|
В бригадах был плотник, делал трапы для каждого звена, "усы" от
основного центрального трапа. В на-шей бригаде долго плотничал
камчатский рыбак Хи-лько, очень молчаливый мужик и мастер своего дела,
проворный и старательный. Утром, как придём на за-бой, не успеем
оглянуться, а он уже наладил трапы и пожалуйста — работай. А сам встанет
где-нибудь в сторонке, разведёт костерок и греется возле него. Тогда нашим прорабом был дрянной человек,
вред-ный
и
злой,
как собака. Подходя к забою, ещё издали
кричал : "Дава-а-й !" Кричал
всей бригаде, чтобы ра-ботали живее. Наша хвастуновская бригада и
так ра- |
Трактор С-80 |
ботала лучше некуда, а всё равно орал, будто тупым ножом водил по
горлу.
Доставал
нас постоянно,
ему и дали прозвища "Давай" и "Баламут"...
Однажды он нарвался на Хилько. Придя, как всегда, к месту работ, он увидел
его
—
тот как раз грелся возле своего огонька. Баламут обрадовался случаю
поорать и поизмываться — как же, нашёл филона ! И разорался желчным
голосом, а потом со всей силы ударил Хилько палкой. Тот вспыхнул как
молния, —
я видел, как побелели у него глаза,
—
и, размахнувшись топором, сказал : "На ! Подавись !"—
и при-ложил его им по башке. Баламут будто поперхнулся и
завалился на бок, а плотник едва взглянул на не-го через плечо, бросил
топор
прямо на него и ушел в сторону лагеря на вахту. Слыхали потом, что ему
дали десять лет в добавок к его уже имевшимся пяти...
...Ели из консервных банок, без ложек, прихлёбывая через края или щепочками.
Привезли эмалирован-ные миски, кружки, нержавеющие ложки. Через два-три
месяца не осталось ни одной миски, кружек и ложек сохранились лишь
единицы. Куда дели ? Повыбрасывали ! Кормили тогда хорошо, поварам
нуж-но было накормить тысячи людей да побыстрее. Заранее на столы
выставляли миски, наливали щи, кашу. А бригада задерживалась, еда
остывала. Зима, холодно, только всё выставили — каша заледене-ла. А
бригада придёт и со злости повыбрасывает миски через колючку за зону. Или так : испачкается
миска или кружка, её и "вымоют"
—
бросят в печку в огонь.
Так и полушубки портили. Резали более кудрявую овчину на шапки,
воротники, остальное на носки и варежки. К весне мало у кого сохранились
полушубки, всю одежду изнашивали за два-три месяца. Сюда на Фролыч мы прибыли в
марте, а к маю мы все уже остались в бушлатах и телогрейках.
Так же и с
едой обходились. Как только нас набралось много, продукты стали завозить на тракторных
санях. Ящики со сливочным маслом, бочки с селёдкой, мешки с ржаной и
пшеничной мукой — всё сва-ливали нам на дорогу, чтобы мы по пути заносили
то, что нужно, на кухню. Но одна бригада несла на кухню, а другая —
себе в палатку. Смотришь, кто попало берёт ящик масла, грохнет об
другой ящик, масло раскалывается, как стекло. Берут понравившийся кусок,
а остальное оставляют на снегу... Так же и рыбу : ломом откалывали пласт из
заледеневшей бочки, брали сколько хотели, а то, что остава-лось, то валялось на снегу...
Наступила весна, и всё, что лежало под снегом : сахар, масло, мука — всё
промокло, растаяло, испортилось. Рыба в разбитых бочках завоняла.
Зарядили дожди, вышли из бере-гов реки, отрезало и без того плохие
дороги. Остались мы босые, почти голые и голодные. Около трёх недель не
прекращался дождь, лил будто из ведра, в лагере не осталось ни крошки
хлеба, ни ложки ка-ши. Начальство вместе с нами терпело нужду. На работу
уже не выгоняли, ползали, будто голодные клопы, по склону сопок,
как куры, собирали
зелёные ягоды, тем и "кормились", но всё равно
оста-вались голодные. Больные, ослабленные умерли, те, что были посильнее — выжили.
