Республика Мордовия

 Историко-этнографический сайт

ЛИТЕРАТУРНОЕ ТВОРЧЕСТВО ЗУБОВОПОЛЯНЦЕВ

Ждём новых произведений от зубовополянцев и выходцев из района, а посетителям сайта желаем получить эстетическое удовольствие от чтения их.

На предыдущую страницу    На следующую страницу

Николай Коняшкин, Арзамас

На кладбище

Деда Василия я хорошо помню, а вот прадеда Матвея и прабабушку Акулину, и сына Василия — Ми-хаила, я уже не застал. Они умерли где-то в начале 80-х годов позапрошлого столетия — до моего рож-дения. Я давно собираюсь сделать на их крестах таблички с фотографиями и с надписями, но всё мне некогда. Да и кому нужна здесь память о них, кроме меня? На этой железнодорожной станции в по-сёлке Потьма, что в шести километрах от райцентра Зубова-Поляна и в 460 километрах от Москвы по, раньше Куйбы-шевской, а теперь Самарской железной дороге их почти никто и не знал.

Бабушка же прожила в этом небольшом рабочем посёлке с населением меньше пяти тысяч человек почти три десятка лет, работала истопником и уборщицей на железнодорожном вокзале, поэтому мно-гие её знали и пока ещё помнят. А родителей своих — прадеда Матвея и прабабушку Акулину — она привезла сюда после того, как поздней осенью 1982 года дом её сгорел вместе с мужем-пьяницей и скан-далистом, и с 95-летней парализованной свекровью.

Но бабушка не впала ни в уныние, ни в отчаяние. Зиму она провела у своей подруги и дальней родст-венницы Ульяны Бычковой, а весной, в свои 62 года энергично взялась за строительство жилья на пе-пелищи сгоревшего дома. Одна, без денег и чьей-либо помощи, она за лето, на удивление всем знако-мым, соорудила себе домик, в котором затем прожила ещё 23 года. Сюда она и привезла из соседнего райцентра Торбеево своих престарелых и совсем немощных родителей Матвея и Акулину. Позже пе-реехал к ним из Калининградской области оставшийся в одиночестве и родной брат бабушки Василий, который впоследствии купил себе домик насупротив бабушкиного строения.

Сегодня я приехал сюда, чтобы покрасить ограду бабушкиного семейного захоронения. Это для меня своего рода дань памяти им всем. Покраске этой ограды бабушка при жизни придавала особое значение. Каждое лето, когда я жил у неё, она брала меня с собой на это кладбище, и мы вместе с ней долго кра-сили эту старую ограду с завитушками. Потом она стояла и молилась, поминала всех умерших родствен-ников и знаемых, а затем мы с ней кушали. Блины, яйца и квас, которые она приносила с собой, здесь, на свежем воздухе, в тени деревьев, казались мне необыкновенно вкусными. И следующей весной я уже сам просил бабушку:

— Бабай, — я так всегда к ней обращался, — пойдём на кладбище красить ограду.

— Пойдём, пойдём, мой милый унучок, — она именно так меня и называла. — К Троице обязательно покрасим.

И она покупала банку синей краски, и мы опять шли с ней красить ограду.

— Когда я помру, ты меня тоже здесь похорони и не забывай ограду красить, — даёт наказ мне бабуш-ка.

Я охотно обещаю ей это сделать, и она остаётся довольная мной.

Я крашу медленно, неумело, но стараюсь. И мне кажется, что сейчас бабушка с фотографии вниматель-но наблюдает за мной и радуется, что я исполняю её наказ. Лишь чёрная ворона, сидящая на дереве, как ворчливый старый монах в чёрном подряснике, выражая в мой адрес своё недовольство, време-нами издаёт своё душераздирающее: "Ка-ар-рр…! Ка-ар-рр….!"

О чём она каркает? Что хочет сказать мне эта страшная птица? Может, она видит сейчас бессмертный дух моей бабушки? И видит, как она ходит или летает вокруг меня и пытается заговорить со мной, но я не слышу её? А ворона упрекает меня за это? Может, ещё чьи-то души наблюдают за моей работой? Вон могила нашего бывшего соседа Крутякова Анатолия Ивановича, проработавшего до пенсии каким-то небольшим начальником на станции Потьма. А после ухода на пенсию, не дожив даже до 70 лет, умер, и уже два года лежит здесь рядом со своей матерью, которая прожила ни много, не мало — 95 лет! И умерла лишь незадолго до смерти сына. Бабушка звала Анатолия Ивановича не по имени-отчеству, а просто Толик.

