|
Советский плакат 1930-40-х гг.
ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(б)
СТАЛИНУ ИОСИФУ ВИССАРИОНОВИЧУ
От
СИБИРЯК Иллариона Сергеевича
бывшего члена ВКП(б), ныне
з/к Норильских лагерей НКВД СССР
ЗАЯВЛЕНИЕ
I. Военная
Коллегия Версуда СССР приговорила меня к 10 годам тюремного
заключения и 5 годам поражения в политических правах по отбытии
наказания, с конфискацией имущества, по ст. 17-58-8-7-11 УК
РСФСР, в г. Саранске Мордовской АССР, 24 мая 1938 года.
Как и почему это получилось, я подробно остановлюсь в дальнейшем
изложении моего заявления, предварительно сказав несколько слов
о себе:
С юношеских лет я состоял в рядах членов ВКП(б). За время моего
пребывания в партии, т. е. с марта м-ца 1921 года, я нико-гда ни
в каких оппозициях и антипартийных группировках против партии не
состоял. Был страстным большевиком, каким требовали быть
коммунисту Ленин-Сталин. Я старался быть активным и
дисциплинированным членом ВКП(б). Таким я и был за время
пребывания в партии и вел самую страстную борьбу против
троцкизма и правого оппортунизма и против вся-ческих
разновидностей оппортунизма и примиренческого отношения к ним,
за ленинско-сталинскую политику ЦК ВКП(б). Я был честным сыном
нашей социалистической Родины и искренне честным и безупречным
членом нашей славной ленинско-сталинской большевистской партии.
Я был коммунистом не по форме, а по существу, по идеям
воспринятого мной учения Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Таковым
я являюсь и в настоящее время. Ни незаслуженное суровое
наказание, ни тюрь-ма, ни следственные испытания, перенесенные
мной, не сломили во мне большевика, ленинца-сталинца. Марксизм,
развитый Лениным и Сталиным, является моим мировоззрением,
идеологией и знаменем.
Результатом чего же является получение мной со стороны Военной
Коллегия Версуда СССР незаслуженного сурового наказа-ния и
опозорение меня кличкой «врага народа», совершенно ни в чем не
виновного : ни в каких-либо антипартийных и анти-советских
действиях и даже в помышлениях о них, честном члене ВКП(б) и
гражданине Социалистической Родины, отдавшем все свои силы и
всего себя с юношеских лет на благо и укрепление мощи нашей
социалистической Родины, и распространение и поднятие авторитета
нашей ленинско-сталинской партии среди советской
социалистической общественности ?:
а) По возведённым против меня склочным и клеветническим
обвинениям Бюро Мордовского обкома ВКП (б) 02.06.1937 года
исключило меня из рядов членов ВКП(б) со снятием с работы. А до
этого позволяло безнаказанно инкриминирование и инси-нуирование
против меня со стороны рвачей, клеветников, шкурников и
карьеристов различные пасквильные ложные, вы-мышленные,
клеветнические обвинения, чтобы тем самым, уподобляясь
тургеневскому герою, выдавать свои пороки за чу-жие, прикрыть
свои грязные и мрачные дела (обо всём этом я написал в своё
время в письме ЦК ВКП(б), на имя Сталина И. В. от 3.VI.1937
года, посланном авиапочтой из гор. Куйбышева 9-10.VI.1937 года,
а также в заявлении поданном мной на имя Уполном. КПК ЦК ВКП(б)
по Куйбышевской области).
Формально-логическим следствием исключения меня из рядов членов
ВКП(б) является арест меня 15.VI.1937 года органами НКВД по
Куйбышевской области, в гор. Куйбышеве, во время моего
пребывания в Партколлегии КПК для разбора дела моего
неправильного исключения из рядов членов ВКП(б) и восстановления
и реабилитации. Арест произведен в исполнение тре-бования
органов НКВД Мордовской АССР, куда и был этапирован.
II. Следствие, проводимое работниками органов НКВД Мордовской
АССР, инкриминировало мне чудовищные и дикие обвине-ния в
принадлежности к троцкистско-националистической группе Мордовии,
способствуя и помогая клеветнику Абузову и другим сочинять
различные вымышленные фантазии, чтобы только оклеветать честных
членов ВКП(б) и граждан из пар-тийно-советского актива. О
незаконном аресте меня органами НКВД Мордовской АССР и
инкриминировании клеветнических чудовищных и диких обвинений я
подал заявление из Саранской Городской тюрьмы на имя Прокурора
Мордовской АССР с просьбой о немедленном вмешательстве, чтобы
разобраться в неправильном моем аресте, и написал также из
Саранской городской тюрьмы в ЦК ВКП(б) Сталину И. В. от
17.VII.1937 г., как дополнение к письму, посланному до ареста из
Куйбышева от 9-10.VI.1937 г. Я всячески старался помочь
следственным работникам органов НКВД Мордовской АССР распутать
клевету на меня. С этой целью, еще при аресте меня, я передал в
распоряжение арестовывающих меня весь мой личный и рукописный
архив и партийные документы. Но, ни один из документов не
фигурировал, не был привлечен и приобщен в моё оправдание, а всё
обвинение производилось по заранее взятым шаблонным и
трафаретным обвинениям, по заранее выработанной предвзя-тости.
