|
Норильск : один из памятников узникам Норильлага
НОРИЛЬЛАГ :
СУДЬБА СОЛДАТ ФИНСКОЙ ВОЙНЫ
После войны с Финляндией, осенью 1940 года в Норильский ИТЛ были
привезены красноармейцы и офицеры Красной Армии в количестве 3,5
– 4 тысяч. Многие из них, находясь в плену, числились пропавшими
без вести или убитыми. Из финского пле-на на Родину их привезли
представители Красной Армии. Из них сформировали воинскую часть, но держали изолированно от всех других воинских
подразделений и частей и даже от отдельных красноармейцев. Не
позволяли общаться ни с кем.
Радости вернувшихся на Родину пленных не было предела. Они мечтали о доме, семье,
работе или продолжении службы в ар-мии. Писали домой письма, но
письма их не доходили до родных. Как обычно бывает в воинских
подразделениях, с ними проводили занятия : политические, строевые
и по воинским специальностям. Оперуполномоченные НКВД и
политработники части проводили с ними беседы (а
фактически вели следствие : кто и как попал в плен, и как себя вел
в плену). Домой на побывку их не пускали.
Некоторые как-то сумели дать знать о себе родным. Родные
приезжали, но к ним никого не допускали. Содержали в полной
изоляции.
Такая армейская жизнь продолжалась почти до осени. Затем в порядке
передислокации их погрузили в вагоны и отправили как воинскую
часть. Но куда отправляют, об этом никто из них не знал.
Воинским эшелоном их привезли в Красноярск, там погрузили на пароход
и привезли в Дудинку, а затем в Норильский ИТЛ. Всё время в пути
до Красноярска, Дудинки и Нориль-ска при выгрузке и погрузке с
пароходов и барж и на платформы железнодорожных вагонов к
красноармейцам относились как к воинской части.
Соблюдались все воинские порядки и передвижения в строю.
Все они были одеты в армейскую форму со всеми знаками воинского
отличия, получали обычное воинское довольствие. Ко-мандовали ими
свои командиры и политработники, начиная от отделения и кончая
командирами и политработниками-комис-сарами полка, дивизии.
В Дудинке с ними провели митинг, на котором их называли
"товарищами красноармейцами". Так обращались к ним все вре-мя,
со дня прибытия их из финского плена. На митинге им внушали, что
они едут в Норильск, где содержатся страшные прес-тупники, враги
народа, изменники и предатели Родины, фашисты. Предупреждали об
осторожности отношения с нами. Чтобы они не допускали с нами
никакого общения, разговоров, никаких связей и встреч. Не
слушали нас. Это, мол, злейшие враги партии, народа и
государства. Они способны на всякие подлости. Это остатки не
расстрелянных врагов, которые содержались в тюрьмах, а теперь
привезены в Норильск. Они только и думают, как бы навредить,
напортить и напакостить. Недавно мол, они хотели поднять бунт,
обезоружить конвой, захватить оружие, боеприпасы и совершить
организованный побег.
После митинга, строем по воинским подразделениям их сажали в
вагоны и на платформы на пристанских подъездных путях. Когда
погрузились, состав протянули до станции Дудинка. Перед
отправлением в Норильск на тормозные площадки и на остав-ленные
свободными в конце, начале и середине состава платформы и вагоны
подсели вооруженные автоматами и пулеме-тами конвоиры со
сторожевыми овчарками из ВОХРа местного Норильского ИТЛ. И так с
каждым погружаемым составом.
Как рассказывали потом красноармейцы, получившие прозвище
«финнов», у них мурашки по телу пробежали и в озноб броси-ло от
такого сопровождения. Стали задавать вопросы. Для чего такая
охрана ? Но лжецы нашлись и здесь. Придумали версию : «Это, мол,
для того, чтобы в пути не накинулись вооруженные
беглецы-лагерники из врагов народа, ограбившие склад воору-жения
и теперь скрывающиеся в тундре. Они могут напасть на эшелон,
чтобы овладеть обмундированием, продуктами и доку-ментами —
чтобы бежать и скрываться». Хотя у этапных красноармейцев не
было при себе никаких документов.
В начале этапные эшелоны в Норильск поступали ночью. Всех
подвозили маршрутами в заранее подготовленное и оборудован-ное
для их приема лагподразделение, называемое «Автобаза». Состав
входил прямо в зону лагподразделения, где на вышках и вокруг
зоны, в оцеплении, с автоматами, пулеметами и собаками стоял
вооруженный конвой.
«Автобаза» являлась раскомандировкой 2-го строительного
лаготделения и располагалась по улице Октябрьской в месте,
на-зываемом соцгород.