Когда бабушка впервые привезла меня, 5-летнего карапуза из Крыма к себе, то первым делом решила поставить надо мной небольшой и, как я теперь думаю, совершенно глупый эксперимент: как я поведу себя в случае, если она вдруг внезапно умрёт. И, играя со мной, предупредила, что если я не буду слу-шаться её, то она будет огорчаться, расстраиваться, заболеет и от этого скоро подохнет. И я останусь без бабушки. И тогда меня родители заберут назад в Крым, где опять поведут в садик, куда я очень не любил ходить. А там воспитатели заставят меня спать после обеда и слушаться их. "Так что береги ба-бушку, слушайся её и не огорчай, чтобы она не сдохла", — говорила мне бабушка. Я всегда ей давал обещания, но тут же нарушал их и опять не слушался.

В разговоре бабушка выражений не выбирала. Она могла сказать как угодно. Когда она говорила о предстоящей смерти, то никогда не говорила "я помру", а всегда "я сдохну" или "подохну". И я быстро освоил её лексикон и тоже говорил её словами и так же рассуждал.

И вот однажды, когда, видимо, я сильно раззарозовался, она легла на крыльцо и притворилась мёртвой. Я, недолго думая, побежал к соседям. Захожу и, подражая бабушке, как взрослый человек, на полном серьёзе, говорю:

— Толик, дай мне четыре гвоздя.

— Это зачем тебе, Андрюша, четыре гвоздя понадобились? — спрашивает Анатолий Иванович.

— Пойду гроб делать. Старуха моя вон подохла, лежит на крыльце.

Крутяковы тут же вскочили, и побежали к нам. Прибегают, видят: старуха сидит на крыльце и спо-койно вяжет носки. Спрашивают её:

— Тётя Маруся, что с вами случилось?

Бабушка с недоумением смотрит на них и ничего не может понять.

— Внук твой пришёл к нам и говорит: "Толик, дай мне четыре гвоздя, старуха подохла, пойду гроб ей буду делать".

Бабушка разразилась смехом, довольная: "Ай да внук! Какой он умный, сообразительный и находчи-вый. Надо же: в пять лет такое придумать!"

Соседи смотрели на неё с удивлением и с упрёком: "Ну разве можно позволять себе такие глупые шут-ки с 5-летним ребёнком? Что это за воспитание?"

Но она этого не понимала и продолжала меня воспитывать в том же духе.

А вот могила другой её соседки — Кати Рузмановой, которая тоже всю трудовую жизнь отдала желез-ной дороге, проработав билетным кассиром на станции Потьма многие годы. И умерла тоже года два назад, не дотянув до 70 лет. Для бабушки она была своего рода справочным бюро по всем вопросам.

Однажды бабушка спрашивает меня:

— Ты любишь меня, милый унучок?

— Да, — отвечаю ей.

— Я ведь красивая?

— Да, — опять говорю я.

— А какая я красивая?

— Как орангутанг.

Бабушка тут же идёт к Кате и спрашивает:

— Катя, рнгутан — это что такой? Мне мой внук сказал, что я красивая, как рнгутан.

— Да это самая страшная обезьяна.

— Ах, окаянный, ах царь Соломон…. И надо же такое выдумать: "Красивая, как рнгутан. Да откуда он это взял?"

Когда я делал какое-либо "мудрое" высказывание (а я часто высказывался), то бабушка с восхищени-ем называла меня мудрым царём Соломоном.

— А ведь и правда, Маруся, ты в последнее время стала походить на орангутанга. Ребёнок правильно заметил. Ты на него и на меня не обижайся.

Катя тоже была женщиной из разряда "палец в рот не клади". Но эти мои "изречения" долго вспоми-нали и Крутяков, и Катя, и другие потьминские старухи — подруги бабушки, восхищаясь моей находчи-востью и фантазией, и осуждая бабушку за её непедагогические методы воспитания ребёнка.

