|
В Сусуманских сопках |
В ЧАЙ-УРЬЕ
Чай-Урья* —
смертная долина. Она широка и длин-на. На ней было три прииска : Чай-Урья, Комсомолец и Большевик. У нас в Чай-Урье было 4
участка, в каждом участке 2-3 бураты, вокруг каждой бураты
работали по 200-300 человек.
Жили в летних палатках, работали то на 4-ом, то на 3-ем участке.
Сначала начальником участка был По-номарёв, потом назначили Ф.
С. Сахончика. Лагер-ный начальник Патлах был душевным человеком.
Народу было много, а где много народа
—
там шал-ман. Кормили очень плохо, много было "блатарей", и они
обжимали поваров, вытягивали с них самую хо-рошую еду. Было
много и "придурков": ротных, на-рядчиков, лекпомов, портных,
сапожников
—
они то-же жрали из лагерного котла самую гущу, самое
|
вкусное. Патлах старался как-нибудь удержать блатных и придурков,
защитить работяг, стоял над кот-лом
при раздаче, но где там !! Разве можно было что-то
уберечь от этих тигров ! Всё равно выходило так, как если бы
государство и выделило бы каждому работяге по лошади, то и тогда
работягам-забой-щикам остались бы одни хвосты.
Жили впроголодь, а работали по 14-15 часов в сутки. 12 часов возили
тачки, а потом, после смены, на два часа оставались на дополнительные
подсобные работы : носили дрова с сопок, рыли канавы, а пос-ле всего
этого, когда добирались до лагеря, то сначала опять нужно было донести
дрова или мох для утепления своего жилья. Поблизости их давно
уже не было и приходилось ходить за ними очень дале-ко... Дров старались
приносить побольше, по 3-4 тонких бревна, так как кроме нашего барака
надо было отапливать и вахту, и кухню, и каптёрку, чтобы добыть лишний
кусок хлеба, черпак шулюма, табак на 1-2 цигарки... Несли из последних
сил, глаза из орбит вылезали, да ещё надо было их порубить самому, и
смотришь — уже гудок на обед для ночной смены ! Спать приходилось по 4-5
часов, а утром до подъёма вставали для того, чтобы не остаться без
портянок, варежек, чтобы быстрее умыться, одеться-обуться и успеть
помочь дневальному сходить в портновскую для того, чтобы забрать
подлатанную одежду и обувь или принести с каптёрки пайки и завтрак с
кухни. За это дневальный выдавал более густой шу-люм, горбушки пайки. По
правде сказать, из-за этой добавки с нас выходило больше пота, чем
пользы.
Бригадир умело вел свои дела. В нашу бригаду набирал только хороших
работяг. Боже упаси, если кто надумывал хитрить — сразу выгонял из
бригады, а так как у нас и в забое, и в палатке был строгий порядок, то и
вещи, и инструменты никто не воровал. У каждого звена были свои две
тачки, хорошие лопаты, ломики, кайлы, и всё это лежало на своём месте —
никто не трогал. В бригаде было около 100 человек, но половина бригады
работала ночью, а другая половина — днём. Сам Хвастунов теперь не ходил
с нами в забой ни днём, ни ночью, бегал только по начальству, чтобы
добыть для бригады новое обмундирование, инструменты получше, проценты
побольше, более высокие категории, продпосылки. Чтобы мы лучше работали,
производство выдавало так называемые продовольственные посылки : хлеб, сахар, курево...
В ударные дни бригада работала до истощения сил, чтобы достать 1-ю
посылку. Она была самой боль-шой, в ней были даже конфеты, повидло,
спирт, папиросы. Хвастунов умел добиваться самых больших посылок,
переносил кубажи с одного дня на другой, подкупал замерщиков, брал даже
кубажи у других, кому не "светят" посылки, в долг, или записывал
авансом со следующих дней. Всё это, повторюсь, очень нам помогало
выжить, мы были более здоровыми и сытыми и, по сравнению с другими зеками,
работали лучше. Нам за хорошую работу постоянно выдавали бельё поновее,
летнее и зимнее обмунди-рование, новые валенки, телогрейки, брюки,
бушлаты, более тёплые меховые шапки. И даже в виде поощрения — нарядные
цветные матрасы для украшения и утепления палатки. Мы их вешали поверх
стен, утеплённых мхом, а цветные простыни, на которых лагерные художники
что-нибудь рисовали, развешивали как картины. Они висели у нас в
изголовье и в ногах вместо занавесок. И упаси Боже, если кто-то пачкал
или "сплавлял" куда-то эти "картины" или портил новую одежду !
