|
Самую большую новость сообщил Пьянзин. Теперь он был старостой
"патриотов", иначе говоря — в камере тех, небитых. Однажды,
когда его камеру вывели в туалет, он выкрикнул в коридоре моё имя, и я
бросился к окошку-"волчку". Согласно неписанных тюремных правил, того, кого выкрикнули,
не-смотря на тесноту камер, сразу же должны
были пропустить к нему. И сейчас меня пропустили, и я приник ухом к
закрытому окошку.
Георгий Абрамович
кричал :
— Колишкин попался, его к нам в камеру посадили ! Что с ним делать, как
наказать ? Скажи, тебе вы-бирать !
Я так обрадовался, что не сразу нашёлся, что сказать, а в голове уже
стучало : "Теперь и меня отпус-тят !"
Удивительно, но Колишкин принёс с собой мешок кренделей, килограммов десять
сахара, масло. Види-мо, думал о таком дне, готовился ! Георгий Абрамович
определил ему место под нарами, хотя там у них были свободные места и на
нарах. Его мешок с харчами "патриоты" поделили между собой, ему само-му не досталось
ни одной баранки. А от моего имени ему поставили 25 "банок". "Банки"
ставили, види-мо, старательно : всему коридору было слышно, как он
кричал. У Колишкина почему-то посадили и же-ну. Говорили : "за связь с
мужем". Но за что точно, не знаю, осудили её на 5 лет. Самого Колишкина су-дил
трибунал Приволжского военного округа. Дали 10 лет за "фальсификацию
следственных дел". Верховный суд РСФСР, куда Колишкин подал на
пересуд, оставил приговор в силе. Председателем коллегии суда была Альбова.
Но это я узнал почти через 20 лет, после реабилитации...
Вот уже несколько дней я не мог прийти в себя, не верил во всё
происходящее, ждал, что вот-вот меня выпустят. И вот почему я так был
в этом уверен : дня два назад, ещё засветло, меня неожиданно вы-крикнули на допрос. Сердце заныло : "Будут
бить".
И опустились руки, ноги ослабли, оборвалось всё внутри, захотелось
заплакать. Как раз тогда в машине-"душегубке" нас везли вместе с Илькиновым, рассказал ему свою печаль. Мол, меня, наверное, везут в эту
баню.
— Держись, Петя ! Старые большевики раньше на допросах умирали !
Я тоже про это читал, поэтому было досадно, что такие старые кадры, как
Зайцев и многие другие ставили свои подписи под протоколами после первой
зуботычины.
Привезли, дверь "душегубки" подставили прямо к калитке двора НКВД, чтобы
мы не могли видеть ни-кого из прохожих —
из свободных, не арестованных. Но всё равно через небольшую щель
было видно, как люди выходят из кинотеатра "Комсомолец", и очень
удивляло, что на воле ещё кто-то остался. Мне тогда казалось, что
арестована была вся Мордовия !
Подняли меня на второй этаж, вижу, проходим мимо кабинета Колишкина.
Обомлел : почему мимо ? Остановили у двери с табличкой с золотыми
буквами : "Зам. наркома внутренних дел МАССР А. С. Михайлов". Вздохнул
облегченно : "Ой, да может моё послание, которое писал на платке,
дошло
?" По-чему-то надеялся, что если расскажу всю правду наркому или
хотя бы его заместителю, то меня отпус-тят. А Колишкина и Лапудева (другого
следователя, поручившегося, что порвут протокол после разо-блачения Атянина) посадят.
Эта мысль о свободе, о том, как я выхожу на волю, не
покидала меня даже во сне. Много раз просыпаясь, щипал себя за ухо или
за кисть, чтобы убедиться в том, что это не про-должение дурного сна. Что
всё, что со мной происходит — наяву...
Сопровождающий открыл дверь в кабинет наркома, заглянул и снова закрыл.
