Фото Михаила Полева

посёлок СВЕЖЕНЬКАЯ

Некролог

Лесной поселок при железной дороге с легким названием Свеженькая в детстве всегда магнетически притягивал мое внимание.

Своей близкой недоступностью. Затаенностью среди глухих мордовских лесов. Загадочностью.

Изначально поселок образовался как станция на однопутной железнодорожной ветке, пронизывающей тамбовские на пе-риод ее строительства леса и соединяющей узловую станцию Кустаревка с Вернадовкой.

Железная дорога строилась в конце позапрошлого века и изначально, видимо, создавалась для освоения дикого по тем временам лесного края.

Исследователи родного края датируют основание поселка 1914-1918 годами. Но мне, связавшему определенный период в своей жизни с одни из заводов по переработке макулатуры, куда свозились для утилизации различные устаревшие биб-лиотечные фонды, попал в руки в 70-е годы железнодорожный справочник за 1893 год, где значились все станции и полу-станки этой ветки: 15 км, Свеженькая, Известь, Выша…

Название поселка исследователи производят от слова «свержень», что мне кажется заумным и надуманным. И напоми-нающим чем-то поиски в своих родословных некоторыми людьми капель голубой крови.

Само слово «Свеженькая» своим русским корнем не требует толмачества и понятно каждому.

При станции было Бутское лесничество, названное, скорее всего, по имени находящихся в 15 километрах от нее села Салтыковы Буты.

Лесничество, как и земли вокруг на огромном пространстве, принадлежало крупным землевладельцам из князей Гага-риных, род которых в дореволюционной России по многочисленности мог бы поспорить не только с графским родом Тол-стых.

Несмотря на густонаселенность района, поселок действительно был труднодоступен. Окружающие леса местами были болотистыми, лесные дороги только проселочными, и единственной артерией, полноценно связывающей этот и другие населенные пункты на построенной железной дороге, была сама эта дорога. К слову, какой-либо сносной дороги с твер-дым покрытием не было построено ни при проклятом царизме, ни при родной Советской власти.

Хотя лес был ухожен, разбит на кварталы всегда прочищенными просеками.

Скорее всего, с 1914-18 годами и более поздними 20-ми было связано бурное развитие поселка. Которое в свою очередь было вызвано определенными процессами в русской деревне : деревня же была перенаселена, земли хватало, как не хватало и просто жизненного пространства. Из сел с многовековой историей начали образовываться выселки. Началась малая миграция населения, при которой люди искали лучшей жизни вблизи родных мест.

Поселок же был промышленным, поскольку там находились организации, связанные с заготовкой леса. В период кол-хозного строительства, когда деньги на трудодни в рядовом колхозе были большой редкостью, в леспромхозе их платили. Небольшие это были деньги, но были.

За поиском лучшей доли переезжали из окружающих сел родственными кланами. К тому же в лесах жило коренное мор-довское население, в свою очередь тянувшееся к свету. Эта схема развития была характерна и для других прижелезно-дорожных населенных пунктов.

По иронии судьбы в 1920-е при территориальном переделе губерний и решении национального вопроса поселок оказался разделен железной дорогой на две части. Одна половина отошла к вновь организованной Мордовской республике, другая к Рязанщине. Было два сельских совета, в магазине на мордовской был дешевле сахар. Но национальный вопрос к сахару отношения не имел совершенно. Просто Рязанщина и Мордовия относились к разным ценовым поясам, которые сошлись в одном, по сути, поселке по разные стороны железнодорожного пути.

Но была одна школа, на мордовской стороне. Одна больница, на рязанской. Один клуб, не помню на чьей. И деление на две части воспринималось, скорее всего, как местная достопримечательность.

В то время, когда меня судьба связала со Свеженькой, а это конец 60-х прошлого столетия, мордовское население состав-ляло большинство. Мордовская речь была обыденной. В школьном интернате, где я жил и где жили все дети из удален-ных деревень и лесных кордонов, я был единственным русским парнишкой. Само собой как-то усвоились азы мордов-ского языка. И шалостью нашей было завести разговор со сверстниками на мордовском в присутствии воспитателя, что ее раздражало, а нас веселило. Ее раздражало, потому что не понимала нас. Нас же веселило, потому что мы вставляли между фраз ее имя.

Уважение к мордовскому народу, его национальному трудолюбию, мордовскому языку у меня сохранилось на всю жизнь.

В мордовских семьях того времени обычным была многодетность, что уже ушло из русских семей. В школе нередко си-дели в одном классе дядя с племянником.

Мордве была свойственна простота, гостеприимность. Я отношу это качество на счет нужды, которая была неизбежной для большой семьи. Да и редко кто жил в то время богато.

Много лет спустя после окончания школы я заехал в Свеженькую и навестил мать своего друга Нюхаева. Старая уже мордовка узнала меня и первый же вопрос её ко мне был:

— Щи будешь?

Национального же вопроса просто не существовало.

Дома, постройки в поселке были из дерева, почерневшего от времени. По центральным улицам проложены деревянные тротуары.

В школе в мое время было порядка четырехсот учеников. Были параллельные классы, несколько смен. Был спортзал, построенный родителями методом народной стройки.

И в школе был очень сильный состав преподавателей. У меня отложилась в памяти моя классная математичка Нина Андреевна Тарасова и преподававшая литературу с русским Роза Михайловна Васяева. Первая на момент написания очерка жива, дай бог ей долгих лет жизни.

