литике партии. Но, как сейчас понимаю, занятие это было бестолковое ! Почему ? Потому что в итоге победила «дерьмок-ратия» ! Скажу честно : работая с диссидентами, я их уважать стал.

Эти образованные люди старались достичь конкретной цели, их не пугали ни лишения, ни гонения. Настоящие первопро-ходцы, которые в итоге остались не у дел. Назовите мне, кто из сегодняшних демократов позволит себе сесть в тюрьму ? Нет таких ! Я лично работал с известными сегодня на весь мир писателем Андреем Синявским и поэтессой Ириной Ратушинской. Я был, как тогда говорили, на политическом фронте, но разговаривал с ними искренне ! А три года назад мы встретились с Ратушинской в Саранске на семинаре. Она специально прилетела из Лондона. Мы обнялись ! Ратушинская подарила мне три поэтических сборника, на одном из них написала : «Геннадию Вотрину на память о хотя и тяжелых, но незабвенных годах ...» А я ответил ей поцелуем в присутствии всех собравшихся. Хотя, честно говоря, ее стихи своеобразные и даже в чем-то конъ-юнктурные... Знакомству с Синявским предшествовали странные обстоятельства. Прошла информация, что якобы демократ стучал на администрацию. Откуда взялись эти слухи — неизвестно. Он вовсе не был негодяем, как его некоторые пытались представить. Исключительно порядочный человек... Помню, политические заключенные даже маститых лекторов-мастодон-тов из общества «Знание» ставили в тупик и откровенно поднимали на смех ! Бывали и такие истории : сегодня в Дубравлаге что-то произойдет, а на следующий день это комментирует «Голос Америки» или Би-би-си. Иногда мы сами узнавали о событи-ях в мордовской зоне от «вражеских голосов». Каким образом информация уходила на Запад ? Даже сейчас это остается загад-кой... Мы тоже, кстати, слушали эти радиоголоса — по долгу службы».

Поэтесса обнажила грудь

«Запад внимательно следил за тем, что у нас происходит. Поэтому начальники колоний пытались обращаться с политическими с изрядной осторожностью. Та же Ирина Ратушинская — она ведь была молодой озорницей. Однажды за особо грубые нару-шения ее вместе с подругами перевели в штрафной изолятор второй колонии. А заместитель по режиму вместе со свитой стал совершать обход по камерам. И вот открывают дверь. Поэтесса — в футболке, на которой спортивные рисунки. «Что такое ? Не положено ! Немедленно снять !» Ну, снять — так снять. И она обнажает грудь. Вы бы видели, как начальник из этой каме-ры ломанулся ! Я это говорю к тому, что все россказни о том, что политических в лагерях преследовали — глупости. Наоборот, установки были такими : диссиденты — люди особого склада, провоцировать их нельзя. Фамилию того заместителя по режиму называть не буду — он сейчас в Москве большой человек ! А когда мы с ним встречаемся, вспоминаем этот эпизод и от души смеемся... А еще политические любили объявлять голодовки. Почта где-то задержалась на два дня — значит, что-то не так, значит, это «кумовья» постарались ! Уже появляется возмущение. Первым демократам (не тем, которые сейчас, а тем, настоя-щим, которых я уважаю) я не раз задавал за чашечкой чая, как непоколебимый коммунист, такой вопрос. Спрашиваю, напри-мер, Ратушинскую: «Ирин, зачем по каждому пустяку вы пишите жалобы в разные инстанции ?» И знаете, что она ответила ? «Любая наша жалоба, любое недовольство — это капля смазки на рельсах, по которым демократия движется к цели !»

«Смотрящих» у нас не было»

Политических не стало в Дубравлаге на рубеже 80 – 90-х годов — после того, как Россия стала демократической и вступила в Совет Европы. При этом, как вспоминает Вотрин, даже полицаев, получивших по 25 лет лагерей за сотрудничество с фашиста-ми, нашли возможность освободить досрочно. А вот уголовников, расписавших свои тела татуировками с профилями Сталина и Ленина, надписями «РАБ КПСС», политическими на зоне все равно не считали. «Это обыкновенные урки. А вождей они ри-совали себе на груди, считая, что после этого в эту часть тела никогда и ни при каких обстоятельствах представители власти стрелять не будут. Мы, в свою очередь, просто смазывали их татуированные лбы зеленкой, чтобы инфекция не попала». Во-обще, по наблюдениям Геннадия Вотрина, уголовники тех лет отличались от нынешних куда большей агрессивностью и соб-людением всех воровских понятий. «У нас не было ни так называемых смотрящих за зоной, ни воров в законе, ни паханов — это было характерным только для Севера. Нет и до сих пор — сюда они «не поднимаются», так как ловить им здесь нечего ... У нас всегда был такой принцип : как это я, офицер, буду плясать под дудку уголовника, даже если это вор в законе!»

