|
Опять нас подняли в дорогу. Выкрикивали с утра до ночи,
строили в ко-лонну :
ни пайков, ни
обеда — ничего не было. Мы замёрзли и проголода-лись. Огромная колонна стала
прыгать, приплясывать, выкрикивать : "Изверги !
Фашисты ! Людоеды
!" Кричали, кто
что мог, никто не задумы-вался о
последствиях. То тут, то там
вспыхивали костерки, в огонь бро-сали пустые чемоданы, лишнее барахло. Я
бросил оба своих чемодана, о чём потом сожалел
—
за обивкой были спрятаны
записи о нашем прой-денном пути. Наконец дождались уже знакомой команды :
— Колонна, тихо ! Шаг вправо, шаг влево — стреляем без предупреж-дения ! Ш-а-а-гом арш !
|
"Индигирка",
один
из
пароходов,
пе-ревозивших
заключённых из Вла-дивостока на Колыму. В середине декабря 1939 г.
затонул. 740 чело-век, в основном заключённых, уто-нули, 430 были
спасены японцами. |
И колонна двинулась, зашагала, как гигантская извивающаяся змея длиной
в четыре-пять километ-ров. По бокам колонны
—
солдаты и собаки, спереди и сзади
—
пулемёты. Отстающих подгоняли прик-ладами. Ругались :
— У, сволочи !... Паразиты !... Контрики !...
Ругались — аж земля дрожала. И приходило в голову: "Да какая же мать их
родила, этих людей с ка-менными сердцами !? Человеком ли она была или
зверем ?"
Дошли ближе к полуночи. Нас ждал пароход. Он стоял около берега, а вокруг
—
огни, огни, светло. И мы тремя колоннами, как три тёмные реки, стали затекать внутрь
парохода.
Пароход был очень большим, с полкилометра длиной, трёхпалубный. Нижние
трюмы тоже были трёх-этажные. Было видно, что эти этажи были сделаны
недавно, доски были не обструганы и ещё не успе--ли испачкаться. Каждый
трюм был разделен на "улицы", а улицы в свою очередь, на проулки. Мы
по-пали в самый дальний угол и не на нары, а под нары. В "проулочке"
горела лампочка, но до нас свет не доходил. Но через некоторое время
глаза
всё
же привыкали и было что-то видно. Люди текли и текли...
Давно уже плотно забились все места под нарами, между нарами, а люди всё
прибывали и прибывали. Рядом со мной оказался парень, хохол, он болел и,
видимо, уже не мог выздороветь
—
дышал тяжело. Он рассказал :
— Всё лето было так. Ходят два-три парохода. И каждый раз столько же
людей ! Я заболел, меня не за-брали, так и оставался до сих пор. Можно было
ещё остаться, так как когда нас выкрикивают, то мож-но не отзываться,
покричат, покричат и перестанут. Так меня научили блатари, мол, не спеши :
колым-ские петухи поют очень рано ! Следует понимать, что на Колыме
придётся "пахать", а в транзитке у них "малина": народу много, есть
где щуке разгуляться ! Грабят фраеров, рвут на части, да режутся в
карты... и никаких больше дел. Пусть кричат, разве догадаются ? Ну, вот я
и не торопился. Да вот заболел... Боюсь — застанет меня здесь зима и
помру в этом аду, подумал : лучше помереть на Колыме.
Наверху, на палубе, были пассажирские каюты, в них жили охранники, врачи,
повара... Сверху пришёл приказ : всех заключённых поделить и записать в
команды по тридцать человек. Мы ждали пока нас запишут да так и остались
незаписанными. А где-то уже раздавали тазы, и старших тридцаток позвали
за едой наверх. Смотрим, другие уже несут щи, пайки, воду, начали уже
есть, пить... А мы ждём. Я по-нял, что здесь ждать нечего и вылез наверх,
нашёл солдата и рассказал, что мы остались голодными. Он смотрел, смотрел
на меня, а потом как заржёт :
— Фу-ты, какая новость ! Остались голодными ! Ну, ждите, придет няня,
накормит вас с ложечки !
И, развернув меня, дал пинка. Я про себя подумал : "Спасибо за
науку ! Больше ждать не буду !" И по-шёл туда, где раздают щи. Смотрю, у старших "тридцаток" в руках банные тазы, которые они
подстав-ляют, а раздатчик их наполняет. Кроме тазов, ничего другого на
раздаче на предъявляли. Огляделся, увидел за котлом таких тазов ещё
штук сто и взял себе два. Подставил один и опять занял очередь. Пер-вый
таз отнёс вниз товарищам, а сам пошёл опять наверх
— второй таз
тоже наполнили ! На тридцать человек по две порции ! А нас
в уголке было всего человек двадцать ! Меня похвалили : "Будь у нас
старостой !" И стали считать меня старостой. Так же я смекнул, как хлеб
получать. Его нам сверху бро-сали, целыми буханками. Люди бросались
ловить их, топтали друг друга, а я ждал, когда они начнут возню, и тогда
собирал буханки с их спин. Без давки набрал столько, сколько надо. Хлеб
успели схва-тить не все, так как бросать его через некоторое время
перестали.
