, так он отблагодарил меня за добро, которое я
ему сделал.
Свердловск ! Сюда, наверное, собралась вся Россия,
которая отправилась куда-то в путь. Людей, ожида-ющих
билетов к поезду, было так много, что не только вокзал и
его площадь, но и все ближайшие ули-цы были полны
народу. Люди жили здесь по две-по три недели. Здесь
"Пятьсот весёлый" стоял трое суток, и здесь мы продали
свой солёный товар, который у нас чуть с руками не
оторвали. Здесь я встре-тился с
Васей
Ионовым, с которым мы вместе сидели в Саранской тюрьме,
вместе шли по этапу, а по-том вместе жили в Магаданской
транзитке. Вася был в моём родном районе каким-то
начальничком, но его в тюрьме не навещали, поэтому я,
как земляку, помогал ему, чем мог. А в Магаданской
транзит-ке мы расстались и только сейчас увиделись.
Вася — мужик небольшой, толстенький и весёлый, вот и
сейчас кричит радостно :
— Петя, ты !? Да как же так ? Ты жив !
— Я это ! Жив, жив, и еду домой !!!
Обнялись, расцеловались, как родные братья. Спрашивает,
есть ли у меня чего-нибудь поесть ? А то у него много
всего, некуда девать.
— Пойдём, покажу своё богатство.
Он тоже добирался с Колымы, где уже семь лет, как
вольный, работал замерщиком при экскаваторе, сейчас же
ехал на 6 месяцев в отпуск, продуктов — целый угол
вагона, денег — девать некуда (60 ты-сяч !). И он,
оказывается, тоже был пассажиром "весёлого" ! Только
место его было в другом вагоне.
— Давай, — говорит, — перебирайтесь ко мне в вагон, а то
у меня много клади, поможете...
Но потом мы надумали сесть в пассажирский поезд и дальше
ехать, как "белые люди". Вася нашёл нужного человека, и
тот достал нам билеты до Москвы. Ехали через Горький,
там я хотел сойти и от-правиться прямиком в Саранск, но
Вася не отпустил, уговорил ехать с ним до Москвы,
посмотреть её, обещал угостить меня в ресторане,
отплатить за моё добро. Я нехотя поехал с ним. В Москве
расста-лись с хорошим парнем Вашлаевым, дальше его путь
лежал в Ленинградскую область, где жила его семья. А мы
с Васей зашли на Казанский вокзал. Там всё шумело и
кипело, как в аду, опять людей бы-ло целое море. Нашли
место, оставили вещи и отправились в сберкассу.
Вася снял 5000 рублей. Потом помылись в туалете,
побрились и отправились в ресторан. Дело было ве-чером,
а выпроводили нас оттуда уже утром. Вася проснулся, хлоп
по карманам, а денег нет ! Удивил-ся:
— Петя, неужели мы всё пропили до трёшника !?
Деньги скоро нашлись. С Васей ехал экскаваторщик,
который и охранял его вещи и продукты пока мы пили. Он,
как нам потом рассказали, раза три заходил в ресторан
посмотреть на нас, и он-то и припрятал деньги. Но не
признался, сделал вид, что ничего знать не знает. Вася,
как сквозь сон, припомнил : да, приходил он проведать,
подходил и застёгивал заботливо пуговицы. Рассказывал он
об этом уже в ми-лицейском пункте. Экскаваторщика
вызвали туда, и деньги, которых было больше двух тысяч,
наш-лись у него в рукаве под мышкой. Мужик подумал, что
он со своим замерщиком расстаётся, так что можно
освободить его карманы от лишних денег...
Достать билет в Саранск было проблемой. Но счастье и
здесь меня не оставило. Зашёл к начальнику вокзала, и
худой, совсем не похожий на начальника мужик внимательно
выслушал меня. Я рассказал всю правду : сидел на Колыме,
отпущен, еду домой, вот мой продаттестат, он уже
просрочен, вот справ-ка, сегодня второй день в Москве, а
по закону таким, как я, положено находиться здесь не
больше су-ток. Он знал этот закон, посмотрел мои бумаги
и сказал :
— Пошли !
Привёл меня к окошечку кассы, перед которым вечно
толпились люди, в том числе и военные, среди которых
были даже генералы, постучал и сказал кассирше :
— Вот он из заключения, посади в первую очередь !
И ушёл. Я засомневался : "Вряд ли она меня вспомнит, и
вообще — как узнает, если даже не взглянула на меня ?"
Но пришло время, открылось окошко, и народ ринулся туда.
И слышу, кассирша кричит :
— Кто с заключения, пропустите !
Генералы уступили мне дорогу, кассирша спросила :
— Куда ? Сколько вас ?
Я сказал, и она протянула два билета.
В Рузаевку я прибыл вечером, сошёл с поезда, зашёл на
вокзал, и померещилось, что был я здесь только вчера,
ничего на вокзале не изменилось, даже показалось, что
вот-вот появится кто-нибудь из знако-мых…
К дому в Саранске подошёл уже ближе к полуночи. И всё
было так, как мне приснилось однажды в тя-жёлом сне :
любимая жена не кинулась на шею, не поцеловала, а даже
будто испугалась...
Ещё со станции Тайга я послал телеграмму, и она знала,
что я на днях приеду. Но мой домик, родной мой домик
встретил меня, как неживой. Постучался в дверь — меня
облаяла злая собака, а огонь в ок-не так и не зажёгся,
дверь не открылась Я стучал, собака захлёбывалась, а из
домика не доносилось ни звука. И всякие мысли хлынули в
голову : прошло десять лет, долгих десять лет, и мало ли
что про-изошло !... Может, мою жену обнял и спит рядом с
ней другой мужчина !?... Но вот открылась дверь
со-седнего дома, на крыльцо вышел мужчина и спросил :
— Не сам ли хозяин прибыл ?
Я узнал по голосу : Лёша, сосед.
— Как раз он, но кто ещё меня хозяином считает ?
Видишь, даже собака меня облаяла, а говорят, они вернее
людей ! Здравствуй, Лёша !
Загремел засов двери, но дверь не открылась, и на пороге
никто не появился, никто не протянул руку, не выглянул.
Мы с Лёшей толкнули дверь, вошли. Кира, как сова, стояла
в углу горницы с округлив-шимися глазами, казалось,
вот-вот закричит от смертельного страха : "Караул !" И
хоть вошёл я не один, а с соседом, хоть уже узнала меня,
но не кинулась встречать. И будто холодной водой меня
ока-тили...
8.03.74
На предыдущую
страницу
На следующую страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша-мордовского Кузевой С.И.
|
