Юрист ЮКОСа о женском лагере Дубравлага

 

Светлана Бахмина, юрист ЮКОСа, своё наказание отбывала в Дубравлаге. В апреле 2009 г. она вышла на свободу условно-досрочно.
В мае 2009 г. она дала интервью журналу "Ведомости". Публикуется с купюрами.

— Я закончила юридический факультет МГУ в 1992 г. В 1995 г. да-ла объявление в журнале «Эксперт», что ищу работу. Мне позвони-ли и пригласили на собеседование. Так я оказалась в "Менатепе", а потом в ЮКОСе.

— Как следует из приговора суда, в 1998-1999 гг. вы участвовали в пе-реводе имущества «Томскнефти» на 8,6 млрд руб. на её «дочки». При помощи поддельного экспертного заключения оно было оценено не по балансовой стоимости, а по остаточной — втрое дешевле. А вы дали заключение о правомерности этой сделки.
 

— В совете директоров кроме меня было семь взрослых самостоятельных людей, имеющих большой опыт работы, а сам совет возглавлял бывший министр энергетики СССР и экс-директор «Томскнефти» [Леонид Филимонов]. Вы считаете, их можно было ввести в заблуждение?

— После ареста Платона Лебедева Ходорковский предупредил сотрудников ЮКОСа, что давление на компанию будет нарас-тать, его самого могут арестовать и тот, кто боится, может сам уйти. Многие ваши коллеги воспользовались этим советом.

— Я слышала об этом разговоре, но не считала, что это может относиться ко мне. Что значит уйти или уехать? У тебя есть обязанности, родители, муж и маленькие дети. И в страшном сне я не могла представить, что это дело может закончиться мо-им арестом. Конечно, если бы у меня было хоть малейшее сомнение, что моей свободе что-то угрожает, как любой нормаль-ный человек, хотя бы ради детей, я бы как-то пыталась себя обезопасить. Просто когда внутренне не чувствуешь, что хоть сколько-нибудь, хоть какую-то малость это может тебя коснуться, то и не задумываешься уйти совсем из компании.

.......................................................................

— Как происходило ваше задержание?

— Меня вызвали на допрос в качестве свидетеля. Я восприняла это спокойно, потому что до этого меня несколько раз вызы-вали на такие допросы. Я не давала показания, воспользовалась ст. 51 Конституции.

Я пришла к следователю в обеденное время со своим адвокатом. И вдруг меня вызвали к другому следователю, это была мо-лодая женщина. И она меня спрашивает: «А с кем остаются ваши дети, когда вас нет дома?» Это есть в протоколе моего доп-роса. Я ответила, что с бабушкой или няней. На тот момент маленькому было три года, он пошел в детский сад, а старшему — семь, он в первый класс ходил. И только тут я уже что-то стала понимать, что процесс движется не туда. Что меня арестуют, раз они заговорили про детей. Потом мне объявили, что я задержана.

— А вам разрешили домой поехать, забрать вещи?

— Нет, конечно. Единственное, что мне разрешили, — отдать адвокату какие-то свои ценные вещи. А потом вещи привез мне мой муж.

...........................................................................

— Вы не ожидали столь сурового приговора суда?

— Каких-то особых иллюзий у меня не было, но была большая надежда, что поскольку суд длился почти два года
(время с мо-мента задержания в декабре 2004 г. и до вынесения приговора в апреле 2006 г. Бахмина провела в «Матросской Тишине». — Ведомос-ти), то все-таки, может быть, этих двух лет в сизо достаточно для меня и что если действительно какие-то ко мне претензии есть, то они исчерпаются этим сроком. Когда я общалась со следователями, было ощущение, что и они не рассчитывают на очень большой срок, они косвенно давали это понять. А когда я услышала, то была в шоке.

Злую шутку со мной сыграла амнистия 2001 г., которая могла быть ко мне применена, потому что деяния, за которые меня осудили, были в 1998 г. Я бы освобождалась от ответственности, если бы мне дали до шести лет. Но мне дали шесть с поло-виной, и я реально попала в колонию. Вопрос наказания всегда субъективный: по одной и той же статье наказание может от-личаться в разы. Кстати, судья, вынесшая мне приговор, дала условный срок Татьяне Брынцаловой — руководителю фарма-цевтического производства. Вполне гуманно.

...................................................................

— В колонии оказалось намного хуже, чем в сизо?

— В сизо я попала в камеру достаточно маломестную, на 12 человек. Основная часть людей проходила тоже по экономическим статьям. Со мной, например, сидела интеллигентная начальница кредитного отдела банка, она уже год сидела и была предпен-сионного возраста. Она мне очень помогла освоиться.