Я тоже выжил...
...Всю зиму нас каждые 10 дней брали в баню, давали 2 литра заледенелой
воды и новое, ещё ни разу не стираное бельё. И как хочешь : либо мойся, либо так
переодевайся… Грязное бельё, которое мы наде-вали только один раз,
сваливали в кучу за баню, прямо на лёд реки. Весной, когда снег таял и начина-лось половодье, эту кучу белья уносило водой...
...Однажды идём после обеда к забою, жара невыносимая. Еле вышагиваем,
головы опущены. Встре-тили главного инженера и тот весело окликнул нас,
остановил :
— Парни, вы чего такие хмурые ? Слыхали, нет ? Скоро к нам приедет
правительственная комиссия, будут заново пересматривать дела ! Они уже
вон в Большевике ! Два, максимум —
три дня, и будут уже у нас ! Вы чего в панику впадаете ? Давайте, парни,
работайте повеселее ! Нате, курите !
И близко стоящим протянул пачку папирос. И случилось чудо, мы будто
ожили, дня два работали с удвоенной силой ! Наш хитрый бригадир отметил
это для себя и чуть что — скажет какую-нибудь хоро-шую новость, и мы
опять оживаем, стараемся работать побыстрее. И сами мы тоже были хороши
! Каждый день передавали друг другу слухи : "На таком-то и таком-то
приисках начали уже дела пере-сматривать !... Тот-то из дома письмо
получил, мол, в такой-то газете пишут об амнистии !... К Октябрь-ским
объявят такую амнистию, какой ещё не видал весь мир ! Молотов сказал
иностранным коррес-пондентам !..."
Такие новости мы называли "парашей", иначе говоря — неправдой, туфтой.
Но странно ! Они нас всё равно радовали и поднимали настроение ! И
побуждали желание слушать и слушать новые "параши". И они появлялись
ежедневно, иногда по две или три новости, одна другой лучше... Эти
слухи, наверное, распускало само начальство ! Это я понял после того,
как услышал "парашу" из уст главного инжене-ра.
Пришёл приказ — и кормить, и платить не по кубатуре, а по количеству
добытого золота. А золото ис-сякло и большого процента уже очень трудно
было добиться. И ближе к осени нас стали кормить
хуже. Погода испортилась, начались затяжные мелкие дожди, настроение упало
вовсе и работать стали кое-как. Начальство ломало голову : как заставить
нас работать
лучше ?
Чего только для этого ни делали : издавали приказы о том, что хорошо
работающих запишут в списки подлежащих досрочному освобож-дению. Кто
работает — значит, осознал ! Повсюду стали вывешивать лозунги : "Труд в
СССР — дело чести.", "Только через честный труд ты придёшь в семью
трудящихся !" (Надо было понимать, что только работая можно выйти на
волю). Стали давать материальные поощрения : привезёшь тачку — получишь
пачку табака. Кто хорошо работает — тому новый бушлат, новое бельё,
новую тачку... Наша бригада старалась, чего только мы ни делали :
обманывали замерщиков, подкупали, чтобы приписыва-ли более тяжёлую
категорию грунта, чтобы прибавляли кубаж... Но "парашам" верить
перестали. А золота не было, и дела наши становились всё хуже и хуже...
На Фролыче постигли всю правду. Было уже холодно. Главный инженер
выкрикнул :
— У кого есть желание пойти в лагерь отдохнуть ? Нужны четыре человека,
чтобы очистить зумпф (яму, откуда насос выкачивает воду, для того, чтобы
промывочный агрегат поднимался выше).
Зумпф обмелел и показались мелкие камушки-голыши. Его нужно было
очистить от камушков, углу-бить, чтобы туда набралось больше воды
— без воды агрегат не работал, не
промывал грунт.