Однажды любимчик бригадира придурковатый Деревянко обменял свои новые
валенки на старые. Этим же вечером Хвастунов вызвал его в свою каморку- кабинет,
и мы слышали, как он его избивал... Деревянко недолго кричал и
стонал... избит был до потери сознания, утром его выгнали из бригады, и
через неделю он помер...
Однажды после работы мы бежали в лагерь, и мне под ноги попался комок
снега, который я пнул нос-ком валенка, как мяч. Бригадир увидел и уже в
бараке, подозвав меня, так отчитал и пристыдил, что я не знал, куда
деться. "Грамотный ! Писателем был, людей учил, а сам как ребёнок !" Но
не ударил, только не дал доли из посылки.
Такой вот был строгий и жестокий, но эта жестокость была нам на пользу.
Мы были по сравнению с другими более сытыми, теплее одетыми и условия
для сна и отдыха в бараке были у нас лучше. В на-шей палатке не было
воров, и всё у всех было на своём месте. В Чай-Урье ротные зеки были
только из бытовиков, а нам ротным поставили Ханса Люшена — волжского
немца, сидевшего за шпионаж и быв-шего настоящим шпионом. Срок у него
был всего 5 лет. И вот он был ротным ! Шпион, а на блатной ра-боте ! За
это мы его не любили, как он ни старался.
Возле
нас с Железняком
он крутился больше, чем вокруг других : то пайку лишнюю даст, то ещё
что... Жил в нашем бараке, спал возле нас. Придем с ра-боты, а он
дожидается, рассказывает новости-"параши"...
Однажды Железняк нашёл в забое топор, спрятал за пазуху и принёс в
лагерь, чтобы продать дневаль-ному за какой-нибудь кусок еды. Люшен при
каждом возвращении всё старался с нами обняться при встрече. Вот и тогда
обнял Железняка и обомлел от того, что нащупал на груди у него что-то
твёрдое. Железняк показал находку и Люшен побледнел : "Топор ? Не для
меня ли приготовлен !?" Так, впро-чем, и получилось, но об этом позже...
В Чай-Урье я встретил много интересных и запомнившихся мне людей :
Живина, Яушева, Зданыкина, Менделя, Лазарева, Ржигу... Больше всех
подружился с Иваном Трофимовичем Гулем. Знающим инте-ресным человеком.
Он был в Новосибирске личным секретарём Эйхе**, а ещё раньше ответственным
редактором западно-сибирской газеты... Много знал из непристойных
произведений Баркова и часто вслух читал наизусть. За это его в бригаде
любили и держали на легкой работе, давали что-нибудь по-есть. Не
обходили и при раздаче посылок, хотя как работяга — он был на смешном
счету. Я любил Гуля за его знания и старался чаще бывать рядом с ним в
походах за дровами и мхом, по дороге на работу и с работы. Зимой я
работал отвальным и брал его с собой в своё звено, держал при себе на
лёгкой работе, как старший брат младшего. За байки и шутки его любили и
остальные, но смотрели на него, как на клоуна.
Меня в бригаде тоже любили, как честного работягу, не вора и не
обманщика. Но были и такие, кото-рые за это же и ненавидели. Например,
Ржига. Этот человек работал хорошо, но и горло драл по любому поводу.
При раздаче посылок орал громче всех. Меня брезгливо называл —
"Честняга". Грамоты у не-го было не больно много, и собеседник он был
никакой, писателей, книги не любил. А ходил между де-лом на кухню таскать
баланду и таскал, что попало до полуночи, лишь бы быть при еде. За это и
я его не любил, не находил с ним общего языка, и выходило, что я тоже
брезговал общением с ним.
