"Кириллов
Николай Кириллович, 1914 года рождения, со 2 сентября 1943 года
по июль 1944 года числился партизаном отряда им. М. И. Кутузова
бригады им. К. Е. Ворошилова бывшей Вилейской области в
должностях: рядового, с 25 мая 1944 года командира отделения. За
боевые заслуги награжден медалью «Партизану Отечественной войны»
I степени".
Национальный архив
Республики Беларусь.
Когда уроженец деревни Первое Мая Зубово-Полянского района
Николай Кириллович Кириллов добрался, наконец, до парти-занского
отряда и в штабе заполняли что-то вроде анкеты, опрашивавший его
товарищ воскликнул :
— Ну, брат, ты всю жизнь — из огня да в полымя!
...В армию он был призван с опозданием, в 23-летнем возрасте.
Недели две ехал в теплушке на Дальний Восток. Было это в марте
1936 года. Служил в легендарной Волочаевке. В конце 1937 года
уволили в запас. Но в 1939 году вызвали в военкомат: дескать,
послужи еще. Послужил, и не кое-как, а по-настоящему: воевал на
монгольской земле против японских захватчиков, на знаменитом
Халхин-Голе. Жарко было не только от стрельбы, атак и контратак,
но и просто от палящего монгольского солнца: дело-то было в июле
— августе. Пить хотелось — не успевали воду подвозить. Иногда и
подвозить ее не удавалось. Командовал советскими войсками комкор
Георгий Жуков.
Кириллов думал, что теперь-то оставят его в покое, отпустят
домой. Но вместо дома в январе 1940 года повезли на Карель-ский
перешеек, на советско-финляндскую войну. Если на Халхин-Голе
страдал от невыносимой жары, то здесь, на Карельском перешейке,
от лютых морозов. Было немало случаев, когда бойцы замерзали
насмерть.
В июле того же года демобилизовался. Ну, думает, начну
обустраивать свою жизнь. Работал в Москве шофером, неплохо
зара-батывал. Жить можно! Но 11 месяцев спустя началась Великая
Отечественная. На второй день войны Николая Кирилловича
отправили на фронт, в Ригу, которая еще держалась. Когда город
пришлось оставить, шли на восток пешком. На Псковском шоссе
Кириллов отремонтировал брошенную машину и на ней поехал в
сторону Пскова. В кузове грузовика ехали 16 его товарищей.
Попал в окружение в районе станции Лучково Новгородской области.
— В случае чего уходите в партизаны, — приказало командование.
Из окружения вырваться Кириллову и его нескольким однополчанам
действительно не удалось. Со своей группой он пришел в отряд,
действовавший в районах Минской и Гродненской областей.
Николай Кириллович сразу же включился в борьбу. Участвовал в
разгроме немецкого гарнизона в Шеметове и банды белопо-ляков,
которая часто нападала на партизан, тем самым помогая
гитлеровцам. Был среди тех, кто ликвидировал фашистский гарнизон
в Кобыльниках, уничтожил 45-метровый мост в районе Воложина,
взорвал вражеский эшелон на участке железной дороги Молодечно —
Вильнюс и на взрыве рельсов на участке Вилейка — Княгинино. И
атаки карателей на себе испытал, и страшную немецкую блокаду.
Словом, вел себя как настоящий народный мститель.
С первых дней пребывания в отряде он обратил внимание на то, как
партизаны дорожат друг другом. Здесь свято исполнялся девиз:
«Сам погибай, но товарища выручай!». Николай Кириллович не
помнит случая, чтобы в горячке боя партизаны, вы-нужденные
отходить, оставили раненого товарища. Не оставляли на поле боя и
убитых друзей, под огнем противника выно-сили их, доставляли в
расположение отряда и с почестями хоронили.
Очень запомнился нашему земляку такой случай. Ему вместе с
троими партизанами было приказано пустить под откос вра-жеский
поезд на дороге Вильнюс — Молодечно. Вечером проверили оружие,
взяли мину натяжного действия, немного продук-тов и на лошади
двинулись в путь. В нескольких километрах от намеченного места
диверсии оставили у крестьянина лошадь и без шума подкрались к
железнодорожной линии.
— Я и Ваня-Сибиряк, — вспоминает Кириллов, — в белых маскхалатах
(дело было зимой) подползли ближе к рельсам и стали ждать, когда
пройдут немецкие патрули. Мы так «приучили» немцев, что пока
патрули не пройдут, поезд не отправляется. Один наш товарищ
остался в дозоре, другой — у шнура. Вот послышался хруст снега и
песка под ногами патрулей. Вот немцы метрах в трех от Нас.
Понятно, что хочется покончить с ними. Но нельзя — из-за двоих
паршивых фрицев уцелеет вражеский состав, на котором полно
вражеских солдат, всякая боевая техника. Немцы удалились, а
через некоторое время донесся шум поезда. Мы быстро установили
под рельс мину, привязали шнур и поспешили к товарищу, который
должен был дернуть шнур. Но тут произошло неожиданное: когда
паровоз наехал на место, где находилась мина, наш товарищ дернул
за шнур, а взрыва не последовало.
— Да ты дернул ли шнур? — спросили мы товарища.
— Все сделал как надо, но вот видите, что вышло, — смущенно
отвечал он.
Так поезд и прогрохотал целый и невредимый. Можно себе
представить нашу досаду. Теперь надо было, пока патрули не
вер-нулись, снять мину. Мы с Иваном по своему следу на снегу
вернулись к насыпи, начали изымать из-под рельса взрывчатку.
Изъяли, но Иван замешкался, забирая шнур. Я уже отошел к
товарищам, которые стояли в дозоре, как вдруг над нами
вспых-нули две осветительные ракеты и в тот же миг яростно
затрещали автоматы и пулеметы. Да, немцы обнаружили нас. Тут
слышу стон из кювета. Ползком спешу туда.