Но, тем не менее, до ноября м-ца 1937 года следственные
работники Мордовской АССР Барбашин, Рыбкин, Наумов, Чазов,
Боинов и другие вели следствие с некоторым соблюдением норм
уголовно-процессуального кодекса, хотя не без неко-торых
нарушений их. Но, однако, давали возможность фиксировать
правдивые ответы и отметать вымышленные ложные и клеветнические
обвинения клеветников. В связи с этим мои показания в протоколах
допросов от 17/VII, 11/XI и 17/XI 1937 го-да, я полностью
подтверждаю и теперь, и подтверждаю мою приписку при подписании
нового, вторичного, протокола о предъ-явлении обвинения, что «Ни
по одному из вышеназванных-вышеуказанных пунктов ст. 58 УК
РСФСР, виновным себя не признаю».
Что же касается так называемого протокола допроса от 26/ХП 1937
года, отказываюсь, как подписанного мной в состоянии аффекта, в
результате и под воздействием учиненных надо мной бесчеловечной
физической расправы, избиений, истязаний и пыток, продолжавшихся
с 13 часов 13/ХП по 25/ХП 1937 года со стороны следственных
работников органов НКВД Мордовской АССР, чем вынудивших мою
подпись под ним, как несоответствующие действительности, явно
ложным, клеветническим, являющимися пасквильными фантазиями,
сочиненными следственными работниками органов НКВД Мордовской
АССР. От этого протокола допроса я со всей категоричность
отказывался и на Суде Военной Коллегии Верхсуда СССР.
3. О характере, формах и методах физической расправы в процессе
же так называемого следствия, свидетельствует дальней-шее
изложение :
а) следственные работники органов НКВД Мордовской АССР
препятствовали подаче заявлений и жалоб в Верховные органы
Партии и Правительства. Подобные стремления вызывали только
дополнительные издевательств надо мной и оскорбления по адресу
Верховных органов. Мне отвечали: «Мы — Прокуратура, КПК ЦК ВКП(б),
Правительство. НКВД — всё ЭТО !»
б) В конце ноября м-ца 1937 года, в связи с приездом нового
наркома НКВД Мордовской АССР подполковника Красовского В. Н., я
получил возможность написать на имя последнего заявление от 27/XI
1937 года и передать его через коридорного надзи-рателя
Саранской Городской тюрьмы Кудрявцева нач. тюрьмы Ломову, а
последний доставил его Красовскому, где я протес-товал против
учиненного бывшим руководством органами НКВД и Прокуратурой
Мордовском АССР беззакония и произвола по отношению ко мне и
инкриминирования чудовищных и диких вымышленных клеветнических
обвинений и просил личного вызова и объективного и всесторонне
правдивого следствия по существу.
В ответ на это заявление, в 13 часов 13/XII 1937 года, я был
вызван из Саранской Городской тюрьмы в здание НКВД Мордов-ской
АССР и передан следователям Мишустину и Шанину и тут же, при
приводе в кабинет, без произношения единого слова, они начали
зверское избивание и истязание меня кулаками, ногами, каблуками
и носками сапог, резиновой палкой, полоской подошвенного
кожемита, пресс-папье, ножкой стула, поленом. Избивая, раздели
меня и повалили на пол. Топтали ногами. И периодически поливая
холодной водой, били резиновой палкой по ягодицам, спине, икрам
и мышцам ног, по шее, лицу, голове и рукам.
Не оставив на мне живого места, превратив в окровавленный ком,
обливая холодной водой, приподняли с пола, усадили в кресло и
стали требовать от меня, чтобы я сочинил им и подписал
«признание» в принадлежности к правотроцкистской
нацио-налистической организации Мордовии. За мой отрицательный
ответ мне выбили скулу и, вытащив изо рта мой язык, ударили по
нижней челюсти, чем перерезали мне язык, который, истекающий
кровью и отекший, не вмещался затем в рот, и вновь повторили
избиения, истязания и пытки.
В час ночи, на 14/ХП меня передали следователю Лысых, который
повторил избиения еще с большей озверелостью, вывора-чивал
суставы рук, избивал по половым органам, укладывал на пол и,
заворачивая рубашку на голову и спуская брюки и каль-соны,
обливал израненное избитое тело холодной водой и избивал
резиновой палкой по голове, лицу, по всему телу, шее, за-тылку,
суставам как плашмя, а также ребром кожемита, и после каждого
приема, повторяющегося через каждые 20-30 минут, мне
предлагалось стоять стойку на одной доске половицы, или
подписать «признание».
Так продолжалось до 6 часов утра 14/ХII. А с 6 часов и до 24
часов вновь избивали меня Мишустин и Шанин.
в) С часу ночи на 15/ХII избивали меня, истязали и пытали
следователи Стрюк, Чигирев и нач. отд. Эдельман, а с 6 часов до
24 часов опять и ряд других лиц, которые заходили в кабинеты.
Избивая, требовали, чтобы я подписал «признание».
