|
Начинался сезон добычи золота. Бригаду нашу опять увели-чили, объединили
с бригадой Хвастунова и стало нас больше ста человек. Михаил Матвеевич
Хвастунов был на свободе начальником путей и поэтому любил машинистов, кочегаров,
диспетчеров, стрелочников... Любил и хорошо работающих, и не отлынивающих
людей. Человеком он был рослым и силь-ным, предприимчивым, и хорошо знал,
как командовать боль-шим коллективом. Я это
скоро понял
очень хорошо...
Здесь я встретился с такими людьми, которых не забуду до са-мой смерти.
Это Кулиш Иван Петрович — простой и честный трудяга; Таюрский Дмитрий
Глебович — председатель одного из Сибирских колхозов на реке Таюре,
очень душевный и тру-долюбивый человек, небольшого роста и силы; Железняк
Иван Андреевич — студент 3-го курса Николаевского судо-строительного
института; Грибов Юрий — спокойный и ум-ный парень. С этими людьми я
очень сдружился, а к Кулишу даже ездил в гости на Украину через 25 лет
после того, как вышли отсюда.
Не забуду и Ржигу, Романова, Кассу, Томиловского — это бы-ли очень плохие
люди, пили мою кровь, расскажу в своё вре-мя... Большой зуб до сих пор
имею на Ризу Аликперова и всю его бригаду... |
Г. Клуцис
"Труд в СССР — дело чести, славы, доблести и геройства".
Советский плакат 1930-х гг. |
Попов, Булгаков, Деринг,
Мильманн, Мендель, Яушев, Шивин, Зданыкин, Люшен Хенс, Раевич, Соко-лов Дима, Коржиков, Колпиди, Бабенко... На "Фролыче" с этой бригадой я стал
рекордистом. В мае взялся за тачку. Был приказ : "Кто сделает больше
150-ти процентов — того кормить вне норм и кате-горий", — ешь, хоть лопни
! И правда, так и было. Кормили, ничего не жалели, в день давали по 3,5
кг хлеба ! Правда, недолго, так как люди стали его выбрасывать, не
съедали столько...
...Злые были зеки, что и говорить. Однажды привезли яловые сапоги, хорошие
ботинки. Ранней весной переобули. Склада-каптерки не было, сапоги
свалили под открытым небом. Обувайся, кто хочет ! На-чальство решило : по
две пары никто не обует, а по одной хватит всем заключённым. Но не так
думали зеки. Сам видел, как один вор-крохобор сжёг свои сапоги. Стоит
над костром — голенище сапога стало морщиться... Он смотрит и улыбается :
— Уже
три дня ношу,
надоело, надену новые !
И не выдернул ногу, оставил сапог, тот сморщился, еле снял. На следующий
день пришёл в новых сапо-гах, но они всё равно ему не понравились, хотел
выбросить и обуть другие... Новые сапоги выбрасыва-ли за территорию зоны в
тайгу и кричали :
— Дневальный ! Я босой — на работу не выхожу !
Закон был : если человек и здоров, но у него нет обуви, одежды или
варежек — на работу не выгоня-ли, производство не примет.
Тысячу пар сапог "износили" за одну весну...
...Стали возить грунт с золотой породой на тачке к агрегату (бутаре), где
его промывали. Звено наше было из 4-х человек : Кулиш, Железняк, Грибов
и я — все молодые парни, комсомольцы, все верили тогдашнему лозунгу : "Труд в СССР — дело чести, доблести и геройства !" Скоро поняли и
то, что "тем-нить" хватит ! Не то время и не та бригада, не тот бригадир,
за спиной которого можно было бы хит-рить. Да и грунт попался довольно
талый
—
из мелких, с орех, камушков, который не нужно было дол-бить ломом и
кайлом, только бери, грузи в тачку и вези. Тачка тоже попалась хорошая,
сама едет, толь-ко держи, чтобы не накренилась. И трап как тротуар :
рядком положены две толстые доски, покрытые железом. К тому же дни были
солнечные, весёлые, и настроение
тоже
было хорошее. И, вдобавок ко всему этому, у нас у самих появилось
огромное желание доказать, что мы не враги своему народу, род-ной
Советской власти.
И мы стали стараться : Кулиш и Грибов наполняли тачки, а мы с Железняком
возили их к бункеру. Расстояние было
метров
50-60 туда и обратно. Первая тачка далась мне легко, я подхватил её и
довёз очень быстро. Кулиш не успел даже наполнить другую. Мы двое взяли
две тачки, чтобы пока один возит туда и обратно к бункеру, другой бы в
это время загружал вторую. Но Кулиш не успевал напол-нять их, и у меня было
время немного отдохнуть. А потом опять чуть ли не бегом туда и обратно. Бегу и радуюсь : "Вот какой я враг, смотрите !"
