|
Пришла весна 1942 года. Мы успели промыть боль-шую
площадь, где брали золотой песок. Золото шло дуром,
в смену
наша бригада
намывала больше ста ки-лограммов.
Работали в ночную смену, кормили нас несолёными
галушками, и всё равно мы работали хо-рошо.
Вечером, пока
не стемнеет,
собирали мелкие са-мородки
с грамм или два. Собирали, пока было видно во время
загрузки тачек. Так мы всей бригадой наби-рали по
килограмму и больше. По правде говоря, со-держание было
богатым, но были и места, которые называли "провалами"
— золото там будто в
яме осе-дало. Был в нашем забое один такой провал, вокруг него дежурили охранники, и сам начальник
прииска не уходил, и всё равно лотошники норовили из
этой ямы достать хоть один лоток земли.
Картина была такой : вся яма заполнена водой, в яме в воде
—
золото, и там постоянно копошатся два ло-тошника :
скребками черпают землю. Раз черпнёт
—
100 граммов золота ! Содержание в том провале было очень
богатым
—
золота было больше, чем земли. Иногда в скребке у
лотошников было одно чистое зо-лото.
Или вот ещё пример. С места размером с лапоть я сам
добыл золота
700 граммов
! Это было так : породу бра-ли,
соскребая (называлось — задир), а так как под солнцем
глубоко
ещё
не таяло, то почву оттаивали кострами, и
жгли
их
долго, чтобы глубже войти в по-роду. Затем дрова и
головешки переносили на другое место, а оттаявший грунт
отвозили к аппарату. Пре-кращали жечь "пожоги" к вечеру,
чтобы к приходу смены успеть промыть всю
оттаявшую землю и не ос-
|
Н. Гетман
"Фитиль",
1995 г.
На лагерном
жаргоне фитилём называли человека, которому оставалось
недолго жить. Бесконечно трудясь в чудовищ-ных условиях,
эти люди теряли интерес к жизни и прибегали к
членовредительству в попытке сделать себя непригодны-ми
для работы. Заключённым иногда удавалось получить доступ к взрывчатке, которую они поджигали у себя в
руке или сапоге. Узникам, предпринявшим подобную
попытку, добавляли новые сроки, заключали в камеру, где
они содер-жались без пищи, тепла и медицинской помощи.
Никто не оказывал им помощи, даже санчасть. Заключенный, прибег-ший к членовредительству, должен был страдать.
Если вы-живет, то выживет, если нет, так нет. Судьба его мало
вол-новала охранников и начальство (комментарий художника-бывшего
узника Гулага). |
тавлять
ничего на своём участке следующей смене. Однажды так
скребу — сметаю остатки растаяв-шей землицы, смотрю —
голыш (камень) наполовину в мёрзлой земле ! Смекнул : а
ведь под ним, на-верное, прижато сколько-нибудь золота !
А ну-ка посмотрю ! И стал качать камень обухом кайла.
Ка-мень сдвинулся, и я его перевернул. Ямка от камня была
глубокой, и всё дно её горело-искрилось, буд-то и здесь горел костёр, и остались светящиеся
угольки...
Сначала подумал, что это большой самородок. Но как камень
вклинится в самородок ? Оказалось, что камень "вырыл" себе место
в золотой россыпи — среди мелких самородков. Быстро-быстро
нагрёб в лоток "искры", сам принёс и промыл
все
блёстки
до
крошки ! В лотке было 700 граммов золота !
А однажды мы втроём — Кассе, Томиловский и я — возили
золотой песок. Они грузили, а я отвозил тачку. Были в
этот раз под конвоем. Забой наш шёл под борт и чем
больше мы рыли, тем чернее стано-вилась земля, она была будто горелая. Борт был высоким, а
золотоносный грунт был шириной
только с ладонь. Но чем больше углублялись вглубь, тем
больше утолщалась и утолщалась порода с грунтом,
превращаясь в полкруга, и цвет становился, как у золы.