— Ну, кто, кто ? — кричал главный инженер и заранее держал карандаш над
записной книжкой. — Сейчас напишу, чтобы вахта досрочно впустила вас в
лагерь !...
А мы только пришли, было утро, лезть в зумпф по пояс в воду желающих не
было. Ладно, вызвался лезть я. Кое-как нашлись ещё три человека, и
примерно за час мы сделали своё дело. Вылезли, стали
одеваться-обуваться, а инженер пишет. Друзья оделись, взяли записку и
пошли, а я замешкался и вдруг вижу — в сторону лагеря идут уже четверо !
Я к инженеру :
— Э ! Четвёртый же я ! Кто ушёл вместо меня ?
— Кто сообразительней ! — заржал он.
— А где же правда ?
— Ха-ха-ха ! Смотрите, он приехал на Колыму правду искать !
Это был тот же инженер, который летом сообщил нам так ожидаемую
новость про "пересмотр" наших дел. Напомнил я ему об этой басне, и он
опять заржал :
— А ты и поверил ? Ну жди, жди, надейся !
И ушёл, оставил меня стоять столбом...
И опять я стал жить и работать так, чтобы только выжить. Темнить,
хитрить, обманывать, а когда на-до — и работать. Через некоторое время
выучился на пойнтиста. Пойнт — палка из буровой стали, бур, внутри
которого дырка и один конец острый, а другой заткнут. По этому
заткнутому концу нужно было
бить кувалдой, к этому же концу была приварена рогатка из той же стали,
а на неё надет резиновый шланг. По этому шлангу шёл пар из парового котла,
бойлера. Пойнтисту надо было делать дырку-сква-жину
(бурку)
в грунте под бортом забоя, длина
которой была два-три метра. Под воздействием пара и ударов, пойнт
углублялся в грунт. За ночь надо было сделать три-шесть бурок.
Перед дневной сменой эти скважины заряжали аммоналом и взрывали — так
разрыхляли ледяной грунт. Потом его можно было грузить в мажи (коробы) и
отвозить к отвалу. И так на протяжении всей зимы : один или два пойнтиста
ночью делают бурки, а под утро делают взрыв — готовят грунт для бригады
на целый день. И если пойнтисту почему-то не удавалось подготовить грунт,
то бригада оставалась без работы, а зна-чит
— выполнение плана срывалось.
Пойнтистом я стал так. Привык, когда вызывали на какие-нибудь работы,
вызываться первым. Кто ни позовёт — я первый ! Понадобится плотник — я,
сапожник — тоже я, только поваром не был. Ещё при разработке первого
забоя прораб спросил :
— Кто пойнтист ?
Я ещё не знал, что это, но крикнул :
— Я !
Сам думаю : если возьмут, там увижу, смекну по ходу дела, что и как.
Только бы выйти из забоя, там было труднее всего.
— Ложка есть ? — опять спросил прораб. Я обрадовался, у меня была ложка,
всегда с собой носил за го-ленищем.
— Вот ! — показываю.
Прораб заулыбался :
— Значит, такой ты пойнтист, по кашам !
Потом и сам, как вспоминал ту ложку, смеялся. Пойнтист — бурильщик,
который бурит узкую скважи-ну под борт забоя, чтобы взорвать и
разрыхлить породу, а выгребали разрыхлённую породу
буровой ложкой, та ложка действительно была похожа на столовую ложку, но побольше, как черпак длиной 2-3 метра.
Потом уже я стал неплохим пойнтистом.
Однажды наладил пойнт, а сам зашёл в котельную погреться. Дело было
зимой, согрелся и уснул. А бойлерист не разбудил меня до утра. Перед
приходом бригадира зашёл ночной прораб, посмотреть, как у меня дела. А пойнты небо греют, их никто не забил, не засунул под борт. Они упали и
пар из них ушёл в небо. Бурки я не подготовил, взрывать нечего, бригаду
оставил без дела, сорвал план ! Срыв плана — саботаж !
