|
|
ДОМА
Вошёл в свой дом, а счастье меня покинуло ! Ещё на
Колыме, когда уже был вольняшкой, видел сон : будто
вернулся в Саранск, иду по Пролом-ной улице домой, смотрю
и вижу в окне Киру, и вот-вот она меня заме-тит... И
гадаю : "Обрадуется или нет, побежит навстречу или нет,
если увидит ?" И нарочно прохожу мимо, будто не узнаю
её, а сам жду, оклик-нет или нет ? Не окликнула ! Тут же
проснулся в холодном поту. И долго потом старался себя
подбодрить и согреть душу, но этот холодок как
под-крался, так и не исчезал...
Всё произошло, как в том сне ! В первую же ночь спросил
её :
— Почему же не вышла замуж, зачем ждала меня так долго ?
Ждал какого-нибудь хорошего ответа, пусть даже обмана,
но красивого, вроде "люблю очень" и тому подобное. А она
фыркнула : "Ждала ? Да
просто никто не звал замуж, вот и не вышла !" Будто подкосила меня своим ответом ! С тех
пор в горле встал горький ком, который до сих пор |
П. Левчаев в конце 1940-х гг.
Пре-доставлено И. Левчаевым, внучатым племянником
писателя (Пенза). |
невозможно проглотить.
Этот ком добавился к тому, который уже давно в горле
стоял. Сидел я в 12-ой камере, в которой встре-тил
Бебана. Завели двух пареньков — учеников художественной
мастерской. Кира как раз с бельём прислала мне
фотокарточку. Ребята увидели, заулыбались :
— Ой, это Кира Петровна — любовница Сергея Андреевича,
все премии её, он каждый вечер водит её в сад, в кино !
Сергей Андреевич ! Интересно, кто же это ? Увидеть не
пришлось, но имя запомнил и теперь вот спро-сил :
— А кто такой Сергей Андреевич ?
Она сердито фыркнула и прошипела :
— Чего ты меня расспрашиваешь, какое твоё дело !
И ещё. Живу день, другой, из дома не выхожу, потому что
не в чем. Нет ни пальто, ни шапки. Деньги у меня были,
думал сначала, что добуду что-нибудь из одежды
— базар почти под
окнами, но из одежды там ничего не продавали. Выпал
снег, а я в лагерных ботинках, в лагерном бушлате да в
самодельном картузе, в котором приехал. Куда выйдешь ?
Стыдно на люди показаться ! Я хотел пойти искать работу
в более интеллигентном виде, всё ещё надеялся, что
возьмут меня в издательство или в газету — хоть
корректором. Грязной работы ещё стеснялся !
Ну, а между базарными днями сидел дома и не знал, чем
заняться. От безделья стал как-то разбирать ящики стола,
и попалась мне фотокарточка : Кира в вышитой украинской
блузке с накрашенными гу-бами, улыбается, чуть ли не
хохочет. Ударило в голову : вот так новость, а мне как
ни пришлёт фото-графию, так на всех вид такой, будто
вот-вот заплачет. Всё время жалел её, грызла совесть за
её стра-дания, думал, что переживает за меня, ждёт. И
так и вертелись в голове слова популярной тогда песен-ки
: "Милый друг, нежный друг..." Нечего скрывать,
спокойней было на душе от того, что меня ждут и верят...
А она, видать, весело жила, только скрывала это от меня.
Перевернул фотографию, а там под-писано : "Моему
лейтенанту..." Так ! Оказывается был у неё и лейтенант !
Стал опять копаться, смот-рю — боевой, красивый
лейтенант на фото, а на обратной стороне надпись : "Моей
соловушке… " Вот как, не очень-то и переживала
за меня
моя жёнушка ! Положил обе карточки на стол, подождал,
пока она пришла с работы, показал ей ту, на которой она
улыбается и спросил :
— А почему мне такую не прислала ?
Посмотрела и стала чернее тучи, вырвала карточку и
отвернулась сердито. А я опять :
— А кто этот лейтенант, и кого он так называет : "Моя
соловушка ?"
Выхватила у меня и эту фотографию и, дрожа от гнева,
крикнула :
— Сидишь и роешься от безделья ! Пора на работу
устроиться, а то жрёшь наш паёк за милую душу !
Тогда неработающим карточек не выдавали, даже работягам
давали по 600 граммов хлеба, а учащимся по 300 граммов.
Дочка Эмма училась в школе. Выходит, мы жили втроём на
900 граммов и, конечно, я съедал их долю. Мне самому
было тошно, такой кусок не лез в горло. Но делать было
нечего, в лагер-ном мундире в люди не выйдешь, это
равносильно самоубийству.