В зоне красноармейцев определили в помещения автогаража и
мастерских комбината и лагеря центральной автобазы, состоя-щей
из множества различного типа высоких больших и объемистых
помещений. Помещения оборудовали пяти-семи ярусными нарами
сплошного настила. Крыша автогаража была худая, протекала,
помещения не отапливались. Поставленные железные печки для
отопления с выводом труб через крышу, прямо на вылет, обжигающе
действовали своим теплом только в близкой окружности и
более-менее на верхних нарах, что же касается нижних
настилов-нар, то туда тепло не поступало. Также не
чув-ствовалось тепла и поодаль от бочек-печей. Более-менее
благоустроено было в маленьких подсобных помещениях гаража,
то-же оборудованных под размещение вновь прибывших.
|
В отдельных частях гаража, в юго-восточном и западном углах
помещений, раз-мещались автомашины, трактора, подъемные
механизмы и прочие виды тран-спорта и оборудования. Транспорт
работал круглосуточно, с выездом, въездом на работу и с работы.
С разводом по всем производствам. Во время запуска дви-гателей
шум, треск, гул действовали оглушающе. Нарушался отдых и
нормаль-ный покой. Но страшнее всего был газ от заводимых,
ремонтируемых и испы-туемых в процессе ремонта транспорта и
механизмов. Он проникал в помеще-ние, где располагались прибывшие
солдаты, через все щели и отверстия. Это были своего рода
душегубки. Появились смертельные отравления газом, забо-левания,
угар, головные боли, тошнота, рвота. Протесты и возмущения
продол-жались недолго.
Вскоре «финнов» стали водить в баню 2-го лаготделения и в баню
на квадрат-ном озере, что была почти рядом с ВЭС-2. Там
пропустили всех через санобра-ботку и переодели.
В бане у красноармейцев были отобраны все личные вещи и военное
обмунди-рование и взамен выдано лагерное, как говорится,
«первачок», т. е. обмундиро-вание первого срока, новое с
иголочки, никем еще не надеванное. Вначале это объяснялось
соображениями сохранения личных вещей и военного обмундиро-вания
и неудобствами работы в военном обмундировании. Как
исключение, не |
Часовня на месте кладбища узников Норильлага |
желающим одевать лагерное, разрешилось оставить из своей одежды
только брюки и гимнастерку без воинских знаков, и сапо-ги. Всё
остальное было отобрано.
Там же провели разбивку побригадно, с назначением или выделением
бригадиров из бывшего начальствующего состава части, при
сохранении при этом принципа субординации. По возвращению из
бани в бараки их размещали уже побригадно. Прежний принцип
деления части по воинским подразделениям и строевого
передвижения был нарушен.
Туда и обратно шли под конвоем, с собаками-овчарками.
В баню они шли партиями, мимо стройплощадки, на которой велось
строительство складов баз технического и продовольст-венного
снабжения. Нас к ним не подпускали. И сделали так, чтобы в пути
их к бане мы не встречались. Мы были в полном неведении, кто
это. Смотрели на них сквозь оцепление охраны и ряды колючей
проволоки и гадали.
В баню они шли воинским строем, чётко печатая шаг, с песнями. Из
бани же проходили мимо нас, работавших на стройке, уже в
лагерном строю, по пять человек, побригадно, в лагерных бушлатах
и шапках, без звездочек и каких-либо воинских знаков отличия и
без песен. Тихо, понурив голову. Передние отходили от строя,
подходили к нам под предлогом прикурить или заку-рить, кратко
поведали, кто они, что и откуда. Мы им сразу объяснили, что их
привезли в лагерь, и что скоро они также, как и все мы, будут
работать в лагере, как лагерники-заключённые. Началось общение.
Завеса прорвалась. Заключенные красноар-мейцы поведали нам
о неудачах первого этапа войны с Финляндией. О всенародном
сопротивлении финского населения Со-ветской Армии ...
Вскоре их общей партией, строем, под конвоем, не менее строгим,
чем был у нас, стали водить на промплощадку, для земля-ных работ
в котлованах под БМЗ и площадку ТЭЦ. От обычных старых
лагерников они отличались только своей свежестью, упитанностью,
розовостью и загаром лица, и более быстрой живой, энергичной
подвижностью и бравостью походки.
|
Вначале они ходили браво, по-военному. Сторонились старых
ла-герников. В особенности политических, бывших руководящих
пар-тийно-советских работников и интеллигенции. Конвой тоже их
держал строго, как бы охраняя от нас. Но просветление начало
снисходить на них, когда их стали перемешивать с общим лагер-ным
контингентом. Многие из них повстречали на площадках строек, — а
затем и в лагерных зонах, — своих родных и знако-мых, осужденных
и отправленных в ИТЛ. Кто родителей, братьев и сестер, кто
односельчан или товарищей по учёбе и работе на предприятиях.
«Финны», зная их, не сомневались в их честности и невиновности.