— А ну, паразит, выходи ! — заревел прораб. Проснулся, а он стоит у
раскрытой настежь двери, в руках палка. Вспомнил я, где нахожусь, и задрожал от
страха : "Конец мне, сейчас его палка будет гулять по моим плечам !" Что
делать ? Я уже знал вкус его палки, знал и нрав её хозяина : он то и дело
искал по-вода и поломал рёбра многим, а теперь такой случай !... Заранее
ощутил, как трещат мои плечи. Прораб — молодой и здоровый парень,
кипит от злости, ждет... "Конец !" — засело у меня в голове острым колом.
И не долго думая, я поднял на него кочергу от бойлера и не помня себя,
заорал :
— Тронешь — голову пробью !
Он отошел в сторону, но только я успел сделать шаг через порог — ударил
по ключице и хекнул, хотел ударить ещё раз, поднял уже палку, но я
опередил его, и он рухнул.
"Убил !?" — вспыхнуло в мозгу. И я побежал. В голове было только
одно : "Пока никто ничего не зна-ет — получу свою пайку !"
Боялся — заберут в изолятор и не отдадут пайку. Не знаю, как вахтёр пропустил
меня в лагерь, дне-вальный уже принёс пайки, ждёт подъёма. И в этот момент
вошёл Эдик ! Да, денщик вора дяди Яши ! Собирал людей на конбазу. Дядя Яша уже давно
был хозяином конной базы, в руках — свободная "ко-мандировка", 4 трактора, 4
тракториста, 30-40 лошадей, конюхи и возчики, которые работают на лоша-дях, около ста лесовальщиков. Понадобились ещё 10 грузчиков.
Я взмолился : "Возьми меня !" И рас-сказал про то, что
произошло. "Давай
!"— сказал он и записал меня в свой список. Собрали нас и
от-правили на конбазу, которая была
в лесу в четырех-пяти километрах
от лагеря. И в тот же день меня
послали валить лес. Лес заготавливали
на дрова
и возили на электростанцию.
Валили его вдали от кон-базы — километрах
в двенадцати-пятнадцати.
На третий день верхом на белом коне
и в белом полушубке прискакал Эдик. Я заранее задрожал : "За мной !"
Так и есть. Эдик сказал, что, мол, ничего не поделаешь, нашли тебя, иди
! Пришлось возвраща-ться — как лягушке в пасть удаву.
Возвращаться нужно было в тот же забой. "Что ждёт меня !?" — не выходило
из головы. "Как узнать, у кого спросить !?" Иду и горюю. По дороге
попался домик прорабов с другого участка. Топится. У меня были две
папироски "Казбек" — хранил на случай. Прикурил одну, всё равно пропадёт
теперь ! Зашёл — в домике один человек, судя по облику — вольняшка.
Он попросил закурить — отдал ему вторую па-пиросу. В то время это было
большой щедростью, прииск оставался без курева. Заговорили — земляк !
Мокша ! И он сидел, но
недавно
освободился. Работает горным мастером, живёт с "моим" прорабом ! Оказывается, я сломал ему руку.
И он грозится
сломать мне шесть рёбер. Земляк стал уговаривать : мол, не ходи, вернись, а я его уговорю, чтобы
не искал тебя. Скажешь : ходил, ходил и заблудился...
Так и сделал... Обошлось...
На конбазе кормили лучше, и работа была легче и
хорошо
мне известна — ещё в детстве ездил валить
лес под Москву... И не было за спинами
надоедливых надсмотрщиков-прорабов, чёрных тараканов !
Уедем на тракторе в лес за 15-18 километров, загрузим двое саней,
трактор уезжает, а мы рассаживаем-ся вокруг костерка и сидим —
сами себе хозяева ! До возвращения трактора мы — бояре. Четверо
груз-чиков и я —
звеньевой.
Однажды чуть не погиб, даже дважды. Грузили по-рационализаторски : сани
ставили рядом со штабе-лями поваленных деревьев (хлыстами), под штабеля
засовывали трос, который
привязан к трактору. Трактор едет, и весь штабель
валится-загружается в сани, а заранее установленные стойки не дают вы-валиться
ему с
другой стороны. Так и в этот раз сделали.