г) В ночь на 16/ХП, меня передали следователям Стрюку и Чувикову,
которые теми же методами избивали, истязали и пытали меня,
прибавив к ним «гусиный шаг», делание приседаний, сидение на
корточках. При этом с двух сторон приподнимали меня и ударяли
сидением об пол. Прокалывали иголкой и булавкой ягодицы и пальцы
под ногтями. Приставляли к виску револьвер и одновременно
следователь Лысых подсовывал мне в руки револьвер с заявлением
«застрелитесь, так как всё равно убьем или пристрелим сами».
Содержали меня около горячей раскаленной голландской печки.
Этим следователи требовали от меня, чтобы я сочинил и написал на
себя «признание» в виновности, в принадлежности к антипартийной
антисоветской контрреволюционной деятельности и вписал туда
указываемые ими фамилии как сообщников. А так как я ни в чем не
виновен и никаких сообщников не имел и не знал, то они стали
внушать мне, что и как я должен напи-сать и требовали указать
указываемые ими фамилии. Мой отказ и резкий протест против
подобных форм следствия вызывал всё новые и новые избиения,
истязания и пытки.
д) 18/ХII меня передали следователю Бичугову, который продолжал
допрос теми же методами: избиения, истязания и пытки, до потери
мной сознания. Затем обливали холодной водой, а приведя в
сознание, ставили на «стойку».
Во время этих избиений, истязаний и пыток в кабинеты
следователей заходили руководящие работники органов НКВД
Мор-довской АССР: нач. отд. Свечин, Эдельман, зам. наркома
Михайлов и Пронин, комендант Пикин и следственные работники
Панкратов, Агапов, Смирнов, Жуков, Просвирнов, Савельев,
Барбашин, Боинов, Рыбкин, Ревякин, Александров и другие.
Во время и после посещения начальствующего состава, избиения
продолжались еще с большей звериной жестокостью пре-восходящей
своей утонченностью и дикостью все известные за весь
предшествующий период истории человеческого общества.
По кабинетам ходила, как бы в помощь следователям, специальная
группа людей из следственных и других работников НКВД Мордовской
АССР, присылаемая начальствующим составом работников и
приглашаемая самим следователем, с избиватель-ными инструментами
в руках (резиновые палки, ножки стула, поленья, бутылки
наполненные песком и прочее), и избивали, как и где попало, и
как, и где, кому вздумается. Они присылались и приглашались для
того, чтобы только избивать, истязать и пытать, получая за это
особую почасовую оплату в размере от 5 до 10 руб. за час.
Нередко недостающийся избивательный инструмент заменялся одной
из книг, имеющихся в кабинетах : 1-й том истории граж-данской
войны (подписное издание) или ВКП(б) в резолюциях съездов и
конференций, издание партиздата 1936 г. Ими ударяли по голове,
плечам, рукам и где попало.
в) Я стоически выдерживал и переносил побои, избиения,
издевательства, истязания и пытки. Переносил их молча. Без
кри-ков. Я переносил их как ленинец-сталинец, большевик,
безгранично преданный партии и кристально честный член
ленинско-сталинской партии, никогда и ни в каких и ни в чем не
имевший никаких расхождений с партией. И для меня приписывание
себе или подписывание заведомо ложных вымышленных клеветнических
пасквильных фантазий, это оскорбление, в первую очередь, по
адресу коммунистической партии, ленинско-сталинской партии,
честным и непоколебимым сыном которой я яв-лялся и являюсь с
юношеских моих лет. Дискредитация себя как большевика, это есть
дискредитация большевистской партии, членом которой я являюсь.
Наконец, организм мой пошатнулся. Я стал испражняться кровью.
Обмороки и потеря сознания участились. Нервы мои не вы-держали.
Я стал издавать стоны и крики, как и другие избиваемые в других
кабинетах. К диким, душераздирающим бесчело-вечным крикам и
стонам мужчин и женщин, избиваемых в кабинетах, присоединились и
мои крики и стоны. Тогда мне рот стали перевязывать простыней и
так продолжали избиения, истязания и пытки, добиваясь
«признания» виновным в преступ-лениях.
Я слышал разговоры со стороны следователей между собой и
избивающих меня следственных работников, чтобы подстрелить меня,
когда поведут в туалет на оправку, и оформить актом, что мол
подстрелен при попытке к бегству.
На минуту проясняющееся сознание не могло дать ответа на вопрос,
где ты и в руках кого находишься ? Простым недоразуме-нием всё
это объяснить становилась невозможным. Ответом мог быть только
одно, что ты находишься в руках таких следова-телей и работников
органов НКВД Мордовской АССР, которые вольно или невольно,
встали на вражеский путь по отношению к коммунистической партии,
ленинско-сталинской партии и Советской власти. Они громят
партийно-советские кадры и в угоду врагам проводят вражескую
работу, прикрываясь доверием Партии и Правительства и нашей
Советской системой и формой государственности. Прикрываются
славными прошлыми заслугами и авторитетом ВЧК и ОГПУ, в прошлом
разящих действительных врагов диктатуры пролетариата и
советского народа.