Колония — это уже совсем другая история. Это был настоящий шок. Меня привезли в Мордовию ранней зимой, только снег выпал, было холодно. Я увидела толпу одинаковых женщин в одинаковых серых ватниках и платках на голове.

Мне повезло — два последних года в конце апреля в Мордовии было очень холодно и 90% мошкары погибло. Обычно ее столько, что стоит [как] дымовая завеса. Спрашивала у местных, как они все это переживают. Ничего, говорят, это только на три-четыре недели, а дальше только комары... А они там как маленькие лошади.

— Как находили общий язык с женщинами-заключенными?

— Еще до моего появления в колонии вокруг меня был создан определенный ореол. Кто юристом, кто бухгалтером называл, все думали, что крутая московская штучка начнет [делать] пальцы веером, но я старалась вести себя достаточно просто. Ад-министрация какую-то работу провела, спасибо ей. Конфликтов не было, меня встретили достаточно радушно, но я плохо по-нимала, что вокруг меня происходит, я была в шоке и отчаянии.

Больше всего меня поразило, что люди, осужденные и за насильственные преступления, и за экономические, сидят в одной ко-лонии.

У нас в отряде была женщина, которая отравила кислотой своих двоих детей, потому что они мешали ей выпивать с сожите-лем. Срок у нее был 18 лет. По той самой амнистии, по которой я получила лишние полтора года, ей скостили год. Она совсем не производила впечатление раскаивающейся в том, что сделала. Радовалась, что ей на год меньше сидеть.

Однажды привезли горбатую бабушку. На вид лет 90. Оказалось 70. Что же она сделала, чтобы на три года в колонию? Ба-бушка оказалась бойкой, быстро освоилась и начала посылать всех подальше. А осуждена была за грабеж.

Все разные. Запомнилась студентка Даша из Петербурга. 19 лет, восемь лет срока, попала в какую-то историю с наркотиками, помогла кому-то по доброте душевной. Она не то что не колется, она матом не может ругаться — стеснительный худенький подросток в очечках. От увиденного у нее в прямом смысле отнялись ноги, пришлось срочно отвезти в больницу. Приехала ее мама, настояла на обследовании в республиканской больнице, куда Дашу, неходячую, возили под конвоем. Слава богу, поти-хоньку стала вставать и ходить. Ее нужно исправлять так жестоко?

Много девочек, больных ВИЧ, почти все молодые, красивые и неглупые. Много из Москвы. Все наркоманки со стажем. Уви-дев в городе, ни за что не поймешь, что они употребляют наркотики. Такие живут одним днем, бесполезно говорить о перевос-питании. Я старалась опровергнуть мнение, что бывших наркоманов не бывает. Пыталась убедить их в прелести жизни без наркотиков, употребляла все свое красноречие. Очень хочется верить, что кто-то из них вырвется из тьмы.

— Как проходил ваш день в колонии?

— Они были похожи друг на друга. Там все строго регламентировано. В шесть часов подъем, до семи зарядка на улице незави-симо от времени года, завтрак, в 7.30 выезд в промзону на работу, в 13 часов обед в столовой, а потом опять работа до 4-5 ве-чера, в 6 вечера проверка, потом ужин и в 10 часов отбой. За несколько часов до отбоя свободное время, можно что-нибудь по-читать. Кормили в основном кашами, овощами, ну немного мясо присутствует, очень редко — рыба. Скромно, но с голоду никто не умер. Там на территории была пекарня, где работали осужденные женщины и пекли довольно вкусный хлеб.

Вся колонна женщин, направлявшаяся на работу в промзону, держала в руках маленькие прозрачные сумочки. В обед идешь в столовую, нужно иметь при себе кружку и ложку. Их надо куда-то класть, вот женщины и шьют из обрезков целлофана ма-ленькие ридикюли.

Сначала очень ждала воскресенья или других праздничных нерабочих дней. Потом, наоборот, оказалось, что в будни спокой-нее, так как люди не умеют отдыхать. Не читают, от безделья сходят с ума — начинается выяснение отношений, склоки и скандалы.

— Вы сначала работали в швейном цехе?

— К счастью для меня, я хорошо шила еще в школе, и в советские времена, когда было трудно, обшивала всю семью. Когда я попала в швейный цех, к удивлению многих, села и сразу стала шить, шили мы продукцию для правоохранительных органов, рабочую одежду, спецодежду. Я работала в маленьком цехе на 30 человек, где шили продукцию повышенной сложности. А был другой цех, где работало 800 из примерно 1000 находившихся в колонии.