— Что с тобой, Ваня?
— Ранило в ногу. Видно, перебило кость. Иди скорей, пока и тебя
не подстрелили. А я не дамся, застрелюсь! Иди, Коля, не теряй
время!
Ругнул я его за такие слова, забрал оружие, взвалил на себя
Ивана и ползком-ползком к кустарнику. К нашему счастью,
гитле-ровцы стреляли наугад, и ни одна пуля в нас не попала.
И откуда только у меня столько сил взялось?! Ведь тащить
пришлось Ивана, его автомат, патроны, тяжелую мину, свое ору-жие
и вещмешок. Так и дотащил его до кустарника. Убедившись, что
погони нет, сделали Ивану перевязку. Перевязываем, а нога-то
хрустит. Как потом выяснилось, кость была раздроблена разрывной
пулей. Отошли от того места, послали товарища на ближний хутор
за санками. Тот вернулся с санками, только с детскими, на них
раненый не умещался. Везли его — и смех, и грех...
На этом злоключения Кириллова и его друзей не закончились. Им
предстояло пересечь шоссейную дорогу. Налегке сделать это было
не так уж трудно, хотя по шоссе взад и вперед сновали вражеские
машины. Все же улучили момент и, придерживая санки с Иваном,
прошмыгнули, — никто их не заметил. Удачно перешли и через
железную дорогу. Так и добрались до риги, где стояла их
продрогшая лошадь. На сани положили солому, на нее — Сибиряка. И
поехали.
Раненый был в тяжелом состоянии. Хоть и ночь, а дорога еще
длинная. Кириллов и два его товарища беспокоились за Сиби-ряка,
которому становилось все хуже. Решили остановиться на одном из
хуторов. Чуть свет послали хозяина в райцентр, где, по его
словам, остался русский врач. Хозяина предупредили, чтобы он не
говорил, что раненый-то партизан.
Днем врач приехал. Судя по всему, он был человеком не храброго
десятка: увидев партизан, он испугался и растерялся. Прав-да,
все же взял себя в руки, начал действовать. Установил: разрывная
пуля угодила в щиколотку, раздробила ее.
— Если бы я знал, взял бы инструменты, — сказал медик. Он
очистил рану от осколков кости и пули. Перевязал. Сделал это без
обезболивания. Иван показал себя настоящим воином: ни разу не
застонал, только зубами скрипел.
Врач аккуратно перевязал ногу, дал в запас бинт и пожелал
быстрого выздоровления.
Ивана предстояло довезти до партизанской базы, к своему врачу.
Везти надо через железнодорожный переезд, который охра-няется,
охрана проверяет всех проезжающих, требует документы, щупает,
что в повозке. А какие документы могли предъ-явить партизаны?
Поразмыслив, решили перевезти товарища на «законном основании».
Одна женщина, эвакуированная немцами из Смоленской области,
согласилась выручить раненого партизана. У нее имелся «аусвайс»
— документ, заменяющий и паспорт, и удостовере-ние личности.
Риск был большой, но другого выхода не было.
Храбрая женщина села на передок саней за хозяйку и кучера. Сзади
лежал Иван-Сибиряк, из соломы торчала только его голо-ва. На
железнодорожном переезде их остановили. Женщина протянула свой
документ.
— А это кто? — кивнул гитлеровец в сторону укутанного мужчины.
— Мой муж, он тяжело болен, ганц кранк, везу его к доктору.
Ферштейн? Ох, горюшко мое, хоть бы успеть довезти, —
запри-читала она.
Немец заглянул в лицо Ивана и отвернулся. Лицо было мертвенно
белым от потери крови и начавшегося заражения. Шлаг-баум
поднялся, и подвода оказалась на той стороне дороги.
Так и доставили Сибиряка на базу. Партизанский хирург сделал ему
операцию, она прошла нормально. На четвертый день, — надо же
быть такому совпадению, — на партизанском аэродроме приземлился
самолет и забрал больного в Москву. Человек остался без ноги, но
выжил. Выжил, потому что его товарищи были люди, которые не
оставляют своих в беде.
А Николай Кириллович продолжал сражаться в тылу врага. Пускал
под откос поезда, нападал на немцев и их прихвостней, уничтожал
вражеские коммуникации, склады и прочее. Словом, делал то, что
делают народные мстители, патриоты своей родины.
На войне часто попадают из одного переплета в другой, из огня да
в полымя. От войны ничего, кроме смерти, увечий, страда-ний и
других испытаний, люди и не ждут. На то она и война. А вот когда
человек попадает в беду в мирное время, да еще от своих, это
выглядит дико. Вернулся Кириллов после войны в Москву, где у
него была квартира, а в ней живут другие люди. Московское
начальство в ответ на его просьбу вернуть ему жилье разводило
руками. Дескать, ты числился в без вести про-павших, вот и
отдали квартиру тем, кто в ней нуждался. Ничем помочь, дескать,
не можем, становитесь в общую очередь. Вот так и попал Николай
Кириллович из огня войны в полымя чиновничьего бездушия.
В городе Касимове, что в Рязанской области, стал он
обустраиваться. Но, работая шофером, попал в аварию, получил
травму черепа и инвалидность. Снова из огня да в полымя. И, что
удивительнее всего, он на судьбу не жалуется. Вместе с женой
вы-растил четверых детей. Жить, дескать, можно, только бы не
было войны, только бы моим детям и внукам не довелось испы-тать
то, что выпало на мою долю.
Михаил Бычков
На первую страницу
На страницу Из века в век
На страницу
Зубовополянцы в Великой Отечественной войне
|