|
Хоть
дни
и тянулись очень долго, но всё же настал
последний день моего лагерно-го срока. Я не находил себе места от
сча-стья, не спал всю ночь, ждал утра. По "святому"
лагерному закону в послед-ний день срока на работу не
гнали, но в этот раз Донской всё равно поднял меня
вместе со всеми и приказал выйти на ра-боту. А ведь кого
другого оставил бы от-дыхать. Меня не оставил. Таков вот
был этот Донской. А день, как назло, выдался дождливый, лил
всю ночь и весь день. Я так ждал этого дня, он мне
снился все эти годы, этого не выразить словами, это можно
почувствовать только испытав на себе. Не верилось, что
дожил до этой ми-нуты. Часто мечтал, когда однажды пос-ле
подъема бригадир скажет: "Ну, сегод-ня отдыхай !" Ведь
этот день для зека был самым большим праздником за все
годы заключения, об этом все знали. Вот и в этот последний
день все радовались вместе со мной и тоже мечтали о
своём таком же дне. Но этот змей Донской по-гнал меня на работу и в день "звонка". Ему были
знакомы только самые чёр- |
Н. Гетман "Дорога на
Колыму",
1987 г.
Месторождения золота были открыты далеко от Магаданского
порта и зак-люченные построили 1200 км дороги от
Магадана до Индигирки с помощью лопат, кирок, ломов и
тачек. Многие из недоедавших заключенных погибли на этом
строительстве. Н. Гетман считал, что в их смерти виновен
тогдашний начальник Дальстроя
— Э. П. Берзин. Сам
художник не участвовал в стро-ительстве этой дороги, но
ему пришлось "топать" по ней на Колыму (ком-ментарий художника-бывшего
узника Гулага). |
ные мысли и
чувства. Подошел ко мне и, зыркнув вечно красными
белками глаз, произнёс положен-ный в этот день вопрос :
— Сколько ?
— Восемь лет, — ответил я, ожидая, что хоть сегодня он
смягчится и скажет тоже традиционное : "Ну, сегодня
отдыхай !" Но он сказал другое :
— Мало ! Тебе, паразиту, надо было двадцать пять дать ! Вахта бы
тебя "содержала" всю жизнь !"
И, почти трясясь от злости, толкнул меня в плечо
:
— Давай !
Вышли из лагеря и отправились в забой. Дождь не
прекращался, и мы сразу же промокли до нитки, по спине
текло. Только наполнил первую тачку, бригадир
участка
крикнул :
— Агеев, давай двух работяг !
Агеев послал нас с Ваней, он из поля зрения выпускал
только нас, наверное, мы внушали ему доверие. Мы пошли
за начальником. Он привёл нас к старой, давно не
работающей бутаре, где ржавели аварий-ные вагонетки, и
сказал :
— Ждите, я скоро приду и скажу, что делать.
И ушёл, псих. У этого человека явно "не все были дома".
Ушёл — и с концами ! Мы поставили одну вагонетку на бок,
сделали себе навес и развели там косте-рок. Сидели и
грелись так до обеда. После обеда Агеев опять приказал :
— Левчаев со своим звеном назад на своё рабочее место !
И мы пошли опять отдыхать и греться до вечернего гудка.
Видно, сама судьба мне улыбалась в тот день, и счастье
так и кружилось надо мной...
Не успел зайти в барак, дневальный кричит :
— Левчаев, паразит, ты где был целый день ? Искал, искал
тебя всюду !... Давай, чтобы через полчаса духу твоего
здесь не было ! Ты вольный, а я не имею право вольного в
лагере и полчаса держать !
Как не просил я его, не оставил меня даже поужинать
—
прогнал. Конечно же, я понял, что это тоже подстроил
Донской, мстил за то, что я перестал подкидывать ему
золото. И за всё остальное тоже. При-шлось выметаться. И
я будто проснулся, даже ночь как-то засияла ! Уставший,
голодный, но
за спиной
будто крылья выросли ! Прибежал на кухню, где на ночь
оставался только один дежурный повар :
— Земляк, мне сегодня последний звонок, а целый день
работал, голодный. Дневальный прогнал, даже спать не
оставил. Дай чего-нибудь пожевать на дорожку !
Повар и сам был исхудавший, посмотрел на меня жалостливо
и ответил :
— Чего я тебе дам ? Кроме солёной горбуши, ничего у меня
нет, землячок ! Держи !
И протянул мне небольшую рыбку. Но я и этому
обрадовался, вмиг съел её, оставил только голову,
ко-торую засунул за пазуху, и пошёл прочь. Ночь была уже
не тёмной, но шагать надо было километров де-вять. По голимому болоту. Шагаю, перепрыгиваю с кочки на кочку,
падаю, опять встаю и опять пры-гаю...
Шел-шёл, смотрю — впереди какое-то строение, похожее на
старинную ригу, на крыше железная труба, из трубы дым
поднимается. Электростанция ! Возле неё встретились двое
доходяг, заготовщики дров. Спрашивают :
— Ты куда на ночь глядя ?
— На волю !
— На волю ночью ? Рассказывай … — не поверили они. — По
такому болоту ? Утра, что ли, нельзя бы-ло дождаться !?
Оба они были ещё заморёнее меня, обросшие и грязные. И
на ногах, и на теле у них были лохмотья, ко-торые
держались буквально на ниточках... И впрямь — "изумруды" !
