Республика Мордовия

 Историко-этнографический сайт

 

ЛИТЕРАТУРНОЕ ТВОРЧЕСТВО ЗУБОВОПОЛЯНЦЕВ

Ждём новых произведений от зубовополянцев и выходцев из района, а посетителям сайта желаем получить эстетическое удовольствие от чтения их.

На предыдущую страницу    На следующую страницу

Сергей Оленин,
выходец из Зубово-Полянского района,
Московская область

Рассказы из жизни в Зубовой Поляне

ЛЮДИ И ЖИВОТНЫЕ

 

Летний дождь на лугах

Зубова Поляна окружена лесами. А отчасти и полями и лугами. В 1950–60-х годах та часть посёлка, которая распо-лагается за хлебозаводом (на месте хле-бозавода было большое картофельное поле) и окружной дорогой, не существо-вала, — здесь, в долине Кривуши, были обширные заливные луга, на которых паслись стада гусей и через которые проходили стада коров, направлявшие-ся в лиственные леса с сочной травой.

Всё  это способствовало развитию  жи-вотноводства. На нашей улице ма-леньком  Почтовом переулке  коров держали многие. Не только семьи ра-бочих, но и интеллигенция. Корова бы-ла у врача Езовских, председателя районного  потребительского  общества Тимошенкова, прокурора Комарова ... И

так было на каждой улице. Рано утром из ворот почти каждого второго дома на выстрел пастушеского кнута медленно выходили под напутствия хозяек бурёнки и пеструшки и присоединялись к своим товаркам. Стадо проходило по улице, пересекало обширный больничный двор и медленно втягивалось в лес, который начинался сразу за больницей.

В полдень в лес дружными компаниями отправлялись хозяйки. Они знали, где искать своё стадо, а их  в лесу паслось несколько, — и, пройдя несколько километров, возвращались назад с полными 10-12-литровыми подойниками, закрытыми несколькими слоями белой марли.

Вечером все стада возвращались домой, и над улицами посёлка, нагретыми жарким летним солнцем, стояли тучи пыли, поднимаемой сотнями коровьих ног. Каждые четыре ноги несли в родные ворота ещё ведро молока.

У нас не было коровы. Но родители всегда держали поросёнка. А то и двух. Где-то в конце зимы отец привозил маленького розового поросёнка из мордовской деревни, и почти на целый год он становился одной из главных семейных забот : сначала его нужно было кормить нежной пищей, в которую добавляли молоко, затем, по мере увеличения его размеров и аппетита, увеличивалось и  количество чугунов с картошкой, комбикормом и другой поросячьей едой, которые ставились в печь для варки. Летом на огороде выращивалась свекла, которая разнообразила витаминный стол хряков. А ещё летом иногда совершались экспедиции в лесные заросли крапивы на берегах Кривуши, которую хрюшки особенно уважали ... Их нужно было 3-4 раза в сутки кормить, поить, выпускать на прогулки, следить, чтобы резво носящиеся по двору поросята не сделали подкоп на улицу или в парк и не вырвались на свободу.

Периодически нужно было чистить хлев от того, во что превращались всё увеличивающиеся порции поросячьей еды, которые, вдобавок, зимой смешивались с соломой, используемой, как подстилка. "Амбре" от поросячьих отходов витало над всем двором, исходя от растущей навозной кучи около хлева, в которую добавлялся и куриный помёт из курятника. Оно достигало и сеновала, который находился над хлевом и на котором, как и везде в деревне летом, любили спать в душистом сене дети. После первых брезгливых морщений носа и фуканий мы незаметно привыкли к этим естественным деревенским запахам, они вошли в общую гамму запахов окружающей природы, и в моей памяти не осталось никакого отрицательного впечатления от запахов животных, которые жили рядом с нами.

Эти же "ароматы" порой перемещались и в дом : помню, как несколько раз, когда неожиданно мартовские заморозки достигали запредельных температур, мать переносила поросят из хлева в дом, огородив для них большим куском фанеры место на кухне около печки. Порой в декабрьскую или январскую стужу куры тоже переселялись в подпол, куда им днём опускали на длинном шнуре электрическую лампочку. И было необычно слышать под ногами кукареканье отогревшегося и принявшегося по привычке хорохориться петуха.

Это был обычный способ сохранения животных во время зимней стужи в русских деревнях, который мать вынесла из своего детства в Какуевке и который применяла самым естественным способом, не обращая внимания на наши с сестрой гримасы и недовольство. Мы стеснялись рассказывать друзьям о новых жильцах и старались в эти дни не приглашать их в дом. Но так как это повторилось несколько раз, и так как сама мать не скрывала от соседей обычных на её взгляд житейских проблем, то наши друзья вскоре были в курсе зимних событий в нашем доме. И не помню случая, чтобы кто-то высказал презрительного удивления или насмешки. Впрочем, если ближайшие соседи и не держали поросят, то подобная ситуация была не редкость и в других зубовополянских домах.