— Вы были замруководителя секции дисциплины и порядка. Это не осложнило ваших отношений с другими женщинами-заклю-ченными?

— В любой организации есть дефицит управленческих кадров, и колония не исключение. Ведь в основном там находятся обычные простые женщины. Ну, кто-то, наверное, косо на меня смотрел. У мужчин в колонии это понятийный процесс, а у женщин попроще. Я старалась не терять человеческий облик и ориентиров, которые у меня были на воле. Замечания делала в вежливой форме. Контингент разный, не все были к этому готовы. Я считала, что мостик между администрацией колонии и заключенными очень важен. Помогает жить и раньше попасть домой. Есть люди, которые даже написать жалобу не в состо-янии, им помогаешь. Многие со мной советовались по чисто юридическим вопросам: у кого-то родственники квартиру заби-рают, у кого-то ребенка хотят отнять, и я пыталась помогать им. И себя чем-то занимаешь, и время быстрее идет.

— Что было самым тяжелым?

— Я три года не видела своих сыновей. Пока мне не дали отпуск. Это была позиция моего мужа, я долго не могла ее принять, но потом поняла, что он был прав. Я видела, как на свиданиях дети провожают своих мам, которых уводил конвой. Как они плачут и цепляются за них. Это было ужасное зрелище. С одной стороны, мне очень хотелось видеть сыновей, а с другой — та-кого психологического шока для них я не хотела. Я писала и звонила по мере возможности. Мне удавалось пару раз в месяц услышать голос детей, и этим я жила.

........................................................................

— Те, кто возражал против вашего досрочного освобождения, настаивали, что вы нарочно забеременели, чтобы получить УДО.

— В колонии тоже такие разговоры возникали. Кого-то разубеждать я не собираюсь. Для меня был шок, когда я обнаружила, что беременна. Когда был первый суд, я надеялась, что выпустят по УДО, и решила никого не информировать и не шанта-жировать беременностью. И когда только это стало слишком очевидно, эта информация попала в суд, а в прессе появилась лишь в сентябре. И только потому, что мои друзья начали бить тревогу. Ведь суд к этому времени уже два раза незаконно отка-зал мне в УДО.

Когда я сидела в сизо, перед моими окнами был тюремный двор, где женщины-заключенные выходили гулять с колясочками. И смотреть на это было просто невозможно больно. Вот почему, когда родилась Анечка, я решила, что, если меня не отпустят, я отдам ребенка мужу и бабушкам на волю. Я не готова была жить с тем, что мой ребенок будет находиться за колючей прово-локой. К сожалению, не у всех есть на воле родственники и близкие, готовые сидеть с ребенком. Я никого не осуждаю, я за то, чтобы такие женщины по возможности меньше оставались в тюрьме.

Я слышала мнения против меня. Я не понимаю, кому это было нужно. Если это люди публичные и влиятельные, у них есть возможности, то лучше было бы эту энергию направить на то, чтобы добиться амнистии осужденных за нетяжкие и экономи-ческие преступления женщин, у которых есть дети.

Амнистий же не было серьезных с 2001 г. Когда ты заходишь в камеру, первое слово, которое ты слышишь, это «амнистия». Постоянно слухи, надежды, наверное, на эту тему стоит подумать.

......................................................................

— Чем бы вы хотели заняться, когда выйдете из декрета?

— Я юрист, надеюсь продолжить юридическую практику. Вместе с тем в последнее время меня сильно волнует вопрос осво-бождения женщин, у которых на воле остались дети. Конечно, нельзя говорить о повальной амнистии, все разные. Невоз-можно всех стричь под одну гребенку, но среди этих 700 детишек есть часть, чьи мамы не совершали тяжких преступлений и отсидели большую часть срока. Мне хотелось бы помочь, я пока не знаю, как это сделать, но эта мысль меня не оставляет. Можно было бы, наверное, организовать фонд для решения всех этих вопросов. Понимаю, что половина читателей скажет: какая молодец, а другая — что я опять решила что-нибудь украсть. На самом деле все это не так важно, если мы получим хотя бы несколько счастливых детей. Я думаю, что найдутся люди, которые меня поддержат. Прежде всего я говорю о юриди-ческой помощи женщинам-заключенным: помочь написать заявление на УДО или прошение о помиловании.

И. Резник.
Журнал"Ведомости", 21 мая 2009 г., № 91 (2361)

На первую страницу
На страницу Дубравлаг и его обитатели

Hosted by uCoz