Выдали лотки, скребки, кайла, и мы с усердием при-нялись
за работу. В голове сидело лишь одно : как найти песок
побогаче ? Песок ! Представить трудно, сколько "песка" я
здесь промыл ! Но это только го-ворится — "песок", а на
самом деле золото бывает и в глине, и в гальке, и в
скале. Встречаются и плы-вуны : ты черпаешь, а он не
черпается, тянется, как клей, липнет к скребку и к тачке
— не отдерёшь. Этот "песок" не промоешь в лотке и
бурате, сколько есть в нём золота — там же и остаётся.
Возишь, во-зишь целый день — вечером вешать нечего.
Такую породу трудно и брать, и из тачки вываливать.
Золотоносный "песок" и по цвету неодинаков : иног-да на
одном квадратном метре можно увидеть и чёр-ный, и синий,
и зеленоватый. Но где золото !? В по-роде какого цвета
его больше ? В скале или в плыву-не ? Золото можно найти
где угодно, иногда оно ле-жит даже на поверхности,
поднимешь мох и собирай, будто орешки, мелкие и
покрупнее. А иногда оно в самородках на глубине
десяти, двадцати и даже боль-ше метров, и этот
золотоносный слой
толщиной всего с палец. Бывало, что и ширина такого слоя
меньше, чем ладонь. Такой слой называется жилой, золотой
жилой !
Где золото ? Вот самая большая проблема и печаль
лотошника. И если его найдёшь, то достать из-под земли и
промыть его не так уж трудно. В первые дни мая дела у
меня шли кое-как, но от других не от-ставал и иногда
клал на весы план или даже полтора. Тогда же, в первых
числах мая, я стал готовиться к осенней слякоти и нужде
: каждый день "заначивал" по грамму или два. Весной и
летом хоть план и боль-ше, но зато и день длиннее, и
земля побогаче — суше и мягче, "песок" добывать легче.
Земля уже не мёр-злая, и воду для её оттаивания греть не
нужно — са-дись возле любой лужи и промывай. Иначе
бывает осенью, когда земля замерзает, и ложится высокий
снег ! К той поре и готовил "заначку", зная, как тогда
будут доставаться несчастные полграмма. |

Н. Гетман "Реабилитированный",
1964 г.
Заключенный держит в руке свои реабилитационные
доку-менты, в которых говорится, что он является
свободным че-ловеком, и его честное имя восстановлено.
Однако, для быв-ших узников ГУЛАГа "свобода" часто
была неоднозначным понятием. Многим бывшим
заключенным было запрещено свободно передвигаться по
стране и разрешалось
жить толь-ко в определенных районах. Клеймо бывшего
узника ГУЛА-Га также мешало продвижению по службе.
Самому худож-нику было отказано в присвоении звания
"Заслуженного ху-дожника РСФСР" в Союзе художников
спустя годы после освобождения и разоблачения культа
личности Сталина. Многие заключенные, включая самого
художника, чувству-ют, что клеймо позора всё ещё жжёт их
душу. Они видят своё отличие от других людей, чувствуют
себя виноватыми, хотя и не совершали никакого
преступления
(комментарий худож-ника-бывшего узника Гулага). |
В июне-августе дела пошли и вовсе замечательно, часто
стал делать и по два плана. В те счастливые дни давали и
материальное поощрение : за каждый грамм золота сверх
плана — табак или одну сига-рету, иногда вместо табака
выдавали чай, спирт. Когда мы возвращались с такой
добавкой, блатные об этом уже знали, и Черняк
ждал меня у входа в барак : "Ну что, покурим, что
ли ?" И улыбался нехотя и снисходительно...
Стоимость сигареты, если её продать — 5 целковых, столько же
стоил грамм спирта и чая, и всё, полученное в качестве
поощрения, я старался продать, а на деньги опять же
купить золото. Оно, как ни смешно, тоже стоило 5
целковых за один грамм. Так за месяц-другой я набрал
небольшую, но надёжную "заначку" на тяжёлые осенние дни
для "отмазки", чтобы не угодить к Решетникову.
Решетников был из военного трибунала, приезжал каждый
месяц для суда над отказниками и саботаж-никами. Два дня
подряд не дашь ничего — ты отказник, получаешь два
месяца принудиловки. Не сдашь ничего пять дней —
саботажник, а за это срок, сначала 2 года, а потом 6
лет. Попал отказником на материк — дома тебе не видать,
станешь "П.Ж." — постоянным жителем где-то в Сибири,
тебе вы-дадут паспорт с такой отметкой.