В начале зимы поросёнок, превращавшийся за девять-десять месяцев в упитанного жирного хряка, закалывался. Это было особое событие, проходившее обычно в воскресенье. Приглашалась пара родст-венников-мужчин : они помогали поймать поросёнка, который удивительным образом предчувствовал в этот день свою смерть и долго не давался в руки — приходилось гоняться за ним по двору, а потом удерживать, издававшего ужасный предсмертный визг, в то время как острый длинный нож входил под левую ногу, и, наконец, подвешивать многопудовую тушу под стропила сарая для разделывания.

После того, как затихали последние судороги, под рану подставлялся большой таз, в который выпускалась кровь. Из этой свежей крови тотчас же делались кровяные колбаски.

Когда туша оказывалась подвешенной, под неё подставляли корыто и вспарывали живот. Кишки вываливались в корыто. Женщины уносили корыто, освобождали кишки от остатков пищи, промы-вали их и набивали заранее приготовленной кашей.

Потом начиналась разделка туши. Отделялись сердце, легкие, печёнка ... Их сразу же начинали жарить. Приготовлялась большая сковорода жареной печёнки с картошкой, которая считалась обязательной и непременной закуской для мужиков, завершающей весь ритуал закалывания поросёнка и разделки туши. "На печёнку", что иногда подразумевало весь процесс закалывания, разделки и сопутствующую выпивку, а иногда только финальную часть — выпивку — приглашались или родственники-мужчины, или ближайшие друзья.

После очистки туши от внутренностей разжигалась паяльная лампа и начиналось опаливание туши. Гудящее сине-оранжевое пламя начинало сновать по всей туше, сжигая мельчайшие волоски, пепел от которых счищался скоблящим движением острого ножа. Главным было : равномерно водить пламенем по туше, не задерживая его на отдельных участках и держа на определённом расстоянии от щетины — иначе она начинала обугливаться.

В предвкушении выпивки мужики работали споро, с шутками и прибаутками, женщины также быстро сновали между кухней и местом разделки туши. На кухне раскалялась плита, чистилась картошка, из погреба из стоявших там бочек доставалась квашеная капуста, солёные помидоры, огурцы. В сенях на морозе стояли заранее купленные две-три бутылки "белой". Вся атмосфера дня, несмотря на явную серьёзность происходящего, напоминала праздник — отчасти из-за большого скопления народа, занято-го общим делом, а отчасти из-за того, что это было венцом многомесячного нелёгкого труда всей семьи.

Часа через три всё было кончено : опалённая туша оставалась висеть на стропилах, белея распоротым животом и бесстыдно растопырив ноги, на плите скворчала на большой чугунной сковороде изжарен-ная в свежем сале картошка, на другой — тёмной грудой темнела и источала немыслимо аппетитные ароматы печёнка. Мужики заходили на кухню, по очереди мыли руки и степенно рассаживались за столом, на который из сеней перекочёвывали запотевшие бутылки и где в нескольких тарелках были разложены припасы из погреба. Потом на стол ставились сковороды с картошкой и печёнкой, и пир начинался.

Когда мы, дети, были совсем маленькими, нас в этот день отправляли к родственникам и приводили домой под вечер, когда уже всё было кончено. За тот год, что мы проводили с Борькой или Машкой вместе, ухаживая за ними, порой играя с ними, почёсывая им бока или за ушами, мы не могли не проникнуться к ним какими-то чувствами. И когда мы возвращались, и видели нашего любимца вися-щим и бездыханным, мы были испуганы и опечалены. Это была наша первая встреча со смертью. Но по мере нашего взросления и повторения из года в год ритуала убиения животного и последующего веселья взрослых с поеданием "печёнки" (к которой мы долгое время не могли прикасаться), посте-пенно наступило понимание естественного конца для всего живого, и со временем мы стали присутст-вовать при этом событии.

В последующие дни туша разделывалась окончательно : ноги и голова шли на холодец, тазами с которым был заставлен пол в сенях, окорока коптились, куски сала с "прожилками" мяса — бекон, как мы узнали позже — засаливались в бочках. Часть мяса пускалась на фарш, из которого в большом количестве делались пельмени, которые раскладывались на протвени и листы фанеры, — ими также был заставлен чулан. В это же время отец привозил ещё пару тушек овец. Они тоже перерабатывались и выносились на мороз в сени или чулан. Всего этого мясного изобилия хватало на всю зиму : в нужный момент нужно было только снять с крючка в чулане окорок, или достать из бочонка и очистить от соли кусок сала с запахом чеснока, или бросить в кипящую воду несколько горстей замороженных пельменей ...

Ещё одна живность, с которой связаны воспоминания многих жителей стоящего на болотистой местности с речками посёлка, — водоплавающие : гуси и утки. Утки — обычные домашние птицы, главным занятием которых является переваривание даваемой им пищи или поиски её на дне луж и болот. Гуси же — птица более сложная, умеющая более сложную организацию стаи, более самостоятельная и осваивающая более обширную территорию. Именно поэтому те стаи из 20-35 гусей, которые жили на нашем дворе несколько лет, доставили мне много неприятных минут. Домà в посёлке в те годы стояли не так плотно друг к другу, между окружающей их оградой оставалось достаточно пространства для всевозможных проулков, тротуарчиков, даже целых лужаек с так любимой гусями травой-муравой. И вот, с утра заправившись из кормушки во дворе, вся стая отправлялась в путешествие. Пощипывая травку, она медленно перемещалась от дома к рынку, на котором всегда можно было поживиться огрызками и остатками овощей и фруктов. Или отправлялась в другую сторону — к Торфу, болотистой местности с сочной травой. А к вечеру я по приказу матери был вынужден искать проклятых гусей. Особенную же ненависть к гусям я испывал, когда уже классе в пятом–шестом вынужден был караулить их после уроков.