— Давай ! — махнул головой и повёл меня назад в КПЗ (камеру
предварительного заключения). Здесь содержали
мелких хулиганов, всякую шантрапу, воришек семечек и яблок с базарных
лотков. КПЗ от улицы, от свободного населения почти не была огорожена,
окошко было без стекла и через него аресто-ванным передавали всё, что
хотели ! Надежда на скорое освобождение
—
раз такой нестрогий режим ! —
ещё больше разгорелась. Здесь в КПЗ было человек пять, и я им рассказал про то, как нас держат и о чём спрашивают, чего от нас
добиваются. Вот и меня, может, тоже на допрос с побоями привели, и че-рез
час я либо умру, либо оклеветаю себя, подписав то, что подсунут. Люди
мне посочувствовали и по-жалели. А один парень дал сахарную головку с
кулак, и я понял, как по-разному смотрят на нас НКВД и народ. Потом в этом я
убеждался ещё не раз.
Где-то через час мой конвоир пришёл за мной и привёл меня к той же двери.
Теперь меня приняли. В первой и очень маленькой комнатке сидел молодой
парень, моложе меня, в юнгштурмовке, на порту-пее комсомольский значок —
"ВЛКСМ". И почему-то он показался мне родным. Наверное, потому что я и сам недавно носил такую же одежду,
и значок у меня на груди висел лет десять. Он показал головой на дверь и сказал
приветливым голосом :
— Входи, Левчаев.
Я сразу отметил про себя : «Не "давай !", а "входи", да ещё — "Левчаев
!» С чего бы это ? Вошёл. И эта комната была небольшой. По ней взад и
вперёд ходил невысокий бородатый военный. И он тоже почему-то показался
мне
хорошим человеком.
На столе лежало моё заявление, написанное кровью
на платке.
Подумал : "Вот почему вызвали !" Бо-родач тоном, который показался мне
приветливым, заговорил :
— Левчаев, ты почему пишешь такие заявления ? Повешусь ! Ты что же, в
фашистских застенках, что ли ? Знай : ты в руках Советской власти, а она
выяснит правду во что бы то ни стало ! Садись, расска-зывай, чего хотел.
Рассказал всё, что знал и что знала уже вся тюрьма. Как посадили, как
заставили подписать листы про-токола, как обманул Колишкин. И взмолился, чтобы он сам посмотрел и расследовал это дело, понял, почему
я оплошал. Михайлов
пристально
посмотрел на меня, нажал на кнопку и стал ждать. Вошёл Ко-лишкин.
Замнаркома не предложил ему сесть, а сказал :
— Колишкин, послушай, что рассказывает подследственный.
Голос у него был уже жёстче. А мне опять спокойно и гораздо мягче
предложил всё повторить заново. Я всё повторил слово в слово, а у самого
росой капали слёзы. Когда рассказывал о том, как обещали порвать
протокол и как в том дали своё честное слово Зуев и Лапудев, Колишкин
прошипел :
— Врёшь, Левчаев ! За ложь можешь 5 лет получить !
Михайлов спросил :
— А откуда же он знает эти фамилии ?
И мне показалось, что он вроде бы на моей стороне. Колишкин не ответил,
лишь тяжело дышал. Опять пытался меня запугать, но Михайлов стукнул
кулаком по столу :
— Колишкин !
И потом спокойнее :
— Принеси
дело.
Колишкин вытянулся :
— Есть !
И ушёл. Минут через десять вернулся и виновато произнёс :
— Дело отправлено.
— Кто отправил ? И как отправил, если оно ещё не закончено ? Быстро
верните обратно и дайте мне ! Всё !
Колишкин опять отдал честь и щёлкнул каблуками :
— Есть !
Замнаркома опять весёлым тоном обратился ко мне :
— Вот посмотрю твоё дело и если всё, что ты рассказываешь, правда,
то
отпущу всю вашу компанию ! А ты не писал контрреволюционных частушек ?
— Нет ! — ответил я, прямо
глядя
ему в глаза. — Я
вообще
ничего контрреволюционного не писал и не напишу
никогда ! Мне Советская власть родная. Она меня в люди вывела. Я был-то
всего лишь пасту-хом, а теперь я поэт. Какой дурак станет гадить в свой
карман !?