Моё имя в августе раза два упоминалось в "молнии". Но в
сентябре полили дожди со снегом, и дела пошли всё хуже и
хуже. Бригадный план был 700 граммов на сто человек в
день, а добывали 400-500. В эти дни наш бригадир запил,
перестал следить за нами, и все стали работать ещё хуже.
Все давали лишь "отмазку", чтобы не попасть к
Решетникову. Начальник прииска Одинцов был мал ростом,
худ, но слыл умным и добрым человеком. Я ещё летом
познакомился с ним. Бывало, возишься, копошишься под
бортом, не заметишь, как подойдёт к тебе. Не ворчит,
спросит, как дела, поинтересуется здоровьем — и
становится теплее на душе. Человеком он был не чванливым
и мне нравился, было даже жалко его
—
здоровья нет, а
такая ответственность на нём. Его, как начальника
прииска, каждый день терза-ли за план, который уже давно
не выполнялся, а за это могли снять с работы и отдать
под трибунал.
Однажды он пришёл в наш барак ночью, разбудил нас и
печально произнёс :
— Парни, до плана не хватает 200 граммов. Если не
поможете, отдадут меня под суд и посадят.
В нашей бригаде золотошников таких, как я, было трое.
Поговорили между собой и положили в ладонь начальнику
недостающие 200 граммов. Потом опять как-то пришёл и
спрашивает :
— Парни, скажите, что бы вы сделали на моём месте ?
Рабочая сила у нас есть, люди обуты-одеты, на-кормлены,
золотые недра тоже не иссякли, а плана нет. Почему ?
Мы молчим, а он продолжает :
— Завтра
кто-нибудь один
становитесь на моё место,
а я пойду в забой и дам норму
—
план должен быть выполнен. Ну ? Кто смелый ?
Мне показалось, что говорил он искренне, и я задумался :
"Да, мы здоровы, сыты и как-никак, но обу-ты-одеты, и
золото лежит под ногами, а многие из нас "стараются",
как Костя Черняк. Кое-кто вообще не выходит на работу —
отказники, некоторые заделались "мастырщиками" (больными), а
рожи лос-нятся. Управление назначило план для каждого —
7 граммов. Но как выполнить план по прииску, если
самое большее, что мы сдаём — это только"отмазки" ? Да
стань начальником кто угодно, план всё равно не будет
выполнен". Так я размышлял, вся бригада тоже молчала. А
он опять :
— Прииск не выполняет план второй день, и если и завтра
не дадим норму, мне грозит 10 лет. Так при-казал
генерал.
Низкорослый, щупловатый, не спавший днями и ночами,
Одинцов вызывал у меня жалость. Эх, если бы все думали,
как я ! Но люди были здесь слишком разные, многие думали
только о том, как бы по-слаще поесть, подольше поспать и
поменьше поработать. В голове уже вертелось : "Отдам всю
заначку, и план будет выполнен". Но сомнения одолевали и
стучали острым колом в голове : "Отдам сегодня, а завтра
в лапы к Решетникову !?" Одинцов ушёл, не дождавшись
совета или предложения какой-нибудь помощи, и мне стало стыдно :
"Вот ведь, не ровня нам, а повёл себя, как человек,
открылся, излил душу, а мы... Его завтра посадят, а я "отмазку"
пожалел !" У Короля тоже была
большая заначка,
толкнул его в бок:
— Ну ?
Он тяжело вздохнул :
— Нехорошо, конечно, начальник-то неплохой...
— Выручим ?
— Посмотрим. Если опять не будет плана, не дадим судить
! Мужик-то хороший...
Вдвоём уговорили и Вишняка, тот был хороший золотошник, и
у него тоже заначка была большая. Он тоже вроде
согласился, если понадобится, помочь.
