|
Здесь снова встретился с Яшей Чевтаевым — он был "доходягой", и
при каждой встрече я давал ему то кусок хлеба, то табаку на 2-3
цигарки, а то и червонец. Хороший был человек ! В прошлой жизни
был коммунистом, комвузовским студентом, спиртного и не нюхал,
запаха даже не переносил, не обманы-вал, не ловчил, как другие.
Встретил я его в Казанской пересылке, а на этапе потерял. И во
Владивос-токской транзитке, на параходе и в Магаданской
транзитке не видел его, а теперь опять встретились. Он стал
"доходягой" уже там и потихоньку, медленно умирал. Зимой ходил в
рваной телогрейке (буш-лата у него не было), в рваных брюках,
вата из которых торчала и висела, как цветы. Без варежек, ру-ки
вечно за пазухой спрятаны, голова и лицо замотаны куском старого
грязного одеяла. Видны были только обмороженный нос и блестевшие
зубы. Доходяг ещё называли "самородками", "изумрудами" или
говорили "доплыл", "дошёл". Их уже не заставляли работать,
собирали в "смертные" лагпункты и давали 300 граммов хлеба и
шулюм, в котором "пшено бегает за пшеном" или "рыбка плавает по
дну — хрен поймаешь хоть одну".
А потом он пропал, я перестал его видеть, чаял, помер уже.
Однажды, это было уже в мае, и было ещё холодно, наша бригада по
пути на работу зашла в стройцех за коробами, в которые грузили
"торф", и за салазками. Сюда мы заходили каждое утро : так как
всё это мастерили из мёрзлых лиственниц, да ещё и кое-как, то и
ломались они ежедневно. Иногда они падали прямо под отвал и,
конечно, никто их и не пытался оттуда поднять, заваливали там
же. Немало саней и коробов сожгли и в кострах, чтобы хоть как-то
согреться... Эти коробы и салазки
начальству
доставляли много хлопот : стройцех не успевал их делать, будто
кто-то жрал их.
Зашли, дожидаемся. Смотрю
—
Яша ! В том же "обмундировании", но
руки уже в карманах, бойко кру-тится возле плотников. Я
обрадовался, что он живой, в мешочке у меня был кусок хлеба, в
кармане полпачки табака и деньги — отломил хлеба, насыпал чуть
табаку, подбежал и протянул ему. Он от-странил протянутое :
— Эх, браток, теперь я и сам разбогател !
— Как это ?
— Реабилитировали меня ! Вчера вызвали в УРЧ
(учётно-распределительную часть), оставили в кори-доре, а сами,
слышу говорят : "Реабилитирован и восстановлен в партии, сразу
говорить не надо, а то разрыв сердца будет !" Услышал и закричал
: "Не бойтесь, у меня сердце железное, если до сих пор не
лопнуло, то и теперь не лопнет, оно давно ждало этого дня !"
Дали вольные документы, назвали три должности : дневальным к
начальнику МХЧ (мастеру хозчасти прииска), начальником бураты и
вот сюда. Как думаешь, куда пойти ?
Я посоветовал стать дневальным, и он меня послушал. А почему бы
не послушать ? Тогда на каждом прииске только пять человек
обеспечивались и едой, и товарами первой необходимости без
нормы. Это были начальник прииска, главный инженер прииска,
начальник МХЧ и уполномоченные угрозыска и НКВД. В их же руках
всё и было...
Яша стал дневальным, т. е. занял должность, на которой иной раз
за 2-3 месяца огребали тысячи. Но Яша Чевтаев был не тот человек
!
Я его на время потерял из виду. Тому была причина — грянула
самая страшная война, и нас, заключён-ных, взяли под конвой.
Помню то утро : работал в отвале, работа была не ахти какая
сложная, а в ноч-ную смену было и того легче. За ночь приходили
3-4 вагонетки "эфеля" — остатков скальной породы после промывки
грунта. И мы те вагонетки поднимали с помощью мотора на
террикон, а оттуда свали-вали в отвал. Под колодой, как под
навесом, горел огонёк. Здесь грелись
три
наших конвоира. Сюда же
приходили погреться и покурить бригадир и горный мастер. Грелись
и беседовали, не стесняясь кон-воиров, смеялись над байками Гуля,
и было весело, хоть и знали, почему нас поставили под конвой.