Каждую гусиную стаю возглавлял вожак-гусак, который вытягивал шею и угрожающе начинал шипеть на каждого, кто приближался к его подопечным, за которых он нёс персональную ответственность. Ему оказывали поддержку и другие мужские особи стаи. И если прохожий оказывался недостаточно ловким, чтобы вовремя отпрыгнуть от их крепких клювов и обратиться в бег, то нанесённые их клювами щипки были чувствительными и синяки проходили не скоро.

Со всеми этими шефами гусиной безопасности у меня складывались особые отношения : они, кажется, ненавидели меня не меньше, чем я их. Я же ненавидел их за то, что они уводили стаи далеко от дома и за то, что постоянно нужно было быть начеку, опасаясь удара клювом (от которого даже пострадал наш слишком беспечный кот Васька, окривев на один глаз). Правда, постепенно я выработал тактику борьбы, которая всегда оставляла место схватки за мной : в тот момент, когда гусак на всех парах мчался ко мне, уверенный в успехе своего намерения — пребольно ущипнуть меня за босые ноги, —  нужно было в последний момент отпрыгнуть в сторону, изогнуться и рукой крепко схватить его за вытянутую змеинообразную шею, потом — опять-таки остерегаясь ударов сильных крыльев — следовало приподнять гуся за шею и, крутанув в воздухе, с торжествующим криком отбросить в сторону. Обычно этот маневр ошарашивал гусака, и он пускался в бегство. Потом уже можно было спокойно гнать всю стаю в нужном направлении.

Единственным положительным моментом в существовании гусей (в добавление к пирогам с гусиной печёнкой, домашней лапше с гусиными потрохами и мягким пуховым подушкам) — о котором при встречах мы до сих пор вспоминаем с соседом, глядя на сорняки вдоль дорог — были аккуратно подстриженные гусиными клювами лужайки и обочины дорог ...

Постепенно все пустыри стали застраиваться, улицы начали асфальтироваться, появилось много снующих взад-вперёд машин, и гуси, это бич божий для подростков, исчезли с улиц посёлка.

Ещё одни "пернатые", жившие на дворе, к которым дети испытывают вначале нежность, а потом равнодушие и даже презрение были куры. Пока они покрыты нежным шелковистым пушком (если верить Рабле в "Гаргантюа и Пантагрюэле", глубоко изучившему животрепещущую тему, в этом возрасте они являются лучшей подтиркой), с ними любят возиться, кормить из рук тонко пищащие жёлтые шарики, но вскоре они вырастают в задиристых петушков и глупых куриц, лезущих куда не надо, в раскрытые сени, на огород и приходится гоняться за ними с прутом ... Ещё эти глупые создания иногда любят нести яйца в немыслимых местах, и нужно на карачках лезть под сени, искать там их кладки и вытаскивать в фуражке. Нет, лучше покупать яйца в магазине !

Удивительное дело : это соседство с различными животными, с населяющими их различными паразитами, с отходами от их жизнедеятельности навозом, который приходилось выносить из хлева и курятника зимой, а весной и летом удобрять им огород ; работа на земле и с землёй, которая кишит бактериями; уход за растениями — без перчаток и других предосторожностей (с ужасом вспоминаю сейчас, как при подкормке корней помидоров раствором куриного помёта, который мы черпали из ведра консервной банкой, держа её голыми руками, мы просто вытирали руки о штаты, если хотелось сорвать особенно аппетитный помидор), всё это не приводило к каким бы то ни было заражениям или заболеваниям. Нет у нас и аллергий, от которых страдают миллионы людей. Я долго размышлял об этом и только недавно прочитал о любопытном открытии французских учёных. Оказывается, если человек в детстве находится в контакте с животными, с различными биологическими системами, которые окружают людей, то у него вырабатывается иммунитет ко многим заболеваниям и вирусам, его биосистема легко сопротивляется веществам, которые становятся губительными для тех, кто вырос в относительно стерильных условиях жизни города и городских квартир. Так та "грязь" и тот дискомфорт деревни, к которым с пренебрежением относятся горожане и которого иногда стыдятся сельские жители, оказываются благими для иммунной системы человека. Жизнь и судьба человека порой зависят от таких случайностей и обстоятельств, которые невозможно предвидеть и в которых непросто разобраться.

Май 2005 г.

На первую страницу
На страницу Культура и образование
На первую страницу с творчеством зубовополянцев
На предыдущую страницу с творчеством зубовополянцев

На следующую страницу с творчеством зубовополянцев
На страницу Из века в век

Hosted by uCoz