Помимо политзеков наш собеседник курировал осужденных из иностранной колонии. Особенно ему запомнился Натан Щаран-ский, который после освобождения стал вице-премьером и министром строительства Израиля. Он был человеком рассудитель-ным и мудрым. Также Вотрин вспоминает одесского еврея по фамилии Голод. Здоровенный, рост под два метра ! На зоне Го-лода назначили на трудную должность — заведовать столовой. Отбыв срок, он уехал в Израиль.

Как надували поросят и контролеров

Начиная с 1985 года — в течение 7 лет — Геннадий Вотрин возглавлял в ЖХ-385 комитет народного контроля. В каждой коло-нии под его началом была группа из пяти человек. «Шкурили мы только за дело, — вспоминает Вотрин. — Ведь работали не за страх, а за убеждения. Да тогда и воровали-то единицы. Помню, звонят мне : в одну из ваших колоний приезжают из комите-та народного контроля Мордовии, будут осматривать подсобное хозяйство. Я же патриот, приезжаю на место раньше проверя-ющих. Смотрю и поражаюсь : поросята тощие, грязные. «Хана тебе ! — говорю начальнику колонии... На другой день комитет-чики появляются вместе с обкомовским инспектором. Заходим в свинарник : все хрюшки чистые, упитанные... Члены комис-сии даже возмущаться начали : мол, ложный сигнал получили. Как потом выяснилось, по указанию начальника, всех поросят помыли из шланга и накачали воздухом !»

«Любовницу Шнура на зону не пустил»

Звездным часом в карьере полковника Вотрина (когда он уже был начальником пресс-службы) стал художественный фильм «Четыре», эпизоды которого снимали в Барашеве. Режиссер Илья Крыжановский сознательно изменил сценарий, написав роль следователя — специально для нашего героя. Вотрин должен был допрашивать скандально известного музыканта Сергея Шнурова. «Я поначалу отказывался, но начальство сказало : «Надо !» Ну, я и сыграл ! Допросил Шнура ! Уложился в 4 дубля. Хотя текста было немного, всего на полторы страницы, мне все это было непривычно. А когда мы в перерывах между съемками пили кофе, говорю Шнуру: «Сереж, ты хоть режиссеру спасибо скажи». Он, весь из себя звездный такой, спрашива-ет: «Это за каким...?» «Так ведь я просил, чтобы по сценарию мне разрешили спецсредство применить, а он отказался». — «Что за спецсредство ?» Я ему показываю резиновую дубинку. Он посмотрел и говорит : «Геннадий Петрович, неужели бы ты меня саданул?» — «Ну, пару раз с удовольствием ! Ты ведь на 4 часа на съемки опоздал, а мы тебя на холоде ждали !» Шнур запом-нился Вотрину разгильдяем. «Хотя, по-моему, он просто навесил на себя такой имидж. А на самом деле он нормальный чело-век, коммуникабельный, образованный. Тогда, во время съемок на зоне, у него был роман с одной актрисой. Я ее, правда, на зону не пустил. Почему? Они вылезли из комфортной «Газели» и давай целоваться. Я подошел и сказал: «Сергей, ты в зону пойдешь, а она — нет!» Он на меня наехал : «Ты это чего ?» — Отвечаю : «Будут массовые съемки на глазах у осужденных, ко-торых 800 человек. А на вас, может, любовь опять нападет, и вы начнете лизаться-целоваться. Не хочу допустить волнений среди контингента». Так и не пустил. Все два дня, пока шли съемки, она просидела отдельно. Помню, подходит ко мне : «Когда Сережа выйдет ?» «Ну, выйдет не скоро, — говорю ей серьезно. — Понимаешь, у него в паспорте оказались никелированные скрепки, а у нас, граждан России, должны быть стальные, ржавые. Шучу, одним словом. Придется, говорю, отправить паспорт на экспертизу, месяца через три твоего Серегу отпустим. Думал, она просечет и улыбнется. Ничего подобного ! Совсем девуш-ка обалдела. Слезы на глазах. Еле успокоили...»

Некоторые фильмы просто раздражают полковника. «Когда вижу, что по зоне идет главный кум — заместитель по режиму, а у него «ПМ» на пузе и пара автоматчиков вокруг, просто плачу от возмущения. Уже много лет считается, что вооруженный человек в зоне — это ходячее ЧП ! Настоящая приманка для того, чтобы воры напали и отобрали оружие. Или, например, по-казывают, как какой-нибудь прапорщик гуляет с овчаркой. Какая собака ? Это допустимо лишь в случае бунта, чтобы осуж-денных рассечь, напугать, нейтрализовать».