|
Фотография 1967 г.,
Зубова Поляна.
Из домашнего альбома В. Колмыкова (Рузаевка).
Заслуженный работник культуры
МАССР, художник Валериан Григорьевич Рябов, со своим учеником Владимиром
Колмыковым (ныне — заслуженным работником культуры Республики Мордовия).
Духовный отец
Не смейте забывать своих
Учителей!
Федор Андрианов,
народный писатель Мордовии,
заслуженный учитель школы МАССР
Летом 1966 года я совершил
неудачную поездку в Пензенское художественное училище имени К. А.
Савицкого. С целью поступления в это учебное заведение. У рузаевских
художников был В. Д. Морозкин ... У меня в лесной глуши вначале такого
человека не было. И до встречи с учителем пришлось пройти нелегкий путь
самоучки...
Директор училища взяла мои этюды, написанные на корках старых книг,
перетасовала их, как карты, и сделала не-утешительный вывод: «Что-то в
них есть, но очень примитивно... Вам надо где-то подготовиться к нашим
экзаме-нам. Приезжайте после — примем!»
На обратном пути в Зубову Поляну, приунывший, я вдруг вспомнил слова
учителя рисования Василия Сергеевича Чернова из Ширингушской
школы-интерната, где учился. «Вот, погоди, — говорил он — я тебя
познакомлю с настоящим художником! Он живет в Зубовой Поляне. Зовут
Валерьяном Григорьевичем Рябовым».
Доехал до райцентра, чуть поколебавшись — идти, не идти, — решил все же
найти этого «настоящего живописца». Вездесущие ребятишки показали, где
он живет. Я подошел к длинному бараку, что на улице А. С.
Новикова-Прибоя. На щелястой из досок двери висела фанерка с надписью
«В. Г. Рябов».
Я постучал. На мой зов вышел очень высокий, худой человек. Во всем
черном: рубашка, галстук, брюки. В зашнуро-ванных высоких ботинках...
Голова горделиво вскинута вверх, седые волосы направо и налево падают
двумя прядя-ми над высоким лбом. Какое-то время глаза за очками с
прищуром изучают меня. Удивления приход незнакомого человека у хозяина
не вызвал. И он молча, жестом руки, пригласил войти.
Валерьян Григорьевич спросил, что привело меня к нему.
...Живу в глухом поселке Удевское лесничество. В сорока пяти километрах
от Зубова. С детства люблю рисовать, безотчетно нравится живопись! Иду в
лес, раскладываю свой патефон (вместо этюдника) и... плачу от бессилия,
что не могу передать всю эту красоту!
— Ну, это еще никому не удалось сделать — вставил многозначительно
Рябов. — Мы в этом году открываем изо-студию при районном Доме культуре.
Приезжайте по воскресеньям. Будем учить, как передавать эту красоту, —
улыбнувшись, напутствовал художник.
Я вышел от него окрыленный!
Путь к Рябову был неблизким. Мать будила меня часа в три ночи и,
перекрестив, провожала до дороги, которая чуть белела меж шумящих в
вершинках сосен. И так девять верст лесом. Затем полями до Ширингушей.
Набирались все пятнадцать. Но я расстояния не замечал. Ведь впереди
ждала меня встреча с учителем, его картины, любимая жи-вопись! Еще
тридцать километров предстояло трястись на автобусе до Зубова. Таких
одержимых собралось с деся-ток.
К сожалению, учеба наша полным составом группы учеников продолжалась
недолго. Юные художники, — а нам было от 12-ти до 17 лет, — не выдержав
кто дальней дороги, кто испугавшись своего неумения, разбежались. Нас,
преданных, осталось двое. Да и друг вскоре подался в архитекторы. И я,
грешный (любимое выражение Рябова), ос-тался один...
Валерьян Григорьевич стал приглашать меня уже к себе домой. К этому
времени старый (это слово он не любил) да малый сдружились. Ему было 66,
мне 18... Уроки приобрели иной характер. Мы больше беседовали. Со
старшим другом было легко, и трудно. Он много знал, поддерживать
разговор об искусстве было нелегко. Это обстоятельство заставляло меня
много читать. Но собеседник не кичился знаниями, был тактичен. Понимал:
трудно «леснику»...
С упоением слушал его рассказы о встречах с художниками. Он дружил с С.
Малютиным, К. Юоном, П. Келиным, своим земляком по Спасску Пензенской
губ. А. Соколовым, его супругой И. Витман — москвичами, Ф. Сычковым, В.
Хрымовым и другими. В те годы его вместе с А. Прохоровым навещал В.
Беднов, В. Кабанов. Заезжал из Москвы И. Сорокин, Строев. Из писателей
чтил Леонида Леонова, с которым дружил и переписывался, был знаком с В.
Ве-ресаевым, М. Пришвиным. К Рябову приезжали профессор И. Воронин,
краевед из Темникова А. Чернухин, мордов-ские писатели.
Рябовская теория перемежалась с практикой. Писали вместе этюды. А потом
ставили их рядом, и наставник рев-ностно, но по-доброму сравнивал их.
— Ты растешь, — хвалил он, — вон как зелень разобрал.
И так до следующего раза.
Когда вышла книга И. Воронина «Достопримечательности Мордовии», где
автор посвятил В. Г. Рябову целый очерк, то он её мне подарил с надписью
«Пишу, как завещание ученику В. К... слова П. Корина: «Сначала надо
стать хоро-шим человеком, а уже потом художником! Искусство — это
подвиг!» Эти слова не забыл. Каждый ученик Рузаев-ской художественной
школы заканчивая ее, получает свидетельство с этими словами на обложке.