А дождь зарядил ещё с полуночи, к утру пошёл мокрый
снег. Погода такая, что продрогнешь от одной мысли выйти
на улицу. Колпиди давно уже и из кабинета не выходит :
утром болит голова, вечером — пьяный, плачет, пеняет на
начальника Победы. Тот обещал его рассчитать, а вместо
этого заслал сюда, обманул. Вот он обиделся и
забастовал. Теперь бригаду выводил на работу я, но у
меня не было ника-ких прав требовать и приказывать,
чтобы работали лучше, да работяги меня и не слушались. И
остава-лось лишь одно — подавать личный пример. Вот и
сегодня : взял свой лоток, скребок и вышел в 8 ча-сов в
забой. Промок ещё по дороге. В забое не как летом —
никого нет, не грохочут бураты, не снуют рабочие с
тачками. Дождь и слякоть настолько усилились, что те,
кто и вышел, спрятались под борт и трясутся от холода.
Знаю, что у многих есть заначка, некоторые забойщики
даже из бараков не вышли, играют в карты. Но и от меня,
хоть я и вышел, какой толк ? Те маленькие участочки, где
золота было побольше, я уже промыл. Тоже сижу под
бортом, царапаю уже замерзающий грунт скребком,
промы-ваю, но никакого жёлтого блеска не видно. У меня
тоже надежда только на "заначку", приготовленную летом.
Третий день и я сдаю только по 2-3 грамма. Вот и сегодня
надо бы сдать 7 граммов, а у меня и миллиграмма нет. И
день едва успел начаться, а уже темнеет. Что делать ?
Ведь заначка не бесконеч-на, к тому же сегодня придётся,
наверное, больше половины отдать, чтобы не осудили
начальника.
Греюсь над головёшкой, размышляю. Невесёлые у меня
думки. Обещал дать три плана, а не получает-ся ни
одного, опять исчезла надежды на отправку домой ! И в
голове снова крутится : "Ради той мину-ты свидания после
такой долгой и томительной разлуки !" Думаю, а перед
глазами мой домик, люби-мая жена, доченька... Ей уже
пошёл двенадцатый год. Большая уже ! Интересно, какая
она ? "Эх, по-бывать бы теперь дома, посмотреть бы на
котят, уходил — слепые были, а теперь, поди, глядят ?"
Эту горькую шутку не раз доводилось вспоминать в тяжёлые
минуты. Вот и теперь она вспомнилась и опять забередила
душу... "За 10 лет столько бед испытал ! За что !? Скоро
будет десять лет, как меня за-брали, и неволе не видно
конца ! И когда же я увижусь со своей семьёй ? И увижусь
ли вообще !?" Одна за другой, как огромные волны, бушуют
мысли в моей голове. Сомнения лишают сил...
Но, дойдя до края отчаяния, опять начинаю убеждать себя
: "Не может
быть, чтобы всё это продолжа-лось вечно ! Меня ждёт
семья, и я её увижу ! Я буду на воле и сброшу с себя
грязное клеймо ! Я счаст-ливый и везучий, раз побывал
живым в могиле и выбрался из неё ! Я окончательно выйду
на свободу ! Я не виновен ни на грамм ! Выйду и напишу
обо всём этом, о том, что видели мои глаза ! Чтобы знала
любимая семья, друзья, все люди !
Придёт день, обязательно придёт ! И меня обнимет любимая жена, заплачем от радости и скажем друг другу : "Ох,
сколько же мы выдержали, сколько всего испытали и
вытерпели, и остались живы !" Крепко пожмут мне руку
верные друзья : "О, да ты герой, тебе при жизни надо
памятник поставить !" Да, да, мне поставят памятник
ещё при жизни ! Потому что... если бы даже кто-то, самый
последний поганый зверь, задушил бы мать родную, зарезал
бы отца своего и за это выдержал бы два года Колымских
лагерей — его можно было бы считать святым ! А я,
выходит, уже четырежды святой !...
Вот так увлекли
меня
мои мысли, забыл даже, где я и что
здесь делаю. Десять лет ! Да я бы за это вре-мя закончил
два института ! Написал бы десять книг ! За это время...
И опять волна мыслей : "А, мо-жет, за это время меня уже
убили бы на войне или попал бы я в плен и погиб в
концентрационном ла-гере ? И меня бы сожгли в крематории
! А я вот здесь... И жив ! И даже не ранен ! Другие зеки
покале-чили себя, отрезали себе пальцы, обморозили ноги,
некоторых подкосила цинга и другие болезни. А я жив и
почти здоров, даже не стар ещё : всего 33 года —
половина жизни только прожита ! Да я ещё ин-ститут
закончу и книги напишу !"