— Нам чаю ! — крикнул Михайлов секретарше и снова мне :
— Вот посмотрю твоё дело и если не врёшь, то через пять дней отпущу !
Вошла девушка в белом фартучке и поставила поднос с двумя стаканами чая
и булочками. Замнаркома выпил один стакан и опять вызвал секретаря :
— Пусть Левчаев напишет всё, что рассказал, заявление его отметь в
журнале, а утром отдашь мне. Пошёл я. Давайте !
И улыбнулся :
— Давай, Левчаев, напиши всё, теперь Колишкин не выбросит это в корзину
!
И ушёл, а мы с секретаршей остались в кабинете. Она пододвинула мне чай с
булочкой, положила боль-шую стопку бумаги. Я сел поудобней и стал писать.
Давно я не сидел за нормальным столом и не дер-жал в руках
ручку
! А в
голове стучало : "Отпустят ! Отпустят !" Сижу, пишу, а в коридоре будто
сви-ней режут — кричат те, кого допрашивают. Спросил секретаршу :
— Ну что бы вот ты сделала, если бы тебя так избивали ?
— Я чиста перед Родиной ! — ответила она юным звенящим голосочком.
—
Я комсомолка !
— А я грязный ? Я тоже комсомолец с 1928 года.
— Если чист, то и тебя отпустят. Тебя, Левчаев, обязательно отпустят,
замнаркома ещё ни с кем так не разговаривал !
Опять закричал кто-то, пронзительно и душераздирающе. Секретарше,
смотрю, неудобно, сидит, сморка-ется, нервно открывает и закрывает
ящик стола, чувствуется, что ей всё-таки стыдно за такие методы ведения следствия. И за это она
мне
стала симпатична.
Далеко за полночь написал 12 больших страниц. Секретарша тяжело вздохнула
и позвонила, видимо, не хотела меня опять в тюрьму отправлять. Передо
мной оставалась большая стопка бумаги, и я расска-зал, как она нужна людям в
камерах. Не на чём писать жалобы и заявления. Она написала
записку
на-чальнику тюрьмы, чтобы он разрешил пронести 100 листов писчей
бумаги, и сама дала мне в руки пач-ку листов :
— Раздай там, пусть невиновные пишут заявления и жалобы Михайлову. Он
хороший человек !
Но бумагу в камеру
пронести
не разрешили, мол, зачем столько... Оставили мне
только один лист. Но тогда я думал о другом ! "Через пять дней !" —
не выходило из головы.
На другой день в туалете я встретился с Макуловым — он как-то там задержался, а нас запустили.
— Тебя через три дня отпустят, — шепнул он торопливо, — говорили
большие начальники !
И ушёл. Я до сегодняшнего дня не знаю, как так он умудрился остаться в
туалете...
Как же тяжело было прожить эти три дня. Но они прошли, потом прошло ещё
много дней, прошло почти 20 лет. И до сих пор не знаю, почему Михайлов
меня не отпустил. Может, и правда боялся, что пове-шусь, и поэтому
уговаривал, обнадёживал... А может, действительно хотел отпустить, но
что-то поме-шало сделать это ?... Позже узнали, что как раз в те дни его
повысили — назначили министром
внутрен-них дел в Татарскую автономию. Он был вторым в Мордовии, а стал
первым ! И где !? В ТАССР ! У не-го тоже есть душа, обрадовался, а в
радостях разве про таких как я вспоминают ?... Известное дело ! Так или
иначе, пришлось мне мотать срок. Десять лет мотал, а когда встретился
потом в Саранске с Макуловым, то спросил, помнит ли он, как остался в
туалете, чтобы сообщить мне добрую весть. Он помнил. Если
придётся встретиться ещё раз, то попрошу в этом
расписаться
вот здесь : Ö______________
На предыдущую
страницу На
следующую страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша-мордовского Кузевой С.И.
|