Яушев был татарином и очень хорошим человеком, у него в бараке не было
врагов. Хвастунов остав-лял его в бараке, как портного. Он шил лучшим
работягам варежки, латал одежду, а главное, следил за одеждой бригадира.
Зданыкин когда-то был партийным работником, а в лагере стал "доходягой",
его где-то нашёл Хвасту-нов и почему-то взял в наш барак. Поставил его
на "должность" добытчика дров, и он днём отдыхал, а ночью воровал из
старых бурат сухие дрова. Как только вахта пропускала его туда и обратно
? Да и тас-кал ли ? Я был отвальным и часто видел его после прихода со
смены отдыхающим в сушилке, час-тенько там торчал и Люшен.
Лазарев Афанасий Иванович, бывший и настоящий болтун. Утверждал, что,
мол, его держит здесь быв-ший его земляк и однокашник — Сталин. Вместе
они когда-то бегали по садам, и, мол, никакой он не революционер, а
большой жулик, даже из семинарии его выгнали за конокрадство. Лепил, что
попало и кому попало — только слушай. Он приносил и раздавал посылки,
был у нас как бы завхозом. Его я тоже не любил и не находил с ним общего
языка.
Мендель. Еврей. Маленький мужичок с блестящей, лысой головой, толстенький,
говорил — как цып-лёнок пищал и к тому же вполголоса. Был у Хвастунова
личной прислугой и тот без него был, как без рук. Как только откроет
дверь, войдёт — рыкнет низким голосом :
— Мендель !
И Мендель покатится навстречу, как клубочек :
— Чиво ! Чиво ?
Мендель да Мендель, и тот чуть не в лепёшку разбивается и стелется под
ногами. Встретит, как люби-мое дитятко, разденет, накормит-напоит,
уложит и сядет у ног постригать ногти да чесать пятки и так,
пока тот не уснёт. Хвастунов спит на своём ложе, а Мендель сидит
в ногах...
Так и жили. Кулиш стал работать в звене у Таюрского, я в отвале с Гулем,
Железняк остался один : сам наваливает тачку, сам везёт к бункеру. Очень
уж нелюдимым и строгим он был, никто с ним не сраба-тывался.
Работали долго и много, вечером, бывало, шли домой и еле ноги волочили.
В бараке нас ждал кое-ка-кой ужин, уже чуть тёплый. Ужинали и без памяти
засыпали. Только успевали положить голову на по-душку, как уже "бамкали"
в кусок рельса — подъём ! Шесть
часов ! Не помнишь, как получишь свою пайку и ещё по пути назад съешь
её. Иногда и не веришь : получал её или нет ? Веселее были дни, когда
зайдёшь в барак, а там на столе лежит разрезанный хлеб, табак, сахар,
масло : посылка ! Тогда хоть и не досыта, но всё же наполняли живот и
курили до головокружения... И засыпая, видели сладкие сны...
______________________________________________
* Чай-Урья
– речка, правый приток Берелёха (Сусуманский
район). Якутское чай юрюйэ : "галечная река", где чай
– "галька" и юрюйэ
– "речка". Золото здесь было
обнаружено в 1936 г.
** Эйхе Роберт Индрикович (1890-1940), латыш, член
большевистской партии с 1905 г., кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС. В
1929-1937 гг.
– 1-й
секретарь Сибирского и Западно-Сибирского крайкомов и Новосибирского
горкома партии, руководил развёрты-ванием массовых репрессий в Сибири
(стремился лично направлять работу сибирских чекистов по проведению
репрессий, входил в "тройку", вынесшую тысячи смертных приговоров во
внесудебном порядке). В 1937-1938 гг. нарком земледелия СССР. В
апреле 1938 г. был арестован и обвинён в создании "латышской фашистской
организации", на следствии подвергался пыткам. 2.02.1940 г. приговорен к
расстрелу. Реабилитирован.
На предыдущую
страницу
На следующую страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша-мордовского Кузевой С.И. Редактор Оленин С.Д.
|