Голодным и бесстыжим взглядом разглядывали они меня с
ног до головы, им не давал покоя, видимо, узелок в моих
руках, где было моё новое обмундирование, которое я ещё
ни разу не надевал, берёг для воли. Наконец, один спросил
:
— Что у тебя ?
Я понял, что хотят ограбить. Говорю :
— Вот ! — и показал кулак.
Неожиданно один из доходяг слабой хваткой сжал меня за
горло, бессильно ударил головой. Мне стало жаль его, и я
легонько,
чтобы он не упал,
толкнул его. Но он всё равно
упал и уже не смог подняться. Его товарищ плаксивым
голосом заныл :
— За что ты убил
его
? Он и так не сегодня-завтра помер бы !
И попытался поднять доходягу, но не осилил. Тогда я
положил свой узелок на землю, и вдвоём мы кое-как
подняли и посадили того на кочку. Отдал им рыбью голову,
они жадно набросились на
неё...
Отсюда до колымской трассы оставалось около трёх
километров. Стало светать. Кое-как поднялся на
обочину дороги и стал ждать проходящую машину. По дороге
машины то и дело
сновали туда
и обратно, куда и мне надо
было. Порожние шли в Магадан за грузом, проезжали и
гружённые дровами. Не успел я передохнуть, как
притормозил газген (газогенераторная машина, ездившая на
чурках дров), белобры-сый шофёр спросил :
— Тебе куда, землячок ?
— В Победу !
— Садись ! — открыл он дверь.
Когда я устроился в кабине, завязался разговор. Шофёр
удивился : восемь лет ! Сам он был вольным, работал по
договору, заключённому только на три года, и то не мог
дождаться его окончания.
— А ты — восемь лет ! В колымских лагерях ! Ох, да как
же ты выжил, землячок ?! Значит, первый день на воле ?
Ты ел что-нибудь ?
— Да откуда ! Голоден я, земляк, как волк...
— Ой-ой-ой ! Ну, потерпи, я сейчас накормлю тебя! Я —
Зайчик! Это моя фамилия. Я, брат, парень вольный,
повезло тебе со мной, я — человек ! Я парень
сознательный, понимаю и сочувствую !...
Ехали мы недолго. Остановились возле домика на краю
дороги, откуда из трубы вился дымок. Под ок-ном штабелями
лежали бочки, ящики, мешки… Зайчик весело выкрикнул :
— Перевалка !
Это была перевалочная база, куда привозили и сгружали
продукты для всех ближайших лагерей. Здесь же пекли и
хлеб.
— У меня, браток, здесь блат, я сюда сухие дрова вожу !
Сейчас ! — пообещал он и, выпрыгнув из каби-ны, вошёл в
домика, и почти сразу же выбежал из него с буханкой хлеба
в руках. Потом наклонился над одной из бочек и достал
шесть больших селёдок, и всё это положил мне на колени.
— Ешь !
И завёл машину. Через некоторое время показался большой
и красивый железный мосту. Справа воз-вышалась сопка,
круто спускавшаяся к мосту, слева виднелась широкая
долина, в которой располо-жился палаточный городок.
Зайчик назвал — Бурустах. Мост ремонтировали, и
Зайчик решил проехать реку рядом. Но река после
вчерашнего дождя поднялась, вода залила чурки в
газогенераторе, и
машина заглохла как раз посредине реки.
— Гитлер капут ! — вздохнул Зайчик и, спрыгнув, пошёл в
сторону посёлка :
— Жди ! Найду машину или трактор !
А я стал есть, изо рта у меня "дым шёл", селёдки сожрал
вместе с головами и кишками, от хлеба тоже осталась одна
верхняя корочка. Я был ещё молод, шёл мне 32-й год,
хотелось жить, аппетит был звер-ский ! Наелся — не могу
вздохнуть, пить захотел так, что и рта не могу открыть !
Спустился к воде, она была ещё мутной, но я долго пил
её, чуть не лопнул. Снова влез в кабину и… уснул.
Сколько проспал — не знаю, проснулся от того, что кто-то
влез в кабину и рылся в ней. Смотрю — какой-то зек.
— Не тронь ! — крикнул я сонным голосом, и зек спрыгнул,
побежал. Вижу — в руках у него мой узе-лок ! Но смотрю, бежит не быстро, и я
побежал за ним. Он оглянулся и бросил узелок в мою
сторону, но тут же остановился, тяжело дыша — устал.
Доходяга ! Я подошёл к нему, хотел ударить, но он слова
сказать не может и так тяжело дышит, что, казалось, вот-вот
испустит
дух... Я достал спрятанную за пазухой корку хлеба и
протянул ему. Он перестал дышать и смотрел на меня
удивлёнными глазами. Просипел :
— Не будешь бить ?
Он был сильно
истощён — только кожа да кости.
— Ты и так еле дышишь, — ответил я, — ешь, а то помрёшь
сейчас.
Он несмело взял протянутую корку, отломил и сразу
отправил в рот, ел, не глядя на хлеб и не сводя с меня
глаз...
Пришёл Зайчик, за ним грохотал трактор С-80. Рассказал
ему про то, что случилось, как меня чуть не обокрал
доходяга. Он удивился :
— И ты не дал ему по уху ?
— Да он и без меня проклят, при смерти, да ещё и зек. А
я уже вольный ! Я ему ещё и остатки хлеба отдал.
Зайчик опять покачал головой :
— Значит, и ты сознательный, сочувствующий !
На предыдущую
страницу
На следующую страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша-мордовского Кузевой С.И.
|