У меня оставались две сигареты, я прикурил одну и жадно
затянулся. То ли от дыма, то ли от сладких мыслей
закружилась голова. С дальнего конца полигона медленно
подошли доходяги. Они там рыли шурфы. Один из них увидел
мой огонёк, сел рядом и чуть не плача взмолился :
— Землячок, ну дай хоть разок затянуться !
На фоне искр от костра его глаза блестели жутким огнём,
видно было насколько он ослаб и обессилел, фуфайка
на нём была из одних лохмотьев. Я даже сначала подумал,
что он зек. Но он рассказал, что только что
освободился, вольный, но денег не только на курево, даже
на хлеб у него нет. Я вспомнил, каким сам вышел на волю
и как пожалели меня добрые люди. Достал вторую сигарету
и протянул ему. У него округлились глаза : целая
сигарета ! Для незнакомого человека ! Такого он не видел
никогда и теперь не мог поверить, смотрел и не смел
принять такую щедрость. Да и в самом деле, доходягу
везде скорее бы пнули, чем пожалели, как человека, — это
знали и он, и я.
— Бери, бери, землячок, кури вдоволь ! — сказал я, и он
несмело взял сигарету. Прикурил, стал жадно часто-часто
затягиваться и закашлялся, но дым не выдыхал, а глотал,
будто старался его съесть. Тут же закружилась у него
голова, и он затушил сигарету и спрятал её остаток в
шапку. Засипел :
— Ну, спасибо, землячок ! Но и я тебя отблагодарю,
на !
И достал из своего тряпья пакетик золота, едва с грамм.
Я удивился :
— Где взял ?
— Иди в мой шурф, мне кажется там оно есть, я сегодня
это там нашёл.
Он рассказал, где его шурф, в каком ряду полигона, и я
поспешил туда. Скоро нашёл и, не помня себя, начал
царапать грунт и ногтями, и скребком. Наскрёб с поллотка
"песка" и, когда разжёг огонь, согрел воду и промыл его,
то увидел, что дно лотка искрится золотыми крошками !
Не меньше грамма ! И я забыл обо всём на свете ! Меня
стала бить золотая лихорадка. Сам не свой, я натаскал
дров и камней для костра, набросал всё это на глубину
восьмиметрового шурфа, наложил их по направлению к
распадку, потом принёс мха и накрыл им горячие камни,
чтобы тепло не уходило в воздух и оттаяла бы только земля
под камнями. Когда "песок" (а в этот раз это
была мёрзлая скала) оттаял, я
продолжил намывать золото, вес которого всё прибавлялся, и
мой мешочек всё наполнялся и наполнялся. Может, было
уже
и граммов сорок ! На сегодня хватит ! Который час ?
Золотая касса ещё была открыта, в ней сидел и Одинцов.
Увидел меня и прошептал : "Хороша птица !"
Я в пылу лихорадки не заметил, как ободрал до крови
ладони и пальцы, кровавыми руками вытирал пот с лица, и
вот таким грязным и окровавленным, но с горящими глазами
предстал
теперь
перед на-чальством. Одинцов умоляюще спросил :
— Что ? Есть ?!
— Есть ! — ответил я и выпрямил непослушные пальцы, на
ладони лежала горка золота. Положил на весы — сорок два
грамма !
— Та-а-а-к ! — протянул Одинцов, — случайное или... ?
— Думаю, жила : шурф крайний, перед распадком ! Грунт
взял со стены распадка. По три-четыре грам-ма с лотка.
—Та-ак. Что нужно на завтра ? Чтобы в десять раз
повысить добычу ?
Я думал об этом ещё по дороге сюда :
— Лошадь и пятерых людей ! Людей сам найду, а лошадь
дайте ! И если это жила — то дневной при-исковый план
добуду !
— Да хоть две лошади бери и самых хороших работяг !
— Нет, больше мне не надо, только одну, и всем пятерым
сто процентов норму, а остальное, что добу-ду, запишешь
на моё имя, я же дал слово — выполнить три плана !
— Идёт !
— Хорошо. А вот это для сегодняшнего плана, — я достал
свою "заначку" и положил на весы, она по-тянула на 200
граммов.
На предыдущую
страницу
На следующую страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша-мордовского Кузевой С.И.
|