Последний срок губернатора

 

23 октября 1945 года к станции Потьма-Мордовская подошел, натужно скрипя и шипя тормозами, желез-нодорожный состав. Паровоз слегка дернулся, буфера лязгнули раз, другой и смолкли, поезд остановился. Из вагонов спрыгнули на платформу конвоиры, и началась выгрузка очередной партии арестантов, со-сланных в Темниковский лагерь.
 

 

Вечером в холодном бараке сидели на деревянных нарах двое заключенных: «бывший» князь Сергей Дмитриевич Оболенский и финн Унто Парвилахти. Они вели беседу, тесно прижавшись друг к другу. Сквозь зарешеченное оконце виднелась часть прогулочного дворика, покрытого снегом. Снаружи на окон-ные переплеты налипли снежинки, прихваченные морозом. Никогда не гаснущая синяя лампочка, вде-ланная в потолок, почти не освещала сухонькое, старческое лицо Оболенского.
 

 

Еще при первом знакомстве в Бутырской тюрьме Унто Парвилахти ощутил горячую волну любви к этому изможденному, но не утратившему достоинства человеку. Слушая неторопливый рассказ Сергея Дмит-риевича, финн все больше проникался уважением к Оболенскому и старался не пропустить ни одной де-тали. Несмотря на почтенный возраст, 77-летний князь сохранил прекрасную память, и в череде его вос-поминаний перед Унто Парвилахти прошла вся жизнь Оболенского.
 

 

Сергей Дмитриевич родился в 1868 году в селе Шаховском, которое с пятью другими деревнями было приписано к Бого-родицкому уезду Тульской губернии. Старинная дворянская усадьба Оболенских утопала в зелени широколиственных кленов и звонкошелестных дубов, характерных для среднерусской возвышенности. Барский дом с мезонином располагал-ся на пригорке, чуть в стороне от церкви из темного кирпича.

Оболенские принадлежали к знатному и очень древнему княжескому роду. Усадьба помнила еще прадедушку Николая Петровича (брата декабриста Евгения Петровича Оболенского), боевого офицера Отечественной войны 1812 года.

Цепкая память Сергея Дмитриевича разворачивала перед Унто Парвилахти первые картины детства. Жаркий летний день 1872 года. С утра парило, а ближе к вечеру хлынул ливень с грозой. Жара спала, посвежело. Смиренно рокотали умытые дождем деревья. Куда-то ушла гроза, ворчал далекий гром. Сквозь лохматые обрывки туч выглянуло солнце, и за ближайшим холмом зависла радуга, играя разноцветными красками. На веранду вышла в светло-голубом платье Елизавета Петровна, ведя за руку четырехлетнего Сережу.

По двору усадьбы прогуливались серьезные люди с ружьями в руках, окруженные взволнованными, лающими борзыми и гончими. Трубили рожки, фыркали кормленые лошади. Шаховское служило для охотников сборным пунктом. Дмитрий Дмитриевич, отец Сергея, уездный предводитель дворянства, коннозаводчик, в 70-е годы принимал в своем имении дру-зей, любителей охоты, не только Богородицкого, но и других уездов. Часто приезжал поохотиться Лев Николаевич Толс-той, с семьей которого Оболенские были в дружеских отношениях.

«…20-ти лет Сергей поступил в Петербургское Николаевское кавалерийское училище, откуда 10 августа 1890 года был выпущен корнетом в 44-й драгунский Нижегородский полк. Семнадцать лет прослужил Оболенский в этом полку кава-лерийским офицером, участвовал в Русско-японской войне, был награжден семью боевыми орденами, включая Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом и Св. Анны 4-й степени «За храбрость».

В январе 1895 года Оболенский женился на княжне Надежде Михайловне Дондуковой-Корсаковой, дочери генерала, а в декабре в Пятигорске у них родился сын Александр. Сергею Дмитриевичу пришлось пережить супругу (скончалась в Кис-ловодске 13 мая 1900 года) и сына. Полковой адъютант, штаб-ротмистр Александр Оболенский сражался в рядах диви-зиона лейб-гвардии конного полка, остался верен присяге и в феврале 1919-го был убит в бою под Мелитополем.

В октябре 1906 года Сергей Дмитриевич женился на Александре Степановне Терениной, дочери Казанского губернского предводителя. Спустя год супруги переехали в Закавказье, в Елизаветполь, куда князь был назначен губернатором. В 1908 году в Тифлисе у них родился сын Сергей Сергеевич.

В 1916 году полковника Оболенского перевели в Ставрополь, где он сменил на посту губернатора Б. Янушевича.

Известие об отречении Николая II от престола пришло в Ставрополь 3 марта 1917-го… 5 марта по инициативе городской Думы состоялось собрание, избравшее комитет общественной безопасности, в состав которого вошли в основном пред-ставители интеллигенции, буржуазии и гарнизона. На другой день комитет сместил губернатора, вице-губернатора…

12 марта депутат Государственной Думы от Ставрополья Д. Д. Стармычанов был назначен губернским комиссаром Вре-менного правительства.