Иногда вечерами мы выходили гулять на «его» улицу. Валерьян Григорьевич
добился, чтобы местные власти назва-ли ее именем его знакомого писателя
А. С. Новикова-Прибоя. Фигура Рябова напоминала мне чем-то Дон Кихота. В
длинном, черном, наглухо застегнутом пальто, летом в шляпе, зимой в
папахе — по моде давних лет — он резко контрастировал со всеми
остальными прохожими, не вписывался в толпу, витал над ней... Казалось,
что этот чело-век был из уходящего мира. И это было недалеко от истины.
По поводу поведения и морали Учитель часто высказывался: «Вон, каждый
день мимо моих окон идут молодые лю-ди. Красивые, хорошо одетые, а в
разговоре через слово слышу б... да б..., мать-перемать, мать твою
так...» Про одно-го нашего общего знакомого писал мне: «...боюсь за него
— пьет да толстеет...» Самое ругательное слово у него было: «делец»! И в
это определение человека он вкладывал все.
А. А. Прохоров, теснее общавшийся с Рябовым, рассказывал, что иногда
заставал его у мольберта, певшего духовные песни-молитвы. Ведь он еще
мальчиком пел в церковном хоре. Однако свою веру — без сомнения он был
верую-щим — глубоко прятал. В письме об этом так писал: «Раньше говорили
— Слава Богу! Теперь — Слава Природе! Считаю, что сие более верно!» А
что было верно на самом деле, осталось загадкой. Зашел разговор о Боге —
Иисусе Христе. «Без сомнения, — мыслил старший друг, — такой человек в
древности был. Или мог быть... Отличавшийся от других размахом ума,
мысли, знаниями, опережавший те времена. Ну, скажем, как Леонардо да
Винчи...»
Так продолжалось наше общение до того дня в 1967 году, когда мне в
лесную глухомань пришла бумага, в которой было написано, что меня «приглашают
на семинар-совещание молодых творческих работников Мордовии» — в
Саранск. Рекомендовали взять с собой этюды. К этому времени я уже
«нахватался азов» у Рябова и принял участие на районной, а затем
и Всесоюзной выставке самодеятельных художников «Русский лес».
Сухо названное мероприятие совершило коренной перелом в моей судьбе.
Валерьян Григорьевич «благословил» на эту поездку. Так меня вытащили из
леса в большой мир...
В парке им. Пушкина проходила выставка художника А. Родионова.
Познакомился с ним и директором Саранской художественной школы П. Ф.
Рябовым. Посмотрев мои работы, он посоветовал приехать к нему учиться.
Осенью 1967 года я уже приступил к занятиям и встретил совсем еще
молодых педагогов В. Попкова, Н. Макушкина, Б. Мар-келова, В. Лошкарева —
всем моя благодарность!
Дружба с В. Г. Рябовым не прервалась. Началась наша переписка. Проезжая
через Зубову Поляну домой, обязательно его навещал. Получал от
наставника поддерживающие моральный дух письма. В них он стал называть
себя «твой друг — твой старый — твой стареющий друг». Рябовские письма
мне в Удев, Саранск, Тоцк, Чебоксары, Рузаевку храню как драгоценность.
Самое дорогое, что есть у меня.
В 1975 году по направлению Минкультуры РСФСР из Чувашии, по моей просьбе
направили в Мордовию — Рузаев-ку. Именно здесь началась взрослая жизнь.
Без жилья — в скитаниях по частным квартирам, прозябания в подвале
художественной школы. Тогда были в чести «придворные художники» — кто
делал наглядную агитацию : писал лозунги, да оформлял политцентры, заросшие ныне
бурьяном... Без знакомых и добрых людей.
Единственным утешением, когда бывало невыносимо тяжко — доставал
заветную пачку писем и десятки раз пере-читывал. «Разговаривал» с
Валерьяном Григорьевичем.
О кончине В. Г. Рябова в 1988 году узнал случайно. Меня не известили.
"Похороны прошли скромно, местное руко-водство их не заметило", — писал
мне А. Прохоров. В 1994 году организовал его выставки в Рузаевке и
Саранске. Состоялся вечер памяти художника в Музее изобразительных
искусств им. С. Д. Эрьзи. Заслуженный работник куль-туры МАССР В. Рябов
служил искусству, просвещению. Русскому интеллигенту, мы, с А. А.
Прохоровым, в год его столетия в 2001 году посвятили свои статьи в
журнале «Странник», газетах. Книга о нем уже давно лежит без дви-жения.
И если рузаевские власти благоволят художникам, то иным до Рябова нет
никакого дела. Да, времена Рябо-вых проходят... И если уж такая фигура,
как профессор И. Д. Воронин, говорил, что Рябов «имеет притягательную си-лу
для людей», то можно представить, как он влиял на меня, юнца. Без
преувеличения скажу : В. Г. Рябов был для меня духовным отцом.
...Об этом человеке, дорогом для меня Учителе, я мог бы говорить
бесконечно. И очень рад, благодарен судьбе, что такой великодушный
человек встретился на моем жизненном пути.
В.
Колмыков. В сокращении в: "Художники земли Рузаевской", 2006 г.
Первая публикация в журнале «Странник» — № 7, 2002 год.
Июль 2011 г.
|