Война ! Но шла она от нас далеко — не слышно было ни пушек, ни
запаха пороха, и казалось, что нас это никак не касается.
Репродукторы в лагере все сняли, письма задерживали, и сама
лагерная адми-нистрация ничего не рассказывала. Но всё равно
каким-то образом до нас доходили чёрные слухи. Гуль досадливо
ворчал :
— Нашли, что искали ! Обнимались с Гитлером, сидели, пили-ели за
одним столом ! Нашли союзника ! А он — вот как,
нежданно-негаданно ударил из-за спины ! Говорят, что 12 городов
разбомбили, лезут — не удержать, а наши всё отступают и
отступают...
Эти слухи нас тревожили : если война, то какие уж тут комиссии и
какие пересмотры дел !
Однажды пришли в лагерь, а там в центре лагеря ещё маленький
лагерь : три палатки огорожены ко-лючей проволокой ! Что это !?
А вот что : тюрьма в тюрьме, для нас, для 58-й, для контриков,
"врагов народа" ! Возле калитки два часовых ! В лагерную кухню за
обедом, в туалет, к лекпому — "разрешите, гражданин начальник
!" На работу, с работы — строгий конвой. "Шаг вправо, шаг влево
—
стреляю !"
Война всё-таки сказалась и на нас : прекратились материальные
поощрения, кормить стали так, что еле ноги таскали. Соль
пропала, и вначале, пока была солёная горбуша, то ею солили и щи,
и кашу, а потом и она кончилась. Стали кормить галушками без
соли, и никто не мог их есть. Всё было безвкус-ным, как сено.
Кончилось и курево. Люди повесили носы, на работу и с работы
ходили еле-еле. Конвой тоже был невесёлым и злым. Доходили
слухи, что их тоже вот-вот заберут на фронт. И правда, стали пропадать : сегодня был, а завтра уже нет — призвали на фронт.
Стали появляться фронтовики после госпиталя, их ставили вместо
здорового лагерного начальства.
В лагере было ужасно и без войны, а во время войны наши дела
стали хуже некуда. Даже рассказывать тяжело. К тому ж лагерное
начальство и конвой совсем озверели. Стали, как собаки. Лишнего
полена ни на кухню, ни в лагерный стан не разрешали пронести, не
давали ни крошки добавки. Если бы не этот конвой, давно побежал
бы к Яшке. Он давно уже приглашает : "Приходи да приходи". А как
придёшь ? Только вчера на моих глазах застрелили парня : вышел
за колючку — приходил в забой к друзьям, что ли ? — а часовой не
знал и расценил, как "шаг вправо": имел право стрелять без
предупреждения. И выстрелил... Как пойдёшь ?
Знал, что и бригадир, и горный мастер не раз умоляли
бойца-охранника, чтобы во время ночного обеда меня отпустил.
Знал и то, что сам боец тоже "лапу сосёт". И однажды охранник не
выдержал :
— Давай ! Попадёшься — сам будешь отвечать !
— Конечно, отвечу ! Да я и не попадусь, пройду через любого
постового, мимо любого часового ! Я при-несу покурить, а может, и
поесть что-нибудь добуду !
Крикнул гудок, и я пошёл. Яша жил со старичком бухгалтером в
домике под моховой крышей. Толкнул дверь
—
она открылась : буржуйка топится, а на ней кастрюли. От запахов
у меня закружилась голова. Пахло мясом и картошкой. Глянул — в
одной кастрюле тушёная капуста со свининой ! Во второй — во-семь
картофелин ! Кожица уже лопнула...
Зашёл Яша — обрадовался. Лицо уже белое, на нём сатиновая чёрная
косоворотка. Стал похож на че-ловека ! Так его воля изменила.
Положил свою ношу — ходил за ночным обедом. Поздоровались,
при-гласил за стол. Улыбаясь, сказал :
— Хорошо, что зашёл, кстати. Садись, давно такого, наверное, не
ел ? — и поставил передо мной каст-рюли. И потемнело в глазах,
захлебнулся слюной : поджарка, горячая картошка, а там даже не
знаю ещё чего… Яша опять улыбнулся :
— Пивбуле — консервы с жареным цыплёнком.
— А это что ?