И вот, наконец, кое-как я добыл себе какую-то одежонку и
пошёл устраиваться на работу. Сначала по наивности искал
"интеллигентную" работу. Эх, и дурак я был ! Если бы
пошёл пахать или лес валить, может, и забыли бы про
меня и второй раз не забрали, а я полез опять в змеиное
гнездо. Искал работу здесь же, в Саранске, причём
"чистую", "благородную"... За такой работой сначала
пошёл в обком. От-туда меня послали в горком. В горкоме
сказали :
— Мы помогаем устраиваться на работу только коммунистам.
Пришлось тяжело вздохнуть и выйти из тёплого и светлого
кабинета. Стал ходить по учреждениям, ис-кать работу без
помощи партийных органов. Но у меня не было никакой
специальности. Был бы камен-щиком или слесарем,
бухгалтером, инженером или врачом, может, и взяли бы
куда-нибудь. А я мог ра-ботать только каким-нибудь корректором
или литработником... И пошёл я кланяться в "Мокшень
правду". Но П. К. Ежов сказал :
— Некуда, у нас штаты укомплектованы.
Из "Мокшень правды" пошёл в Мордгиз, к Коткову. Тот тоже
Константинович. И тоже только спро-сил, над чем я
работаю и где достал такую шапку, а о работе сказал :
— Нам корректоры не нужны, давай лучше напиши
что-нибудь.
Хожу, сгораю от стыда, а что делать ? Дома мать Киры
утешает меня :
— Ну, как-нибудь потерпи до лета, а там, может, в
какой-нибудь совхоз подашься работать в сад. Вон как там
хорошо платят... А стыдиться нечего, работают ведь люди
!
А есть сейчас хочется, а на базаре ведро картошки — 130
рублей ! А вёдра… где только такие берут ? В них только
шестнадцать картофелин помещается ! Как-то сестра Киры,
Нина Петровна, говорит :
— У нас счётовод уходит в декрет, зайди, я замолвила за
тебя словечко, похвалила тебя, сказала, что лучшего
работника не бывает, может, возьмут тебя. Оклад 400
рублей и карточка ! Иди !
Пошёл. Начальник отдела кадров расспросил меня,
"прощупал", что я из себя представляю, и как толь-ко
узнал, где я был и кем работал раньше, то засвистел и
говорит :
— Нам ещё вчера один человек оставил заявление !
Ходил я, ходил по разным учреждениям, но всё время
возвращался домой безрезультатно — места для меня не
было. Потом через Киру в издательстве стали давать
править корректуру, копался до помутне-ния глаз, а
зарабатывал в месяц только на ведро картошки. А
карточки, конечно, никакой.
Вскоре перестал обивать пороги, вспомнил, что говорили
про мою статью знающие люди и стал ждать, что меня опять
арестуют. Так было тошно, что даже завшивел от
переживаний, так было тяжело на ду-ше, что хотелось
залезть в холодную могилу ! Но земля под ногами не
разверзлась, и я не провалился сквозь неё, а… поступил
на бухгалтерские курсы. Стал учиться с усердием и держал
рот на замке, в аудитории сидел позади всех. Парни и
девушки, мои однокашники, были веселы и довольны,
шутили, смеялись, озоровали, даже на занятиях не
успокаивались... А я боялся даже голос подать, всё время
ка-залось, что за мной следят. Однажды, когда проходили
тему "Пятилетний план", которую рассказывал маленький
старикашка, они так раззадорились, что сорвали занятие :
старичок пошёл жаловаться. При-бежал Г. Л. Клигерман —
лицо пылает от гнева, изо рта слюна брызжет, — стал
орать на меня :
— Ты и здесь никак своих привычек не можешь оставить !
Вредитель ! А ну к директору !
Слава Богу, директор был человеком.
— Да ладно, учись ! — махнул рукой, нахмурившись.
Потом у этого человека дела пошли под гору, конечно, не
из-за меня. А Г. Л. Клигерман забрался вон как высоко !
Курсы я закончил, но работы так и не нашёл. Куда не
зайду — или место занято, или ещё что-нибудь неладно.
Как скажу, где был десять лет, то вежливо отвечают :
— Конечно, взяли бы, но нам нужен опытный бухгалтер, с
практикой.
А через день-другой брали на это место парня или девушку
из тех, кто посещал со мной курсы, хотя учи-лись они
гораздо хуже меня.
На предыдущую
страницу
На следующую страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша-мордовского Кузевой С.И. Редактор Оленин С.Д.
|