Загрузили один штабель, второй, и только тогда начали ставить вторые
стойки, четыре конца которых скрепили верёвками и,
чтобы долго не возиться, верхние стойки завязали кое-как. А в этот раз
я был наверху, сам связал стойки, и так и поехал на дровах, командуя :
— Поехали к третьему штабелю !
Трактор двинулся. Дело было ночью, темно и холодно, я еду и
раскачиваюсь. Лес трещит, мигают огни факелов, ничего не видно. И вдруг
меня выбросило как стрелу из тетивы : под нижний конец верти-кальной стойки попал
пенёк, а верхний сыграл вперёд, и я слетел с верха под нос саней, между
тракто-ром и санями, на
следы тракторных гусениц. Прижался спиной к саням, которые норовят
на меня на-ехать, раздавить как блин, выпрямил ноги и двинулся-заскользил
вперёд, подпираемый санями. Дви-гался по гусеничному следу, а снег всё
больше и больше наваливался на меня. Если бы попался на
пути пенёк или большая ветка — разорвало бы меня пополам, повылезли бы
все кишки ! Каждую секунду я ждал и боялся этого ! Но вот трактор
остановился, а на меня навалило столько снега, что закопало с го-ловой, шевельнуться не могу и не видно меня.
Голоса друзей слышу, как сквозь стену, кричат, ищут. Крикнул и я, нашли, откопали, удивляются :
— Живой !?
— Живой, — отвечаю, а сам шевелюсь, чтобы узнать, нет ли переломов. Но
ничего не переломал, руки-ноги, рёбра целы, только бушлат на спине разорвался, и
спина ободралась, кожа слезла... В лагерный медпункт не ходил, всё
равно освобождения не дали бы...
И в другой раз чуть не задавил трактор. Опять ночь, холод, снегом
завалило дорогу, трактор идёт как по траншее. Товарищи бегут за трактором, я —
перед трактором. Попалась нам
навстречу автомашина, и наш трактор повернул в сторону, и я тоже
повернул... под трактор ! Я чаял, трактор повернёт в другую сторону, а
мы оба повернули в одну и ту же, и он меня вжал в снежную стену... Не остановился
бы, а проехал ещё с полметра — мне бы пришёл конец. Но он опять
неожиданно остановился, и у меня опять только
бушлат порвался и
кожа
содралась. Когда прошёл испуг, спросил тракториста, видел ли он ме-ня. Не
видел ! Он остановился, чтобы не застрять в высоком снегу !
И в третий раз встретился со смертью, уже был у неё в пасти.
Дело
тоже
было зимой... Но, пожалуй, об этом расскажу в своё время... Только скажу —
тот случай был
серьёзней
и страшней...
...На Конбазе дядя Яша своих
людей жалел. Жили в тёплом бараке. Он сам смотрел за поваром, спра-шивал
нас, нет ли у нас на того жалоб. Лагерные повара ведь заставляли нас и
дрова, и воду носить, оп-лачивая работу щами и рыбой, которые брали с
нашего же зековского котла.
Яшин повар оттаивал снег и носил воду сам, а дрова
по очереди
носили мы
— "бесплатно", не получая за это дополнительной еды. Этой зимой остались мы только на ржаной муке : первое из муки, и
второе — каша, тоже из муки. Масла или какой-то другой приправы не было.
Видя такое дело, дядя
Яша приказал зарезать лошадь, и
нас
долго кормили мясными щами и
пельменями. В лагерную каптёрку за продуктами он ходил сам и каждый раз
приносил что-нибудь дополнительно. Мы его за это любили и слушались, старались рабо-тать хорошо.