А как-то раз сидят бабушка со своей подругой Ульяной Бычковой на крыльце, а мы с внучкой Ульяны, шестилетней Любашей — моей ровесницей, играем рядом на лужайке. У Любаши куколки, у меня ма-шинки.

— Андрюша, — спрашивает меня Ульяна, — ты, когда вырастишь, возьмёшь нашу Любашку замуж?

— Да! — не задумываясь и не отрываясь от игрушек, отвечаю ей.

— А жить с ней будете в этом доме или в моем?

— В вашем.

— А почему не здесь? — вмешивается в разговор бабушка.

— Здесь у нас будут корова и поросёнок, — увлечённый своей игрой, не глядя на них, выпалил я.

— Если у вас в одной комнате моего дома будут жить корова, а в другой — поросёнок, а я тогда где же буду жить? — рассуждает и любопытствует бабушка.

— Да ты к тому времени, поди, уж подохнешь! — вполне серьёзно, как взрослый рассудительный чело-век, умозаключаю я.

Минуту стояла абсолютная тишина. Потом раздался громкий и дружный хохот бабушки и Ульяны, а затем бабушка заплакала.

Но она плакала не от обиды за такой циничный ответ внука — это был результат её воспитания, а от радости, что отныне её жизнь обретает смысл. Она теперь не просто здесь живёт и коротает старость, она трудится и живёт на свете ради меня, готовит меня в будущее, ради продолжения её рода. Теперь она знает, что после её смерти, дом, построенный ею, не обветшает, не зарастёт бурьяном, не исчезнет с лица земли. И пусть в нём будет жить не сын её, и даже не внук, а корова с поросёнком его внука, но всё равно там будет частица и её сегодняшнего труда, за это они будут её поминать, а может быть и мо-литься за упокой её души. А ради этого стоит жить!

И от этой радости крупные слёзы катились по её широкому морщинистому лицу, она, всхлипывая, вы-тирала их кончиком платка, а мы с Любашей продолжали играть, не придавая этому никакого значе-ния. Нашему детскому уму было не понять её слёз, также как и её вздохов о чрезмерной и незаметной среди дел быстротечности земной жизни.

И вот они, все соседи, опять вместе. Но живут уже теперь в другом мире и в другом измерении. А мы их не видим. А интересно, они нас видят? Говорят, что видят и слышат. А помнят ли они того маленького Андрюшу, который просил у Толика четыре гвоздя, чтобы сколотить гроб своей любимой бабушке, кра-сивой как орангутанг?

Вот она, человеческая жизнь! Живём, боремся за тёплое место под солнцем, добиваемся чего-то, ра-дуемся, завидуем, болеем. Но приходит каждому свой час и остаётся от всего этого лишь небольшой холмик двухметровой длины где-то на окраине какого-нибудь населённого пункта, села, посёлка или, пусть даже небольшого или большого города...

Через год после смерти бабушки я приехал на её могилу почтить память. Навестил и её подругу Улья-ну. В избе Ульяны сидела готовая на выданье, цветущая как роза, молодая красавица. Я сразу же узнал в ней Любашу — девочку из моего далёкого детства. Она, как и я, выросла, похорошела. И мы, опять, как в детстве, взглянули друг другу в глаза.

— Андрей, ты закончил институт? — спросила меня Ульяна.

— Да, — сухо, с неохотой, ответил я.

— Теперь ты работаешь учителем? — опять полюбопытствовала Ульяна.

— Нет.

— А почему? Мест там у вас нет?

— Места-то есть, но слишком мало платят.

— А наша Люба заканчивает Мордовский университет. Скоро станет психологом, — с гордостью сказа-ла Ульяна. — Вот зашла бабушку навестить.

— И корову научилась доить, и за поросёнком ухаживать, — как бы между прочим учтиво заметила Люба.

Я понял, почему она это сказала. Дескать, помнишь, мальчик, когда-то ты мечтал после смерти твоей бабушки купить в её дом корову и поросёнка, а сам собирался жить со мной в доме моей бабушки? Ну вот, пришёл твой час, покупай, я готова.

Детские мечты, возникшие на лужайке, к сожалению, не всегда сбываются. В машине у меня уже сиде-ла за рулём такая же молодая и тоже цветущая, но другая роза, которая хотя и не умеет доить корову, но лихо водит машину, что теперь для нас обоих — торговых представителей — немаловажно.