Стали выпускать в туалет, опять по тридцаткам. Иди, жди, когда дойдёт до
тебя очередь ! В штаны на-ложишь ! Смотрю : те, у кого в руках тазы,
ходят вверх-вниз без очереди. Взял и я таз, и пошёл наверх, мимо
очереди. На верхней палубе возле борту было сделано наспех сооружение, вроде
туалета, но не над палубой, а над морем. Но скоро его прикрыли,
какой-то "паразит" зашёл оправиться и выбросился в море ! Об этом узнал
начальник конвоя и приказал : "Если так, то пусть ходят в трюме !" Многие и
так там оправлялись, так как у людей уже голова шла кругом, и они не
понимали, что делали... Текло у них со всех дыр от такой жизни. И
началось нечто : на верхних нарах одних тошнило, у других был по-нос
—
и всё текло вниз, на тех, кто на
нижних нарах. А те, которые сидели под нарами, так вообще ока-зались в
луже... Воры ещё в первый день разбили лампочку, чтобы вольготней было
воровать и гра-бить : темень, грязь, вонь ! Хоть закрывай рот и
задыхайся ! У меня было одно спасение — поднимался и спускался с
тазом. Выходил наверх и, чтобы не попасться на глаза, нырял в тот трюм, где везли
с сот-ню лошадей. Там было и теплей, и можно было дышать более-менее, и
было
хорошее
занятие — лу-щить овёс. А придет время обеда или раздачи воды
— так вот он я !
Восемь суток плыли ! И днём ночь, и ночью темно. Уркаганам воля ! Ходят
по двое, по трое, из одежды — только кальсоны, тела изрисованы татуировками :
орлы, стрелы, голые девицы. Кальсоны шёлко-вые
— очистили чемоданы
полковника и комкора. Ходят, вынюхивают
—
где у кого что есть, и если что-то увидят,
то — дай ! А не дашь
—
до смерти на себя пенять будешь. Напротив
нас жил комкор-бо-гатырь.
Урки облюбовали его сапоги и сначала попросили "добром"
—
мол, сними !
Тот отказался. Тог-да попробовали снять сами, но он их пнул. Те озверели и
вскоре подошли впятером и накинулись на не-го. Двое
схватили
за
ноги, двое
—
за руки, а пятый стащил с него сапог и стал бить им его по лицу.
Бил, пока не порвал об его голову сапог. Комкор кричал :
— Товарищи, куда вы смотрите !? Пятьдесят восьмая !
Но никто не слышал. И только когда урка устал и пресытился местью, тогда
остановился, тяжело ды-ша и раздувая ноздри. Выбросил голенище и ушёл*.
Над нами сделали "гнездо" пацаны : там же ели, играли в карты,
опорожняли чемоданы и мешки, ко-торые уже добыли и выпотрошили урки. Они
забирали себе то, что оставалось хорошего, а то, что им не нравилось —
бросали вниз : старые одеяла, дешёвые тряпки. Так же, через два сита,
пропускали и деньги : сами урки из кошельков и бумажников забирали себе
только 100-, 50- и 30-рублёвые купюры, остальные — 10-, 5-, 3-, 1-рублёвые
—
оставляли пацанам. Пацаны забирали себе "десятки" и "пятёр-ки"
поновее,
а "трёшки",
рубли и испачканные, рваные купюры бросали вниз на нас. Но поиграют, по-играют в карты, проиграется кто-то в пух и прах — слезает и
собираёт выброшенные вниз деньги, и опять играет (по их правилам для "отмазки"
можно было
играть на подобранную мелочь). Поэтому нам никак нельзя было эти деньги
трогать, да и всё то, что бросали вниз, тоже нельзя было брать сразу.
Нас в этом трюме было больше тысячи, а урок около пятидесяти, и они
хозяйничали над нами, как хо-тели. Охрана к нам даже не показывалась, и
это ворам обходилось недёшево. В Ногаево урки сошли с парохода с
двумя-тремя огромными мешками каждый, по столько же добра в мешках
выносила и охра-на. И так неприятно и больно
было
смотреть : на лбах
звёздочки, в руках винтовки, а мешки за спиной аж до земли достают.
_________________________________________________
* Вероятно, это был комкор
А. В. Горбатов, будущий генерал армии, комендант Берлина в 1945 г.
Он был арестован в Москве в 1938 г., прошёл все круги ада в Лефортовской
тюрьме, не признался в инкриминируемых ему преступлениях, но был осуждён
на 15 лет лагерей. По этапу был отправлен на Колыму. Во Владивостокском
пересыльном лагере его обязанностью была доставка воды в кипятильники.
Вот как он описывает случай, произошедший с ним потом на пароходе,
перевозившем заключённых в Магадан :
"В
Охотском море со мной стряслось несчастье. Рано утром, когда я, как и
многие другие, уже не спал, ко мне подошли два «урка-гана» и вытащили у
меня из-под головы сапоги. Сильно ударив меня в грудь и по голове, один
из уголовных с насмешкой сказал: «Давно продал мне сапоги и деньги взял,
а сапог до сих пор не отдает». Рассмеявшись, они с добычей пошли прочь,
но, увидев, что я в отчаянии иду за ними, они остановились и начали меня
снова избивать на глазах притихших людей. Другие «уркаганы», глядя на
это, смеялись и кричали: «Добавьте ему! Чего орешь? Сапоги давно не
твои». Лишь один из политических сказал: «Что вы делаете, как же он
останется босой?» Тогда один из грабителей, сняв с себя опорки, бросил
их мне. Я не раз слышал в тюрьме рассказы о скот-ской грубости
уголовных, но, признаться, никогда не думал, что в присутствии других
заключенных могут вот так безнаказанно гра-бить. Как бы там ни было, я
лишился сапог, а жаловаться было бесполезно. Охрана во главе с
начальником ладила с «уркаганами», поощряя склонность к насилию и
пользуясь ими для издевательств над «врагами народа».
(Горбатов А. В. "Годы и войны")
–примечан. редактора.
На предыдущую
страницу
На следующую
страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша-мордовского Кузевой С.И.
|