Потом же узнали, что за «враги» и мы — те, кото-рыми их сильно
стращали и от которых так тщательно охраняли. Только тогда стали
раскрываться их глаза на обман и ложь, кото-рой их опутала и
окружила лагерная администрация. Действитель-ность им показывала
обратное тому, чем их пичкало лагерное на-чальство в Дудинке и в
начальный период в Норильском ИТЛ. На свои заявления с просьбой
о свободе они получали ответы, что они в ИТЛ заключены
правильно, как изменники и предатели Родины, нарушители воинской
присяги, воинской чести и долга. |
Норильск конца 1940-х-начала 1950-х. Фото И. Сибиряк. |
Многие, написавшие домой родным и семьям, вскоре стали получать
ответы. Одни восторженные, что, наконец, нашелся сын, муж или
отец. Родные их радовались, что они живы, вместо получаемой
пенсии по похоронке, что за него поучали. Другие в письмах стали
упрекать и гневаться на них за потерю получаемой до сих пор
пенсии из-за полученного письма. Третьи вообще отмалчивались на
письма своих сыновей, мужей и отцов, считая за позор то, что он
был в плену и сейчас находится в лагере. Не говоря уже от том,
что родные лишались пенсии, как за убитого. Поэтому многие из
них письма домой и родным не писали. Но тоска их глодала. О них
писали их товарищи. Вести проникали. В ИТЛ начали поступать
запросы от местных органов влас-ти, как из собесов, так и из
военных местных комиссариатов. Семьи же стали лишаться пенсий.
Более того, кое-где стали предъявлять к получающим пенсии иски
на возврат неправильно полученных за погибшего на фронте пенсии,
впоследствии оказавшегося живым и в числе врагов народа,
изменника воинской присяге и Родине, сдавшегося в плен.
Завязались судебные тяжбы. Но вскоре все эти вопросы как-то
разрешились на местах.
Многие, стыдясь своего положения, вообще не писали домой письма,
а если и писали, то не описывали своего положения, не посылали
домой денег из заработка, а он был мизерным даже для
вольнонаемных, а для лагерника тем более грошовым.
Спустя некоторое время кое-кому из «финнов» объявили срока,
данные им ОСО НКВД, хотя никто из них не был изменником или
предателем Родины, добровольно перешедшим в плен к врагу. Многие
из них имели ранения, а кое-кто и по несколько ран, и жизнью они
были обязаны финским госпиталям, в которых их оперировали и
лечили. Им предъявили обвинение в измене воинской присяге и
Родине, в том, что они сдались в плен, не уничтожили себя во
время пленения. Но большинство из них бы-ли взяты в плен,
подобраны в бессознательном и полуживом состоянии. Так что они
не могли поднять руки на себя. Тогда им уточнили обвинение. Их
посадили в ИТЛ и за то, что они, будучи в плену, не покончили с
собой и не убили финна.
|
Не знаю, был ли это тактический маневр или действительно на
многих не поступали ещё бумаги, но срока им объявляли
постепен-но, небольшими партиями. Те, кому срока не объявлялись,
питали надежду, что их ещё может быть отпустят по домам. Так всё
это тянулось нескольких лет. Например, даже в 1941 году и позднее многие из этих солдат, с которыми я встречался, не имели
сроков. Им говорили, что они вообще не осуждены, но
задерживается их выпуск из ИТЛ в связи с войной, не до этого
теперь. Такими были Андрюша Кожевников, Иван Лейко, Большаков,
Заяц и другие. Ва-ня Лейко и Большаков потом были призваны на
фронты Великой Отечественной Войны и писали мне оттуда письма.
Одно из писем Лейко мной даже было помещено в общелагерной
многотиражной газете для поддержания бодрости и духа лагерников.
На фронт бы-ли призваны Забоев и многие другие.
Что же касается А. Кожевникова, Дмитриева и других, так и не
до-ждавшихся призыва в армию или официального осуждения и срока |
Бывший лагерный барак. Около входа стоит автор мемуаров И.
Сибиряк. Фото 1960 г. сделано перед отъездом семьи Сибиряк
из Норильска. |
они вышли из ИТЛ намного позже заключенных, уже имевших срока.
Освободили их уже после войны по амнистиям наравне со всеми,
после множества всевозможных с их стороны заявлений в
министерство обороны, министерство внутренних дел, прокуратуру и
Верховный Совет СССР. Дмитриеву и Кожевникову недолго пришлось
быть на свободе. Один по дороге на ма-терик, другой в
командировке в Атаманово погибли на пароходе, как говорили, от
запоя спиртом, на радостях общения со сво-бодой.
Некоторые из них, чтобы скрыть о себе сведения о том, что
находились в заключении, по отбытии срока и выхода из ИТЛ,
по-ступали на службу в ВОХР. Становились конвоирами на вышках, в
оцеплении бригад, в проходных будках, чтобы потом вер-нувшись
домой, предъявить документы о службе в воинских подразделениях.
Положение этих конвоиров из бывших заключён-ных было куда хуже,
чем тех, которые рекрутировались из воинских подразделений или
по вольному найму. Их знали многие заключенные, и они знали
очень многих. Товарищи по плену и лагерю открыто гнушались
общаться с ними и пренебрегали ими. Это их злило, делало их
отношение к заключенным куда жестче и формально суше, чем со
стороны других конвоиров. И грубостей с их стороны по отношению
к заключенным было не меньше...
На предыдущую страницу
На следующую страницу
Не публиковавшиеся
ранее мемуары
И.С.Сибиряка (Поздяева) и фотографии предоставлены
для опубликования на сайте "Зубова Поляна" сыном автора мемуаров,
@Н.И.Сибиряком.
Название дано автором сайта. При публикации проведено незначительное
редактирование. |