Сергей Дмитриевич с женой и сыном переехал из Ставрополя в Ялту, а затем покинул Россию. В эмиграции князь жил в Будапеште, а затем в Вене.

8 мая 1945 года. Война закончилась, Советская армия вступила в Вену, Австрия ликовала. На Бекерштрассе Оболенского остановил военный патруль. Молодой лейтенант козырнул и вежливо попросил документы.

— Оболенский, так вы из князей ?

— Я русский дворянин, — спокойно ответил Сергей Дмитриевич.

Что произошло далее, трудно представить даже в самом страшном сне. Он был арестован органами «Смерш» 3-го Укра-инского фронта. По постановлению Особого совещания при НКВД СССР от 17 сентября 1945 года за участие в анти-советской организации «Легимисты-монархисты» Оболенский был осужден на 10 лет лишения свободы в исправительно-трудовом лагере.

О кошмарных месяцах лагерной жизни князя Сергея Дмитриевича Оболенского, о нравственной силе и высоте его духа осталось потрясающее свидетельство созаключенного и друга финна Унто Парвилахти, написавшего книгу воспомина-ний. «К своему удивлению, в этой же камере я познакомился еще с одним человеком, произведшим на меня неизглади-мое впечатление. Это был князь Сергей Оболенский, аристократ старой школы, седой, небольшого роста… Князь был глубоко религиозен и ежедневно молился, несмотря на шум, стоящий в камере… Я старался помогать ему и во время ежедневных 15-минутных прогулок в тюремном дворе, и вскоре мы стали друзьями, проводя за разговорами многие ча-сы.

Особенно приятно проходило время, когда он вспоминал прошлое, кадетское кавалерийское училище в Петербурге, где он учился одновременно с нашим маршалом Маннергеймом. Позднее, уже получив офицерское звание, они продолжали служить вместе при Императорском дворе. Оболенский рассказал мне о забавах и шутках, в которых в дни молодости он принимал участие вместе с будущим маршалом. С годами их дружба только окрепла, и в течение 27 лет после революции, когда Оболенский жил в Будапеште, они продолжали переписываться. У старого князя было белое одеяло, необычайно мягкое и теплое. Он сказал мне, что это — подарок вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Еще молодым офи-цером он был зачислен в ее свиту во время ее путешествия на Кавказ. Царица подарила по такому одеялу всем членам свиты для защиты от ночного холода в горах. С тех пор он хранил это одеяло как ценную реликвию и сумел сохранить его при своем аресте в Будапеште. Особенно ценно оно стало теперь, когда «матушка-Россия» не могла предложить ему ни-чего, кроме обледенелого цементного пола в качестве кровати. Поскольку мы спали рядом, я стелил свое кожаное паль-то на пол, а укрывались мы царским одеялом.

В лагере Оболенский был сразу зачислен в «стационар» — бригаду из хронически больных и стариков, не способных к ра-боте. Два часа в день они занимались уборкой лагеря и получали самую маленькую пайку хлеба. Остальная еда состо-яла, как и у нас, из крапивного супа. В свободное время я часто навещал старого князя, беседы с этим утонченным че-ловеком позволяли легче переносить лагерную тоску. Администрация лагеря выдала князю старую деревянную ложку, настолько старую, что суп из крапивы она удержать не могла, я сделал для него новую, из мордовской березы, и даже по-красил ее лаком из столярной мастерской. Это очень обрадовало старого князя — личных вещей, кроме этой ложки, у не-го не было — воры посетили их барак и украли его историческое одеяло. Меня восхищали его хладнокровие и достоин-ство… Он шутил, что до конца срока в лагере не задержится.

28 февраля 1946 года князь Оболенский отдал Богу душу. В течение предыдущих дней он чувствовал упадок сил и не мог вставать. Накануне смерти он взял с меня слово: если мне удастся выбраться из Советского Союза, передать его пос-ледний привет людям, которых он глубоко уважал. Одним из этих людей был наш маршал Маннергейм. Ему я не успел передать привет, т. к. освободился из лагеря слишком поздно. Успел лишь передать привет графине Александре Толстой в Нью-Йорке. Ей же он просил меня передать и ложку — его «единственное земное достояние». Я обещал это сделать в том случае, если сам не умру от голода. Оболенский освободился от страданий под утро, я провел некоторое время рядом с его телом, покуда санитары его не забрали. В 1955 году я послал ложку графине Толстой. Место захоронения Сергея Дмитриевича осталось неизвестно, т. к. кладбища не было, тела отвозили в лес, закапывали в неглубокой могиле, при-крытой мхом…».

P.S. По заключению Прокуратуры СССР на основании ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16.01.1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов», внесудебное решение по делу в отношении Оболенского С. Д. отменено, по делу он реабилитирован.

Виктор Кравченко,
старший научный сотрудник Ставропольского краеведческого музея.
Напечатано: "Ставропольская правда", 21 апреля 2006 г.

На первую страницу
На страницу Дубравлаг и его обитатели

Hosted by uCoz