Избитого, разбитого, походящего на чёрно-синюю массу, как
окровавленный ком, с изодранной бородой и выдранными усами,
меня, как страшилище, стали водить по кабинетам, для показа в
устрашение другим следственно допрашиваемым, говоря при этом :
«Вот это же самое будет и с вами, если вы не будете писать и
подписывать то, что мы от вас требуем, если будете
сопро-тивляться нам». Из десятков допрашиваемых людей я мог запомнить только
несколько фамилий, а именно : Танькин, Зуев, Атянин Ф., Ляхов,
Котелев, Киушев, Журавлев, Шапошников Петр.
ж) 20/ХII, я был передан другому следователю (фамилию не помню)
и передо мной в упор был поставлен вопрос : или я должен
подписать всё то, что от меня требуют по заранее заготовленному
аппаратом следственных работников вымышленному тра-фарету и
сочинить на себя документ «признанием», акцентируя при этом на
то, что это нужно для Партии, или же я буду унич-тожен, убит в
процессе так называемого следствия.
Желая смерть вместо долгих и томительных мучений в результате
избиения, истязания и пыток, смерть моментальную, а не
мучительную-долгую, и ясно представив себе, что я нахожусь в
руках враждебно настроенных против Партии и Советской власти
следственных работников, веря в мощь и силу нашей славной
коммунистической ленинско-сталинской партии, веря в гений вождя
и учителя Партии Сталина И. В., я решился отдать себя в руки
вражеской стихии следственных работников орга-нов НКВД
Мордовской АССР, дабы только тем самым сохранить себя и сделать
всё пережитое мной достоянием ЦК ВКП(б) и вождя и учителя
Партии и народов Сталина И. В.
Я стал сочинять на себя по заранее заготовленному
следственными работниками трафарету и шаблону ответы и
внушаемых на них со стороны следователей ответов, материалы. Я
написал многое из того, что они ж мне диктовали, переписывал ими
же написанное и сочинял чудовищные фантазии о «вредительствах» с
моей стороны, чего в действительности не было и не могло быть
ни в действиях, ни в помышлениях. Это удовлетворяло их, и
избиения, истязания и пытки прекратились.
Сочиняя эти противоречивые фантазии о вредительствах, чтобы
советское правосудие, а в особенности ленинско-сталинская партия
со временен разобрались в них, и вся эта мишура разлетелась как
карточный домик и как мыльный пузырь, со всей враждебной
деятельностью, и линией враждебных Партии и Советской власти
следственных работников, дискредитирующих Партию и его кадры
перед советской общественностью.
Но, тем не менее, придя в себя после подобного аффекта, мне
стало стыдно за себя, кровь оледенела в моих жилах.
Восполь-зовавшись удобным моментом, я порвал и уничтожил всё это
«сочинение» и вновь был подвергнут избиениям, истязаниям и
пыткам еще более жестоким, диким и бесчеловечным, чем до этого
времени.
з) Придя в себя после продолжительного припадочно-обморочного
состояния я, по требованию следователей, написал заявле-ние на
имя наркома НКВД Мордовской АССР Красовского с просьбой вызвать
меня для личных переговоров, но был вызван нач. отд. Свичиным, и
на мой вопрос, поставленный перед ним : «Чего вы от меня хотите,
я ни в чем не виновен перед Парти-ей и Советской властью, я
честный член ВКП(б) и гражданин Советского Союза?» мне было
совершенно ясно сказано, что я должен и обязан сочинить и
подписать всё то, что от меня требуется, и что в написании всего
этого помогут мне следователи Лапудев и Исайчиков, и что я
передаюсь в полное их распоряжение. При этом Свичин подчеркнул, что это
нужно для Партии и привел слова Данте «Оставь надежды, всяк сюда
входящий», упрекнул меня в том, что я уничтожил ранее написанное
и под-писанное мной фантастическое «показание и признание» себя
виновным, и предупредил меня, что в течении истекших 8 суток я
должен был понять, что если я не напишу и не подпишу требуемое и
нужно им для Партии «признание», то мне не придется живым
переступить порог этого здания.
Доведенный до крайних пределов отчаяния, избитый, изувеченный и
изуродованный, в потере сознания и рассудка, в состоя-нии
аффекта я согласился сочинять, т. е. переписывать и написать и
подписать (требуемое и внушаемое за все время следст-вия)
документ-«показание», под диктовку Лапудева и Исайчикова, и с
включением в текст их набросков и замечаний.
И это сочинение было написано. Но, так как руки, и пальцы, и спина
были разбиты, ягодицы иссечены побоями, пальцы оне-мели, сидеть
я не мог, то я должен был писать им стоя или лёжа на животе, и я
писал очень медленно, и плохо, и неразборчи-во, мне давалась
передышка для отдыха в кабинете. И так, в состоянии животного
страха, в состоянии аффекта, я наклеветал на себя, оговорил сам
себя в различных фантастических измышленных преступлениях,
никогда в жизни не совершаемых и не помышляемых.
