|
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПРОМЗИНО
Как добирался — стыдно вспоминать... При-ехал ещё засветло и до
темна сидел на берегу Вада под кустами. А когда стемнело, дошёл
до своего проулка. Мама кормила свою коровку. Увидела меня, поднесла
руку к глазам и бояз-ливо-тихо спросила : "Пётр, сынок, это ты ?"
Вот такой я приехал, что даже мама
сразу
не узнала !
Похудевший, грязный, голодный и ус-талый. Осталось только в гроб
положить. За-плакал : "Я, мама..." Мама перекрестилась и
сказала :
— Услышал господь мои молитвы, вернул те-бя, сынок, обратно !
Вот оказывается, о чём молилась мама: чтобы
|
Река Вад.
Фото Г. Калмыковой. |
не приняли меня на
учёбу ! И я вернулся домой и опять буду пастушком !
Вошёл я в наш дом, умылся, переоделся в чистое, отдохнул. Постепенно
пришёл в себя. Но куда спря-тать глаза ? Куда ни пойду, с кем ни
встречусь
— все
удивляются :
— Ты чего стадо оставил ? Сколько уж осталось пасти, а ты бросил... Куда
сбежал ? Кто теперь вас про-кормит ?
Больше всех пилил меня Понгарь. Не человек он был ! Он был
единственным сыном
отцовой сестры. Жили они средне : ни богато, ни бедно. С лошадью,
коровой, овцами и свиньями. Отец его — сам Пон-гарь,
—
во время сенокоса нагнулся попить из Парцы и утонул. Единственный сынок
женился, взял богатую невесту — Филиппову Просу. Толстую, с одышкой.
Мама скупая, сынок ещё скупее, ну а сноха оказалась скупее их всех. Мать
по улице приглядывает за гусями и на ходу собирает пёрышки, отдает
снохе. Так они подушку набивают. Кормили бабушку отдельно, в крошечной
мисочке. Съест бабулька, и сноха больше ни за что не добавит : "Чашу
каши слопала, довольно !" Молоко у них скисало, так они творог делали и
хранили в погребе, пока не зачервивеет. Понгарь хвастался, что у Просы
творог в пог-ребе по три года хранится (зреет !).
Засевал Понгарь нашу землю. Привезёт с участка гречиху или просо,
сначала втихаря обмолотит сам, потом уже моих сестёр зовёт
перемолачивать. Перемолотят ещё раз и тогда делит пополам. Так и
выхо-дит : ему зерно, а нам мякина. Он умел писать и в сельском Совете
был секретарём. Умный мужик ! "Эх, бродяга, проездил своё стадо ! Что
теперь зимой есть будете ?" А я уже был большой, и мне было стыдно.
Укорял бы хоть наедине, а то при всём народе старался ! Ну, и люди,
конечно, ему поддаки-вали. Умный мужик ! А у меня в голове пустота !
А ещё над Богом смеялся ! Грамотный !!!
У мордвы, если что случится, то в первую очередь осудят близкие
родственники. Но они и пилят, и учат уму-разуму. А мои родственники !?
Понгарь пилит-пилит, а потом махнёт рукой и плюнет. В об-щем, нет из
меня толку, пропащий !
Зайду домой — мама рыдает : "Ох, муженёк мой законный ! За что ж так
меня со столькими ртами од-ну оставил ?!! Остался со мной последний сын,
и тот меня не спросил, взял и оставил стадо, сам куда-то сбежал. Как
теперь зиму пережить !? Ох-ох … Юванушка, остался со мной рядом сынок
Пётр, но ему некому мозги вправить, некому научить и наставить на путь
истинный ! Всё лето пас, а в конце оста-вил стадо, вот он стоит рядом и
тоже слезами умывается, голодный, а кормить нечем..."
Тошно дома находиться. Думаю : "Подожди, мама, всё равно буду тебя
кормить, только вот вырасту ! Уеду опять ! Не найду места — брошусь под
поезд !"
Взял новые документы, которые выдали в сельсовете, и ушёл из дома.