Вся остальная порода была беловатой, а пол-круга становилось больше и шире. Встречались камушки, и они были будто
горелые. Мы подрыли под бортом глубокую дыру, будто
колодец, только сбоку. Вдруг земля над дырой посыпалась
и едва нас всех не закопала. Встали, отряхнулись от
земли и думаем, что делать. Опять освободить
обещающее место или не трогать грунт
—
пусть так и останется засыпанным ?... Кассе был эстонцем, статья у него
была бандитская. Говорит :
— И завтра будет день !
Томиловский, расторопный уралец, рассказывал, как удачно
женился, мол, сосватал директорскую дочь, через два
месяца стал начальником ночной смены, а ещё через два
месяца стал начальником це-ха. Через год тестя
арестовали, а на его место поставили зятя, и он выгнал
свою жену, уж очень была некрасива и толста, да и годами
старовата. Эту историю он рассказывал как пример,
хвалясь своей смекалкой... И вот теперь он говорит :
— Завтра сюда попадём или нет, а жрать хочется и сегодня
! Давайте освободим !
Про жратву он сказал потому, что если бы было золото, то
с кухни можно было бы принести овсяную кашу или ещё
что-нибудь. И голод заставил нас выгребать завал.
Загрузили мою тачку, и я пошёл с ней, а они продолжали освобождать грунт. Аппарат был далеко, и до
моего прихода они освободили пустой грунт, добрались до
"горелого", и Томиловский стал соскребать его, как
археолог, который ищет цен-ности. Ковырял, ковырял и
вдруг в "золе" блеснуло... Самородок ! Схватил он его,
копнул дальше — выпали ещё 3-4 самородка ! Копает
дальше, а самородки так и сыпятся ! Крупные — по 50-60
граммов. Кассе стоит возле Томиловского, старается
встать так, чтобы мне не было видно. Я хотел залезть,
по-смотреть, но на меня рявкнули и велели везти тачку :
— Иди вези, а то мастер встренется и придёт сюда,
заставит всё золото сдать в кассу !
Я ушёл — хозяевами звена были они, надо было слушаться.
Сколько золота взяли до моего прихода — не знаю, а когда
пришёл — Кассе собранные самородки завязал в узелок,
может, с килограмм, и спря-тал под камень. "Горелая"
земля кончилась, дальше пошла глина, пустая, без золота.
За обедом послали четверых. Мои напарники через них
передали на кухню 50 граммов золота (золотой налог для
всех лагерных "придурков"). Те, кроме обеда, принесли
отдельно два котелка — кашу и щи. Напарники сели в
сторонку одни, мне ничего не дали. Так они и питались за
счёт совместно добытого недели две. Эти люди много
плохого делали мне... поездили на мне довольно, да
и кровушки попили тоже...
Наступала самая богатая пора добычи золота. А для
забойщика — самое тяжёлое время. Опять надо было пахать
14 часов в сутки. А еда была плохой, да и той было мало,
про отдых и думать не мечтай, даже больных выбрасывали
за руки на работу. Считали так : раз вывели из лагеря,
значит, ты на про-изводстве, и лагерь получает за тебя с призводства 105 целковых. Да и не только из-за этого :
стране было нужно золото ! Страну терзал фашист. Здесь
на Колыме ещё кое-где давали "приварок", если ты перевыполнял план — кило хлеба или ещё что-то. А там...
Приходили страшные слухи с войны... и нам надо было
только работать и работать. Мы и работали, старались...
Очень злили воры-блатари : неко-торые, лбы здоровые,
хари красные, ни разу в забой не заходили. А считались
ассенизаторами, "боль-ными" или дневальными. А те, которые и
входили иногда в забой,
всё равно не работали, только меша-ли.
Однажды был "ударный" день, к нам в бригаду, чтобы
больше пропустить через аппарат золотого пес-ка,
пригнали помогать всех блатарей, всех "придурков".
Подача усилилась, вагонетки в отвал посту-пали одна за
другой, и нам, отвальным, было жарко, не успевали
освобождать вагонетки. Ко всему про-чему, грунт оказался
"плывуном" — в вагонетках прилипал, как не смазанный
блин, и не вываливал-ся. Перевернёшь вагонетку, а грунт
в ней как приклеенный, не высыпается. И приходилось
двоим дер-жать вагонетку, а одному стучать по дну
деревянным молотом. И к тому же, "дорожки" — рельсы
—
к
шпалам были привязаны верёвками, качались, колея
расширялась-сужалась, и вагонетки сходили с рельсов,
происходили аварии, которые задерживали всю бригаду.