Затем меня заставили переписать сочиненные мной при помощи
следователей пасквильные фантазии, содержание которых я не
помню. Кажется, имеется там ряд фантастически измышленных
вредительств по экспедициям научно-исследовательского
института Мордовский культуры, директором в которого я был с
августа м-ца 1935 года по сентябрь м-ц 1936 года. Экспеди-циям,
которых институт не проводил ни до моей работы в нем, ни во
время моего директорствования.
Помню, предложили мне записать фамилию лица, якобы
завербовавшего меня в контрреволюционную организацию Мордо-вии.
Долго искали это лицо и, наконец, остановились на Нуянзине, быв.
завкульпропом Мордовского обкома ВКП(б) в 1935 году. Но, не
окончив переписывание, 24/ХII, утром, перевели меня и посадили в
одиночную камеру Внутренней тюрьмы НКВД Мордовской АССР, а 25/ХII
вечером вызвали и предложили мне подписать уже готовый
отпечатанный на машинке протокол допроса, и, не дав мне
возможности прочитать его и ознакомиться с его содержанием,
заставили сделать какую-то приписку, в конце протокола.
4. 13/IV 1938 года вновь вызвали меня из тюрьмы в здание НКВД
Смирнов, Филипченко и Исайчиков и заставили подписать протокол
об окончании следствия под угрозой избиения при попытках с моей
стороны требования ознакомиться с содержи-мым дела, а в
особенности с протоколом допроса от 25/ХII 1937 года, заставляя
меня приписать в нем, что будто бы я «показа-ния свои
подтверждаю», но я в конце вместо этого дописал, что добавить
ничего не могу.
5. В апреле м-це 1938 года, после «подписания» протокола об
окончании следствия, когда мне стали известны решения
январ-ского Пленума ЦК ВКП(б) 1938 года, из Саранской Городской
тюрьмы мной было написано заявление в адрес Политбюро ЦК ВКП(б),
на имя Сталина И. В., об антисоветских формах и методах следствия
и учиняемых избиениях, истязаниях и пытках, проводимых
следственными работниками органов НКВД Мордовской АССР по
отношении к честным и безвинным кадрам партийно-советского
актива, но это письмо оказалось в руках следственных работников
органов НКВД Мордовской АССР.
19/IV 1938 года, я вновь был вызван в здание НКВД к зав. отд.
Эдельман, и надо мной была учинена физическая расправа, и меня
обвинили в клевете на органы НКВД.
В стенах здания НКВД Мордовской АССР один из работников, как в
последствии выяснилось, Вейзулович, выдал себя за представителя
ЦК ВКП(б) КПК ЦК ВКП(б) и Прокуратуры Союза ССР Сергеева, якобы
прибывшего по специальному заданию от вышеуказанных органов, чем
вызвал меня на откровенный разговор, и я ему рассказал о
нарушениях партийно-советских норм законности в следствии.
Рассказал ему про всё перенесенное и пережитое мной, и слышанное,
и виденное в здании НКВД во время вызовов и пребывания на
следствии и в камерах тюрем, протестуя против антисоветских и
антипартийных действий и формах и методах следствия со стороны
работников органов следствия НКВД Мордовской АССР.
Всё его поведение внушало к нему доверие, что он из Москвы, из
вышеназванных учреждений и организаций, и что приехал для
расследования действий органов НКВД Мордовской АССР. Об этом
свидетельствовали ряд писем и жалоб и заявлений в Верховные
органы Партии и Правительства СССР, имевшиеся в его руках от
разных заключенных с резолюциями руководи-телей партии и
государства.
Им я был переведен вновь из Саранской Городской тюрьмы для
содержания во Внутренней тюрьме НКВД, и в следующий вызов Эдельманом и другими следственными работниками был подвергнут
физической расправе, и от меня требовали, чтобы я подписал
сочиненный ими протокол о моём отказе от содержания, написанного
мной и перехваченного ими письма в ЦК ВКП(б), Сталину И. В., и
перенесенных мной избиений, истязаний, пыток и мучений. Чтобы
признал бы всё это клеветой с мо-ей стороны на органы НКВД
Мордовской АССР. Я категорически отказался от этого и вновь
подвергся диким и бесчеловеч-ным избиениям, истязаниям и пыткам.
Избитого до потери чувств, в бессознательном состоянии,
доставили меня в камеру Внутренней тюрьмы, где я, придя в себя,
очнулся, но долго болел без оказания какой-либо медицинской
помощи. И после этого меня не вызывали до дня Судебного
заседания Военной Коллегии Верхсуда СССР.
6. Утром, 24/V 1938 года я вновь был вызван из Внутренней
тюрьмы, где я содержался, в здание НКВД Мордовской АССР, где мне
вручили обвинительное заключение и подвергли психическому
воздействию, внушая мне, чтобы на суде я подтвердил так
называемые мои «показания» и признал себя виновным в
антипартийной, антисоветской и в контрреволюционной деятель-ности. На мой ответ, что я буду говорить только правду,
правду, отражающую действительность существа моей «виновности»,
по моему адресу посыпалась груда различных оскорблений, плевков
и угроз в физической расправе. Узнав, что я вызван на суд, я не
беспокоился и предупредил, что я буду кричать в случае избиения.