Однажды с трактора С-80 пропали четыре "башмака"
(металлические штуковины, которые подставля-ли под трактор на склонах,
чтобы он не катился), и дядя Яша очень беспокоился по этому поводу. Од-нажды бежим
за обедом (его получали из небольшой
кухни, а потом ели в бараке), я отстал и шёл пос-ледним, уже не торопился,
обеими руками закрыл
лицо
от мелкого, как пудра, снег. Вдруг споткнулся обо что-то, смотрю —"башмак" !
Поднял — тяжёлый, килограммов 10-12. Хотел выбросить, но вроде вещь, оставлять жалко.
Кое-как ухватил и понёс. А он холодный,
жжёт через варежки,
выскальзывает из рук...
Принёс, бросил возле кухни, и тоже встал в очередь в самый конец. Стою,
подпрыгиваю от хо-лода, замёрз, и ждать мне теперь дольше всех. Яшин же домик
был как раз напротив кухни. Он увидел, как я приволок "башмак", вышел и крикнул :
— А ну, скажите повару, пусть выйдет !
Сказали. Тот вышел. Яша ему и говорит :
— Вот этому парню налей из моего котла побольше и погуще ! Слышь,
землячок ? — обратился ко мне. — Получишь обед — зайди !
Получил я щи из свежей капусты со свининой, зашёл к нему. Он протянул
мне буханку хлеба, пачку та-бака и налил стопку спирта.
— Вмажь здесь же, чтобы согреться ! — заставил он. И наказал, чтобы я всем
рассказал, за что меня угостил ! Чтобы все знали !
На следующий день нашлись и другие "башмаки". Дядя Яша знал своё дело !...
...И зимой и летом, как только появлялось свободное время, писал и писал во все инстанции :
Сталину, Калинину, Генеральному прокурору СССР, прокурору МАССР...
Ответ всегда
приходил один и тот же : "Ваше дело пересмотру не подлежит". Вот
так : не было ни следствия, ни суда, не было даже статьи во всём
уголовном кодексе
под моё "преступление", было только "дело", которое состряпал шизофреник Колишкин, который, как я узнал через 20 лет,
и сам сидел, и всё равно —
"пересмотру не подлежит !" НКВД не ошибается !
И понял : это не ошибка,
это заранее запланированное чёрное дело, и не только против меня. Рядом со
мной тысячи и тысячи таких же, и даже более безупречных людей, которых
приговорили без суда и следствия ни за что. Это старые и молодые,
чистые, как слеза, коммунисты и большевики. И только одно утешало
— то, что я
ничего плохого для родной Советской власти не делал, что не виновен я ни
на йоту. И стал это доказывать честным трудом. Второе, что давало
мне силы жить, это осознание того, что я не один. А как в народе говорят
— на миру и смерть красна ! Больше всего помогала остаться в живых вера в
то, что правда ярче солнца, и никакие тучи её не закроют !...
...На Фролыче работал сезон — сезон золотодобычи, 100 дней примерно. 15
мая верхний слой земли растаял и можно было начинать промывать грунт. И
так мыли и добывали породу до тех пор, пока не замерзала вода — до 15
сентября. Когда замерзали болота — начинался сезон добычи торфа и рытьё
шурфов, строительство бутар на новых местах. Торф добывали из шурфов
— их
взрывали аммоналом, и потом вывозили
породу
с золотом в сторону, на
песок. Эти занятия назывались "вскрытием торфов" или, попросту,
вывозом торфа. Эти работы были полегче, но и кормили за это хуже —
стоишь на ногах, и ладно. Ложка каши, половник шулюмки и 700-800 граммов
хлеба. А мороз
—
минус 60 градусов, и ра-бота зверская, по 12-14 часов в
сутки. Не очень-то разбежишься !
Я-то как раз попал на конбазу, в цар-ство дяди Яши. И по сей день
благодарен
этому человеку. Зеков, умеющих работать, и тех, кто не отлы-нивал, он оберегал
и относился к ним с душой !
На Фролыче начался сезон 1940-го года, и в середине лета нас перевели в Чай-урью...
20.01.74
На предыдущую
страницу На следующую страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша—мордовского Кузевой С.И.
|