Начальство злится, мастер ругается, бригадир дерётся. А
мы вкалываем, стараемся — дым из ушей идёт, ручьи по
спинам текут, и всё равно не успеваем. Однажды так
работаем, и к нам в отвал помощ-ником прислали блатаря.
Тот огляделся и сел на краешек тропинки. Мы убиваемся,
вкалываем, а он сидит себе — отдыхает. Как раз рядом с
ним упала вагонетка. Мы втроём поднимаем её на рельсы, а
вор улыбается :
— Давай, давай !
Я и вышел из себя, подскочил к нему с молотом, встал
над ним и спрашиваю :
— Будешь работать ?
Он скалится :
— А тебе какое дело ?
Не выдержал я и ударил его по плечу, и он, как клубок,
покатился с насыпи вниз. Катился прямо до инструменталки.
Потом встал, прислонился к стене, смотрит на меня и
удивляется, качает головой : "Ай, мордвин-псих !"
"Ну, — думаю про себя, — конец мне будет !" Боялся даже
в лагерь возвращаться. А встретились в ла-гере —
улыбается, сам руку тянет, здоровается :
— Ну и мордва !
Пообмялся, как обмолоченный лён...
Была пересменка : спали мы ночью до обеда — после обеда
выходили на работу. Тачку возили полторы смены — самое
тяжёлое дело — 18 часов в забое ! Мурашки по спине
ползут, как вспомню эти пере-сменки. Вот так работали по
18 часов, а потом надо было выходить в ночную смену. Это
самое тяже-лейшее дело. До полуночи ещё работали
кое-как, а вот потом, особенно к четырём часам под утро,
не было никаких сил и терпения, засыпали стоя ! Вот так
сплю перед сменой и переживаю : ох, скоро вста-вать !
Скоро нужно брать надоевшую тачку и "нянчить" её 18
часов ! Вдруг кто-то тихонько меня тро-нул за плечо и
ласково шепчет :
— Пётр, вставай !.. У тебя спирт есть ?
Ещё не понял, кто и что, но голос и близкий шёпот мне
спросонья показались родными и знакомыми. Открыл глаза
—
Семён ! Пришёл позвать меня в мастерскую ! Но я никак не
мог поверить, что меня начальство отпустит в такое
время. Неужели я вырвусь из этого ада хоть на время !? А
Семён про-должает :
— Спирт, говорю, у тебя есть ? Бери и пошли : "Сынок"
тебя в мастерскую берёт, ходил к Патлаху — Патлах
разрешил ! Всё законно !
Только теперь я поверил, и чуть слёзы от радости не
брызнули...
"Сынок" — мелкий жулик, старший над сапожниками. Проиграл
в карты свою жизнь, и его избили до полусмерти, теперь он
сидел-сох в уголке, помирал, и Патлах велел ему взять
помощника. А Семён подговорил его взять меня — вот так
ещё раз он спас меня от участи "доходяги".
Как я обрадовался — словами не выразить. Это нужно
представить тебе самому, друг-читатель. Но не дай бог
никому испытать это !
В сапожной я выживал до осени. Прогнал меня в "общую"
— в
забой
—
начальник 4-го участка
Поно-марёв. Ниток для дратвы, чтобы чинить
бурки,
не
было,
и я добывал их из шкивов. Приметил, где и когда какой
мотор работает, дожидался, когда моторы глохли и ... по темнушкам подлезал туда побли-же. Вот так однажды
заглохло и точило в инструменталке, а шкив пропал !
Начальник там был ушлый и дотошный, смекнул, куда шкив
делся... Вечером пришёл в лагерь, зашёл в мастерскую и
увидел нит-ки, висящие на стене. Тут же вынес приговор :
—
Левчаев, чтобы завтра же был в бригаде !
И опять
мне
пришлось выйти в забой.
На предыдущую
страницу
На следующую страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша-мордовского Кузевой С.И.
|