И я смущённо отвёл свой взгляд в сторону. Никакой вины своей перед Любой я не чувствовал, но всё равно на душе стало как-то неприятно. А она смотрела на меня и будто говорила: «Эх ты, предатель и обманщик, трепло! А я-то тебе тогда, в далёком нашем детстве, поверила…» Но, видимо, не всё в этой жизни зависит от нас. Есть какая-то невидимая сила, которая управляет нашей жизнью. Имя ей — Судьба!

Через год я опять приехал в Потьму на бабушкину годину. День, в конце второй декады октября, был солнечный, тихий, но чувствовалось уже холодное дыхание осени. На кладбище стояла гробовая тиши-на. Медленно падали жёлтые листья с деревьев, покрывая золотым одеялом могильные холмы; и как страшные призраки стояли вокруг кресты, памятники и опять кресты. Сколько их? Кто их считал? А ведь под каждым крестом и памятником похоронен человек, который несколько лет назад вот так же ходил по Земле, думал, спорил, мечтал….

Перед человечеством издавна стоят вопросы: "Для чего существует человечество? Для чего оно стро-ит города, изобретает машины, создаёт памятники искусства и многое другое? Для чего, если всё равно каждый отдельный человек умирает, а оставшиеся в живых забывают его?" Бесстрастный естество-испытатель ответит: человек — не что иное, как особая форма существования белковых веществ, в этом он сходен с кроликом, с деревом, с мухой, с простейшей амёбой; основа одна, отличие только в сложности: амёба существует ради существования, человек в конце концов живёт ради того, чтобы жить, лишь сам процесс жизни его намного сложней, чем у амёбы. Стоит лишь преклонить колени пе-ред этим в общем-то правильным научным постулатом, принять его к руководству, и у людей пропа-дёт желание проникать в секреты природы, изобретать новые машины, развивать искусство…. Чело-век тогда перестанет быть человеком! Но люди верят в своё высокое призвание, видят перед собой великие цели, открывают, проникают, мечтают — высокие идеалы двигают их жизнь вперёд. Мате-матической формулой или бесстрастным выводом естествоиспытателя не объяснишь существование людей, где созидающий дух поднялся над многоликими превращениями белковых тел.

Бабушка моя верила в бессмертие души. У неё была цель: оставить добрую память о себе и след на зем-ле — построить дом, воспитать внука и делать добро. И пусть её "воспитание" была не без изъянов, я не могу упрекнуть её в этом. Она была великая труженица. И эту любовь к труду смогла привить и мне.

Я тоже верю в бессмертие души. Иначе зачем же жить, если знаешь, что через 40-50 лет всё равно ум-рёшь, тебя закопают в землю и будешь вот так же лежать здесь или в другом месте под таким же крес-том или памятником?

Конечно, мне жалко бабушку. Мне так хотелось, чтобы она никогда не умирала, но человеку непод-властны законы природы. И вот она теперь здесь…

Смотрю на всё это и чувствую внутри себя холодок, разряжённую невозвратимость, душа цепенеет, на-чинает трепетать, как перед страшным Судом.

В Потьме я узнал, что Люба на днях очень удачно вышла замуж. Муж её юрист — прекрасной души че-ловек. Живут они в Подмосковье. У него там своя двухкомнатная квартира и хорошо оплачиваемая ра-бота. Это известие меня обрадовало. На душе стало как-то легче. Слава Богу, подумал я, что Люба то-же встретила на своем жизненном пути хорошего человека, с которым она, несомненно, будет счастли-ва, а пройдёт немного времени и они, вместо коровы с поросёнком, купят «Мерседес» последней моде-ли. Мечты о коровах и поросятах канули в Лету, и они теперь уже не в моде. Нынче время другое.

Дом бабушки мой отец продал соседям Крутяковым. Но, видимо, и им он особо не нужен. Вижу, крыша, покрытая толем, местами уже ободралась, вокруг дома растёт бурьян — признак заброшенности. И кто бы мог подумать, что пройдёт немного лет и от всего того, что было здесь, останутся лишь воспоми-нания…

На первую страницу
На страницу Культура и образование
На первую страницу с творчеством зубовополянцев
На предыдущую страницу с творчеством зубовополянцев
На следующую страницу с творчеством зубовополянцев