Мне не дали возможности прочитать обвинительное заключение, как
вызвали меня в зал Судебного заседания Военной Кол-легии.
III. Заседание Суда Военной Коллегии Верхсуда СССР происходило в
здании НКВД Мордовской АССР, в кабинете наркома Красовского.
Конвоировали меня до дверей Суда те же лица, которые избивали
на следствии. У дверей Суда и в коридоре сто-яли те же
следственные работники, избивавшие меня на следствии. В
помещении Суда конвоировали меня те же лица, изби-вавшие меня.
Войдя в помещение заседания Суда, т.е. в кабинет наркома НКВД
Мордовской АССР, кровь охладела и оледенела в моих жи-лах.
Кабинет был полон следственными работниками органов НКВД
Мордовской АССР, избивавшими меня в процессе так называемого
следствия и руководившими избиениями, как, например: Свечин,
Эдельман, Вичугов, Чигирев, Лысых, Стрюк, Шанин, Мишустин,
Макарченко, Лапудев, Исайчжков, Смирнов, сам нарком Красовский и
его заместители Михайлов, Про-нин, Вейзулович и многие другие.
За отдельным столом, в окружении следственных и руководящих
работников НКВД Мор-довской АССР, сидели три незнакомых лица как
будто придавленные тяжестью присутствия следственных и
руководящих работников НКВД Мордовии, — это и была Военная
Коллегия Верхсуда СССР, в ходе судебного разбирательства среди
членов которой я признал Матулевича.
Судебное разбирательство происходило примерно в течении 2-3
минут. Я успел сказать, что я ни в чем не виновен. Виновным себя
не признаю. От показаний предварительного следствия, сочиненных
следователями, отказываюсь. Ни в каких антипар-тийных и
антисоветских контрреволюционных действиях не участвовал, и ни в
какой правотроцкистской и националисти-ческой организации
Мордовии и вообще не состоял, и о существовании её не знал и
ничего не слышал. Я честный и искренний сын ленинско-сталинской
партии и гражданин социалистического отечества. Следственные
работники меня избивали, терза-ли, пытали и мучили. Виновным
себя не признаю. От подписи протокола показаний на
предварительном следствии от 25/ХП 1937 года отказываюсь, ибо
они являются вымышленными и ложными, сфабрикованными
пасквильными фантазиями самих следственных работников органов
НКВД Мордовской АССР, которые здесь присутствуют, и подписаны
мной в состоянии, аффекта, вследствие физической расправы надо
мной.
В ответ на это председатель Суда произнес : «Суд разберется», и
меня вывели из зала Суда в другой кабинет, где мне пришлось
услышать бесчисленное количество невероятно циничной площадной
брани по моему адресу, угроз и оскорблений. Но вскоре я был
вновь вызван в зал Суда, где огласили приговор, по которому меня
приговорили к 10 годам тюремного заключения, и 5 годам поражения
в политических правах по отбытию срока заключения, и к
конфискации имущества. Так из меня сделали «врага народа».
IV. Все эти испытания, болезни в связи c физической расправой
надо мной, я перенес благодаря тому, что я имел железный
организм и непоколебимую веру в силу и мощь нашей
ленинско-сталинской партии и Советского государства, и в гений
вождя и учителя Сталина И. В., в то, что если я сохранюсь и
останусь в живых, то рано или поздно Партия и Правительство разберут-ся в этой вражеской деятельности следственных
работников органов НКВД Мордовской АССР, и что рано или поздно
постав-лю все эти вопросы об антипартийном и антисоветских
формах и методах следствия и разгрома ни в чем не виновных
пар-тийно-советских кадров перед руководством ЦК ВКП(б) и вождем
и учителем Сталиным И. В., и я буду освобожден из-под
незаслуженного наказания и реабилитирован.
Только это давало и дает мне силы и уверенность надеяться и
вселяет в меня энергию перенести, и пережить, и исцелить по-несенные и полученные недуги, хотя не без некоторых
последствий. Ведь у меня разбиты почки, разбита печень. Были
вы-биты из орбит глаза. Разбит и деформирован череп. Разбита и
парализована центральная нервная система, в связи с чем у меня парализуются левая рука и левая нога.
Даже после Суда Военной Коллегии Верхсуда СССР я вновь был
вызван из Саранской Городской тюрьмы в здание НКВД Мордовской
АССР зав. отд. Эдельманом и вновь подвергнут истязаниям и
угрозам, что суд мало мне дал, что нужно было бы расстрелять, и
что они «оформят» вновь дополнительный новый следственный
материал и подведут меня под расстрел ... При этом крепко
предупредили, чтобы я помнил, что я нахожусь в руках
контрразведки и что подобные заявления и жалобы, какие я писал в
апреле м-це 1938 года, если будут иметь место, то мимо органов
НКВД Мордовской АССР не пройдут и мне будет не-сдобровать.