— Ананас в сахарном сиропе. Помнишь : "Ешь ананасы, рябчиков
жуй…"
— Давно, говоришь, не ел я этого ? Да я никогда этого вообще не
ел, не видел и не слышал !
Ел я чуть ли не до разрыва желудка. В первую очередь уничтожил
картошку, потом всё остальное. Когда уходил, Яша дал пачку табака "Трактор" —
саранской фабрики ! Я поцеловал её, будто встре-тился с родимым
краем ! Дал две пачки "Казбека", но им я обрадовался не так, как
тому, что он дал мясные консервы, масло, муку, которой я
заполнил штанины, и они раздулись, как подушки. И за пазу-ху и в
карманы — куда хлеб, куда сахар, а по обоим рукавам по бутылке
спирта ! Если бы продать всё это, можно было бы выручить мешок
денег. Но вот запятая — как донести всё это добро до моего
ра-бочего места и как туда вообще добраться !? Хоть и ночь, а
вся долина светится, на столбах горят про-жекторы, и на постах стоят часовые.
И я не надолго превратился в ящерицу : где проползу на животе,
где на четвереньках, а где и перебеж-ками... На одном участке
чуть не попался : не знал, что на мосту по посту на каждом
конце, но вовремя заметил, подумал : "Пустоголовые ! Разве
зимой
сторожат только на мосту ?" И стал пробираться под мостом. Но
второй постовой стоял как раз там, возле сваи, завернутый в
тулуп ! Моё счастье, что он спал стоя. Сначала я одеревенел,
боялся шагнуть по скрипучему снегу. Что делать !? Ведь
застрелит, как собаку ! Второй раз закричал гудок — я испугался,
а он даже не шелохнулся, стоял как стоял. За-снул и спит ! И я
тихонечко, осторожно, как кот, охотящийся за мышью, сделал шаг,
второй и … прошёл мимо него !
В забое, около моего огонька, меня ждали и переживали : поймают
или не поймают. Не поймали ! Рань-ше всех меня заметил Гуль и
всплеснул руками, он уже и не чаял меня дождаться. Ему я
протянул две ещё тёплые картофелины и один ломтик ананаса.
Спросил :
—
Что это ?
—
Чудо ! — ответил он и набил рот картошкой, больше ничего не
говорил, а только качал головой и мычал, причмокивая. Бойцу дал
пачку "Казбека", банку мясных консервов и одну бутылку спирта.
Он спрятал всё и кивнул головой :
— Ладно...
Я не понял, что он этим хотел сказать. А он отошёл в сторону и
стал ходить взад-вперёд, будто перестал за нами смотреть, дал
нам волю. Бригадиру и горному мастеру отдал вторую бутылку, по
пачке табака и положил им кое-какую еду. Гуль закончил есть свою
картошку, сел, положил на банку ломтик анана-са
—
мол, давайте попробуем на всех...
И во второй раз я не попался. В этот раз Яша дал мне 10 пачек
«Трактора», тогда они были очень креп-кими. Затянешься
—
будто чарку спирта выпьешь. Дал плитку чая, за этим очень уж
гонялись воры, за грамм платили 5 целковых, а в плитке — 200
граммов ! Вот сколько могло бы Яше в карман попасть только за
одну плитку ! Столько же стоил спирт. А табак, а папиросы ?
А он опять дал мне литр спирта, пять пачек "Казбека" и
"заполнил" мою одежду рисом, сахарным пес-ком, мукой, маслом да
наказал, чтобы я заходил почаще, хоть каждую ночь. И ещё
наказал, чтобы я ни-чего лишнего не продавал, а делился с
друзьями. Я благодарил несказанно, готов был расцеловать ему
ноги и землю под ногами. Но он на каждую мою благодарность
отвечал :
— Не за что ! Сам будь здоров, никогда не забуду твоей
поддержки, ведь умирающему ты отдавал свой кусок ! И разве ты
ждал тогда моей благодарности ?
Конечно, к Яше ходил я не часто, и иногда он сам присылал
что-нибудь через людей. А ближе к осени однажды передал, чтобы я
зашёл сам. Меня больно кольнуло : "Что-то случилось…"
На предыдущую
страницу
На следующую страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша—мордовского Кузевой С.И.
|