Раздетый, босой, голодный и без копейки денег ! Зайцем стал ездить на
поездах. Сколько поездов сменил, сколько нужды повидал ! Од-нажды сняли
меня на разъезде Вихрово, где нет даже зала ожидания. А было темно,
осень. Шёл дож-дик, и было уже холодно. Что делать ? Смотрю вслед поезду,
а его уже и след простыл, даже не слышно его. "Вот и конец мой !" —
пришло в голову. Прошёл бы хоть какой поезд — бросился бы под него. Но тишина. Темно. Только дождь без конца моросит. Остался я один на всём
белом свете. И стало так тяж-ко, что не удержать слёз. Снова возвращаться
назад !!? Даже вздрогнул при этой мысли !
И пошел пешком по шпалам. Впереди как будто мерцает огонёк, будто
сигналит : "Иди ! Иди !" Откуда взялся тот огонёк ? Может, это Торбеево
? А больше откуда же взяться огоньку ? Если это Торбеево, то недалеко,
дойду ! И пошел. Между шпалами то узко, то широко. Иду, спотыкаясь, а
погляжу — огонёк уже близко, зовёт к себе ! Потом уже прочитал у
Короленко, что огоньки видны близко и манят, а сами далеко. Я устал,
ноги болят, не могу и шагу ступить. Но куда сесть ? Упасть ? Мокрый весь
белый свет! Эх, если бы сейчас хоть какой-нибудь сарайчик, сухое
местечко. Упал и тотчас уснул бы и спал бы дня три ! Так и шёл, почти
падая и засыпая на ходу.
...Один год я пас стадо с Фокой. Стадо выгоняли после вторых петухов.
Вечером спать не хотелось, на улице парни и девки гуляют, пляшут и
поют. Там и мои ровесники. Я не иду туда, стою под своими ок-нами,
завидую. А потом только усну, пригреюсь, тут же Фока под нашим окном
кричит : "Эй, корову выгоняй, скорее !..." Голос его гремит, будто по
голове ржавой цепью стучит. Просыпаюсь, но все рав-но сплю. Веки
тяжёлые, неподъёмные. Кое-как одеваюсь и выхожу из дома почти с
закрытыми глаза-ми... Посмотрю с трудом вперёд, отсчитаю мысленно
десять шагов и опять закрываю глаза, иду туда и сплю. Однажды я так шел
с закрытыми глазами, почти бежал за стадом... так было уже раз сто, и я
при-вычно шёл по широкой дороге к лугам и вдруг свалился в овраг. Там
был песок по колено, поэтому я не ударился. И уснул там и спал до обеда,
пока солнце не припекло. Проснулся и не сразу понял, где я. Вспомнил и
побежал на берег Вада к стойлу. Там коровы, стоя в воде в жару,
спасались от оводов. Их теперь до вечера оттуда не выгнать. В это время
обычно и пастухи отдыхают. А Фока в это время ухо-дил в село обедать.
Когда я подбежал туда, его и духу не было... Только на следующий день
он меня спросил : "Вчера где был ?" Я рассказал. Он только удивился, как
я шею не сломал...
Вот и теперь не удержался. Рядом с железной дорогой увидел стожок
соломы, даже не стожок, а одну-две охапки, и полез под них. Сколько спал
— кто знает ! Проснулся, а ничем пошевелить не могу, ни рукой, ни ногой,
ни шеей. Думал
—
помер... Кое-как зашевелился, встал, с трудом шагнул и пошёл. А ноги
будто деревянные — не шагают. Капли дождя замёрзли на мне ледяной
коркой. Испугался и стал прыгать, побежал и в сумерках добрался до Торбеева. Отмахал 18 километров.
Рядом с вокзалом в скверике сидели мужики и разговаривали по-мордовски.
Что-то ели и запивали мо-локом. У меня заурчало в животе и не было сил
отвернуться от едоков. Один их них, видимо, понял и бросил мне кусок
хлеба. Я схватил, сел и с жадностью стал есть. Мужики качают головами :
"Эх, как парень проголодался !" — и подмигивают друг другу. А я не
стыдясь — голод не тётка ! — съел, встал, поклонился и поблагодарил.
— Расти большой ! — сказал тот, кто дал хлеба, а сам опять покачал
головой, наверное, подумал : "Куда это он собрался ?"
Как раз подошёл грузовой поезд с гремящей полусотней вагонов, и я
запрыгнул в него. Днём опасался, что поймают и высадят, поэтому не
вылезал из вагона, а ночью и подавно вылезать незачем — ничего не видно.
Так и доехал до Саранска.
На предыдущую
страницу
На следующую
страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П.И.Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша-мордовского Кузевой С.И.
|