У Розы Михайловны позже выяснилась интереснейшая судьба. Отец ее организовывал коммуну в поселке Вадакша, рас-положенному неподалеку, на базе которой был создан совхоз «Свобода». Коммуна, как и все другие в Советском Союзе, не сохранилась, но название прочно закрепилось в обиходе за населенным пунктом. Сама Р. М. девушкой попала под по-езд, ей отрезало ногу.

Профессионализм этих преподавателей был очень высок, и лично мне они задали планку требований на всю жизнь.

Когда появились интернет и «Одноклассники» и в общении с родиной появились новые возможности, горько было уз-нать, что в Свеженской школе осталось семь учеников, на которых приходится семь преподавателей.

Поселок очень неудобно располагался по отношению к своим районным центрам. Для автотранспорта существовала лишь разбитая грунтовка. И легче было выбраться в Москву, чем в районный городок Зубова Поляна.

Связь с внешним миром осуществлялась в основном по железной дороге. Раз в сутки проходил поезд «Москва-Вернадов-ка», и курсировал рабочий поезд с двумя вагончиками от Кустаревки. Дорога никогда не была электрифицирована, и та-щил вагончики дымящий с тянувшимся за ним шлейфом зольных выбросов паровоз. Паровозов в то время много стояло в Кустаревке, видимо, на консервации. Позже, в начале 80-х, паровоз заменили на тепловоз, а консервационные экземп-ляры, наверное, отправили на металлолом.

Проход вернадовского поезда был событием дня. Не всегда были билеты, особенно на праздники. Проводы близких, про-щания, поцелуи…

На Москву поезд проходил в вечернее время и стоял десять минут. В пятидесяти метрах находился магазинчик, и быст-рые на ногу мужики успевали сбегать за бутылкой.

К этому приспособилась местная шпана и срывала с гонцов вошедшие в моду меховые шапки. Гонцам на заявления и разборки времени не было.

У любой веревочки всегда находится конец, шпану переловили, а поселок получил славу криминального.

Мы же, дети окружающих деревень, добирались до поселка достаточно сложным путем. Мой путь был самым длинным. Их крохотной деревушки Жульевка, где я был единственным парнишкой, пожелавшим закончить десятилетку, я шел па-ру километров до соседней крупной деревни Крутое, где соединялся со сверстниками. Все вместе добирались до железно-дорожного полустанка 21 км и дожидались рабочего поезда. Иногда шли по шпалам. Но расстояние в 17 километров пре-одолеть было под силу не всем. По субботам направлялись по домам на выходные. Также на рабочем поезде, иногда на товарном. Товарняк курсировал каждый день, и мы просили машинистов притормозить на полустанке, чтобы удобнее было спрыгнуть. Иногда они, входя в наше детское серьезное положение, легко соглашались, иногда просили рубль, ви-димо на водку, иногда отказывали. Несколько раз добирались лесом через Зеленый кордон просеками. Но такой длинный путь, повторюсь, был под силу не всем, а идти через лес в одиночку было страшновато. Водились и волки, и медведи. Волчий вой приходилось слышать неоднократно.

Кордоны представляли собой в то время своего рода лесные хутора из двух-трех мордовских семей. Запомнились фами-лии Ляшиных, Барановых.

Кордонов было много. Детей у лесников тоже обычно было по 9-12 человек. Вот для них то и существовал уже упоми-навшийся мною интернат. Интернат также собирал детей из ближайших лесных деревень Топливная Ветка, Крутец и других.

Представлял он собой одноэтажное здание со спальными комнатами, комнатой для занятий и рядом умывальников. Туа-лет был на улице, но в деревне никогда не было теплых туалетов.

Угасание поселка было запрограммировано оттоком молодежи в город. Это стало причиной вымирания большинства де-ревень. Ошибкой ли была такая политика власть имущих, просчетом ли, не нам судить. Но молодежь уехала, старики по-умирали, жизнь угасала.

Те трудности, которые не замечались, когда поселок жил полноценной жизнью, при старении его стали бедой.

Лес выпилили в лихие 90-е, население сократилось, железная дорога стала ненужной. Вернадовский поезд изменил мар-шрут, однопутку законсервировали, оставив только рабочий поезд как единственную ниточку, сохраняющую связь с внешним миром.

Население уменьшилось до той критической величины, что не смогло защитить себя от другой страшной беды — пожа-ров.

В наших краях никогда не было на моей памяти лесных пожаров. И старики о них не рассказывали. Лесные пожару были где-то далеко, в Сибири, где на безлюдных лесных пространствах горела тайга от ударов молний.

Лес у нас не горел даже в трудном 1972 году, когда в центральной России горели торфяники. Но тогда это было объясни-мо и понятно. Понятно то, что торфяники своеобразны в пожарном отношении и их трудно тушить.

В этом году Свеженькая сгорела, и огонь пришел не из леса. То ли баня загорелась, то ли трава — и поселок выгорел пол-ностью. Огонь ушел в лес и сжег другие деревни.

Приехавшие пожарные долго выясняли, чья сторона горит: мордовская или рязанская.

Так национальный и территориальный вопросы, не замечаемые десятилетиями, способствовали гибели поселка.

Жители рязанской части жить больше после пожаров в Свеженькой не захотели. Им не подключили даже газ, проведен-ный в мордовскую часть.

Пятнадцать же домов, построенные для погорельцев на мордовской стороне, поселка не возродят.

Оптимистичным было зарождение Свеженькой, полноценна жизнь, и страшен конец ее…

Дай, Господи, памяти нам.

М. Полев, август 2010 г.

На первую страницу
Назад на страницу Зубовополянские очерки

Hosted by uCoz