V. Тем не менее, несмотря на предупреждения и угрозы со стороны
следственных работников органов НКВД Мордовской АССР и
возможность дополнительных испытаний, предпочитая смерть
незаслуженной каре и перенесению испытаний и лише-ний, чтобы не
написать о вражеской деятельности работников НКВД против Партии
и Советского государства в истреблении партийно-советских кадров
и честных советских граждан, направленных в угоду внутренних и
внешних врагов нашей ленин-ско-сталинской партии. Работники НКВД,
громя и истребляя честных и ни в чем не повинных членов партии и
беспартийных граждан из партийно-советского актива, тем самым,
видимо, добивались внутреннего ослабления мощи нашей страны и
дис-кредитации принципов и системы коммунистической программы,
марксизма-ленинизма и советской законности в массах.
Оформляя, вследствие вражеских методов и форм следствия
искренне и честных большевиков, ленинцев-сталинцев во «вра-гов
народа», они хотят разгромить Партию и дискредитировать её в
массах. Этим самым враги, видимо, хотели поставить Пар-тию на
колени перед оппортунистическими элементами в партии и в стране,
«оформляя» и тем самым превращая честных коммунистов во «врагов
народа», они добивались всеми средствами и способами доказать,
что Партия переродилась. Исходя, видимо, из таких концепций,
врагам выгодно было громить честных и безупречных коммунистов и
партийно-советские кад-ры, тем самым дискредитируя Партию и
советскую систему и ее кадры перед массами, добиваться
внутреннего ослабления мощи Коммунистической партии и Советского
государства.
В своих решениях партия на Январском Пленуме ЦК ВВП(б), в
решении осенью 1936 года в связи с выпуском в свет "Крат-кого
курса истории ВКП(б) и перестройки пропагандистской работы и в
развернутых решениях ХVIII съезда ВКП(б)
в марте м-це 1939 года Партия резко встала на путь исправления
допущенных перегибов — и явных антипартийных, и антисоветских
контрреволюционных действий со стороны головотяпских враждебных
руководителей местных партийных организаций в ли-це Калякайкиных,
Кудрявцевых, Напольских и им подобных, которые совместно с
подобными следственными работниками, как следственные работники
органов НКВД Мордовской АССР, творили черное и мрачное дело по
отношении, нашей больше-вистской ленинско-сталинской партии,
громя, ее партийно-советские кадры и дискредитируя Партию,
советскую систему пе-ред партийно-советской общественностью.
Понятно, что подобное явление можно было бы объяснить
недоразумением если бы оно производилось только по отношении ко
мне или немногих и носило единичный или немногочисленный
характер и число случаев. Но, к сожалению, в условиях ра-боты
НКВД Мордовской АССР эти форма и методы применялись ко многим, к
большинству арестованных и репрессирован-ных из
партийно-советского актива, рабочим, колхозникам и
интеллигенции, коммунистам и беспартийным и приняло форму
системы, тем самым, переросшую в явную опасность для нашей
партии и ее коммунистических программных и уставных принципов,
конституционных принципов нашего Советского государства и его
законности. Поэтому, подобная практика, про-водимая
следственными органами НКВД и формально штампуемая
прокурорско-судебными органами в процессе прокурор-ского надзора
и судебного рассмотрении Военными Коллегиями, Ревтрибуналами,
Верховным Судом, Судами специальных присутствий, не говоря уже о
внесудебных органах Тройках и ОСО, возводимых и оформляемых на
невинных людей фантас-тических обвинений, преступлений и
поступков, никогда не творившихся и не помышляемых и ни в какой
действительности не имевших места, явно противоречит нашей
коммунистической ленинской-сталинской идейности в
организационных и прак-тических вопросах социалистической
системы государственности и законности, дискредитирует
коммунистические принципы, изложенные в учении классиков
марксизма-ленинизма, Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина и изложенных
в основных доку-ментах партии, в Программе и Уставе партии и в
решениях партийных съездов, партконференций и пленумов ЦК ВКП(б),
в Конституции и в основных законоположениях Советского
государства. А поэтому, она противоречит и форме и содержанию
нашей социалистической системы и законности и является
нетерпимым и требует решительного искоренения из практики
следственных и судебных органов, как бы малочисленны и
малозначительны по своему удельному весу и к общей
государст-венной машине они не занимали места.
Полагая, что Политбюро ЦК ВКП(б) подобные факты уже известны,
подобные письма уже поступали, тем не менее, я считаю своим
долгом коммуниста большевика, ленинца-сталинца, верного
принципам большевистской партийности, своей партийной
обязанностью и долгом поставить эти вопросы перед Политбюро ЦК
ВКП(б).
Опыт показал, что враги Партии и Советского государства всеми
способами пробирались в различные органы и звенья
пар-тийно-советского и государственного аппарата страны. Они
пробирались в руководящие органы партии, государства, НКВД,
Прокуратуры и Суда, чтобы тем самым находясь в наименее уязвимых
местах, творить черное и мрачное дело против Партии и Советского
государства. Они, вредя сами, в тоже время втягивали, вольное
или невольное, в антисоветские и антипартий-ные злодеяния и свои
соподчиненные звенья аппарата и их работников. Это во всей своей
истине явствует и из действий след-ственных работников органов
НКВД Мордовской АССР. Вольно или невольно вставших на
антипартийный и антисоветский контрреволюционный путь по
разгрому партийно-советских кадров, жертвой чего, в числе многих
других, являюсь и я.
Понятно, им помогала целая сеть клеветников, шкурников и
карьеристов-лжецов и лицемеров, склочников и сводящих негод-ными
средствами личные счеты и явно-враждебно настроенные против
Партии и Советского государства остатки недобитых
классово-чуждых элементов из враждебных классов, эсеры,
меньшевики и прочие оппортунисты всех мастей, которые, види-мо,
торжествуя потирали себе руки в ожидании, когда переарестуют и
пересажают и засудят всех членов партии, весь
партий-но-советский актив, тем самым подготовят условия для
того, чтобы взять страну голыми руками.
Нет сомнения, что враги просчитались. Партия вскрыла эту
враждебную политику и взяла курс на решительное искоренение
подобных безобразий и вредительства, свидетельством чему
являются решения январского Пленума ЦК ВКП(б) 1936 года,
ре-шении ЦК ВКП(б) в связи с выпуском «Краткого курса истории
ВКП(б)» и перестройки партийной работы и развернутые реше-ния
ХVII съезда ВКП(б) и проводимые судебные процессы над,
клеветниками, не только исправляющие и искореняющие эти черные и
мрачные дела, творимые враждебными элементами и работниками
следственных органов и прокурорско-судебных органов, но и
предотвращающие возможность повторения их в дальнейшей практике.
Практика настойчиво требует форсирования в исправлении
допущенных безобразий со стороны вредительской деятельности
следственных работников органов НКВД Мордовской АССР и им
подобных и упущение и искривлений в связи с этим, со сто-роны
судебных органов. Тем более этого требует внешняя обстановка
нашей страны, так как реабилитация совершенно неви-новных,
необоснованно репрессированных работников из партийно советского
актива, интеллигенции, рабочих и колхозников и возврат их в ряды
советской общественности, только усилит мощь и силу социалиста
ческой Родины.
VII. В дополнение к ранее сказанному о себе вкратце могу
добавить, что ленинско-сталинская партия вырастила и воспитала
меня в своих рядах с моих юношеских лет.
Родом я из народных низов, из бедной крестьянской мордовской
семьи села Ст-Турдаки Кочкуровского района Мордовской АССР.
Родился я 1902 году. До 16 лет моего возраста я почти не умел
разговаривать по-русски. Я прошел суровое детство, свя-занное с
лишениями и с тяжелым физическим трудом.
С юношеских лет я приобщился к советско-партийной
общественности. С 1921 года я на советско-партийной работе.
Партия дала мне возможность, по окончании гражданской войны,
окончить комвуз — Коммунистический университет трудящихся
Востока им. Сталина в 1923 году, а затем отдел ИКП в 1934 году.
Из безграмотного мордовского паренька я стал человеком,
ов-ладевшим высотами общечеловеческой культуры и знаний,
овладевшим основами марксизма-ленизма. Стал
научно-исследо-вательским и преподавательским работником.
Всего этого я достиг благодаря заботам обо мне
ленинско-сталинской партии и личных своих усилий. Мог ли я, и
могу ли я за-мышлять что-либо скверное против моей родной Партии
и Советской государственности, завоеванию и укреплению которой я
отдал все свои силы с детства. Нет, не мог, ибо это противоречит
всей моей сущности, моему я, моему мировоззрению, идео-логии.
Я был, и есть, и буду марксист, ленинец-сталинец, истинный
честный член ВКП(б) и патриот социалистической Родины.
Формально я лишен возможности и права жаловаться на судебное
решение и следствие, так как в нём говорится : «Приговор
окончательный и обжалованию не подлежит», но большевики никогда
не ставили себя в зависимость от формы, не были раба-ми голой
формы. Исходя из принципов, что сущность и действительность
превыше голой формы, я прошу Вас, прошу Вашего внимания к моему
делу, как к лицу безвинно осужденному, о пересмотре приговора в
отношении меня и всего следственного дела, о возвращении мне
свободы и полной реабилитации перед партийно-советской
общественностью.
Прошу Вас, дорогой вождь и учитель, дать необходимые указания о
пересмотре приговора в отношении меня соответствующим
судебно-следственным органом.
И. СИБИРЯК. 24/I-1940 г.
Пос. Норильск, Красноярского края, 2-е Л/Отделение Норильского
ИТЛ НКВД СССР.
Настоящее
заявление Канцелярией Управления Норильского ИТЛ отправлено в
Москву адресату 15/V-1940 г. за № 151033, о чем меня официально
известили под расписку через УРО лагеря.
______________________________________________________________________
Примечание Н.И.Сибиряка, сына И.С.Сибиряка : данное
заявление восстановлено отцом по памяти.
Назад на страницу Норильск :
работа и борьба за освобождение
Не публиковавшиеся
ранее мемуары
И.С.Сибиряка (Поздяева) и фотографии предоставлены
для опубликования на сайте "Зубова Поляна" сыном автора мемуаров,
@Н.И.Сибиряком.
Название дано автором сайта. При публикации проведено незначительное
редактирование. |