Наш горный мастер
— шустрый и хитрый Бабенко —
был уже пожилым человеком, жившим на Ко-лыме не первый
год. Он стоял за холмиком земли и внимательно
наблюдал, кто как работает. Вкалы-вали до обеда. Обедали здесь же, на
производстве. Рядом с забоем были установлены котлы под наве-сом — кухня,
а столовая была где хочешь... Садились под открытым небом прямо на
землю. Небо — крыша, земля — полы, тайга — стены ! На кухонной стене
вывешивали приказ :
кто и сколько сделал,
кого и как кормить. Наше звено
выполняло норму на 175% ! Мы рекордисты ! Дела пошли хорошо : кормили
лучше некуда. Хлеб белый, щи с мясными консервами, хорошая крупа :
горох, гречка, рис, пшено, свежая рыба, солёная кета, селёдка иваси,
сладкий чай, кисель, мясные и рыбные котлеты ! Хочешь — питайся и с
ночной сменой. Хорошо кормил лагерь, помогало и производство. Каждый
день к вечеру в забое раздавали "буфет": пачку папирос, 50 грамм
сливочного масла, 200 граммов белого хле-ба, конфеты, стакан горячего чая,
30 граммов спирта. А если закапает дождик, то и лагерь выдавал по 30 граммов
спирта вечером или утром после забоя. Со мной всегда была бутылочка,
наберу полную — продам за деньги. Раз в пять дней "ларёк" выдавал лагерь
— 5 пачек табака, две банки рыбных и три банки мясных консервов, спирт,
белый хлеб, сахар...
Вот так вот возили в отвал породу с золотоносного слоя, которая была без золота. И
прошёл слух : кто-то нашёл самородок ! Кое-кто
уже
видел — с
боб, граммов семь, красно-желтый, как огонёк ! Я тоже стал искать
возможность увидеть его. И увидел ! Ну, не с боб, поменьше, не красно-жёлтый, а
светло-жёлтый, скажешь, даже не золото, кусочек бронзы, вовсе не блестит
и не горит. Всё равно интересно
—
ведь золото ! Самородок ! Говорю :
— Продай !
— Купи ! За пайку хлеба !
Фу ты, а я-то думал, что запросит ого-го-го !
— На !
И отдал свою пайку — кило двести. Мечтал : "Сохраню, привезу домой,
покажу дочке, Кире, друзьям !"
Потом таких самородков сам находил множество, и было уже нисколько не
интересно !...
В те дни из дома пришла посылка : чёрные сухари. В письме Кира
спрашивала, отдал ли Тингаев Давид Иванович посылку и деньги, которые
она передала через него в тюрьму. Ответил, что отдал, чтобы она не рвала
сердце. А посылка меня очень смутила... Написал, чтобы больше не
высылала, что нас кор-мят хорошо. Скоро пришло второе письмо : "Если
так, то вышли нам денег, мы живем очень плохо..." Она не знала, что нам
не разрешали высылать ни денег, ни посылок, хоть и зарабатывали мы
хорошо. Например, в 1939 году за половину мая у меня вышло 950 целковых
! Работая в Мордгизе редактором, получал оклад 250 рублей в месяц. Но
деньги нам не выдавали, их зачисляли на наши сберкнижки.
Жил в обустроенной палатке, среди хороших людей, сыт, здоров, хорошо
одет — что ещё нужно ? И ра-ботаю, что было сил, и друзья меня уважают.
И всё равно из головы не выходит : "За что !?" Вспо-минаю, как в семь
лет остался без отца, как ходил босой пока не научился плести лапти сам,
как зимой целыми днями сидел на печке и завидовал другим детям, у
которых были тулупчики, лапти по росту и сшитые для них же шапки. Они
катались с горки на ледяных скамейках и салазках, а мне нечего было
одеть и обуть. Скучно было, хоть караул кричи
— целыми днями на печке
голодный. Не было у нас хлеба, иногда только картошка и то не вдоволь,
или картофельные очистки. Не было возможности хо-дить в школу зимой.
Друзья бегали целыми днями, играли на берегу реки, а я ходил
попрошайничать под окнами. Друзья днём на полевых работах, вечером все
вместе едут в ночное на своих лошадях вер-хом, а я пасу свиней... В 1928
году вступил в комсомол, был сельским активистом, бегал, куда пошлёт председатель сельсовета, собирал страховки, сельхозналоги, боролся с
попами-монашками, пьяницами, подкулачниками, дрался с кулаками...
Трижды поджигали наш домишко ! Не раз видел оскал классо-вого врага,
встречался со смертью, попадал в руки кулаков...
Комсомол направил меня учиться, и я стал алчным до знаний, слагал песни
о том, как меня, вчерашне-го попрошайку и пастуха, батрака, Советская
власть сделала человеком. В 1934 году одним из первых вступил в Союз
писателей и про это счастье пел-чирикал, как воробей, которого после
долгого голода и холода согрело весеннее солнышко. Так за что же !!?
Вспомню про всё это, осознаю, где нахожусь, и опять лезет под сердце
острым ножом обида... Не зло, а обида, я очень верил, что Советская
власть не могла
так
поступить
со мной
! В этом уверен и сейчас ! Но почему
же ? За что же на мою долю выпало такое испытание !? И опять приходит в
голову : может, это сон !? Конечно, сон ! Но почему так долго не
наступает пробуждение ? Ну ? Ну ? Вот моя тачка ! Вот Ваня Железняк !
Юра Грибов ! Ваня Кулиш ! Они ведь тоже здесь, и тоже спрашивают себя, и
тоже не знают — за что. Значит, не сон ! А, может, настоящие враги
перевернули Советскую власть и таких хороших парней пригнали сюда, в
такую даль, на эту тяжёлую работу ? Но ведь Сталин же на месте ! В
Кремле ! Он видит всё, он должен знать обо всём ! Почему же тогда здесь
находятся такие замечатель-ные люди — Зданыкин, Яушев, Таюрский,
Антонов, Шиповский, Чесноков !? Старые большевики, друзья Ленина.
Народные любимцы — Павел Петрович Постышев, Саша Косырев и сотни, тысячи
дру-гих коммунистов, которые боролись, проливали свою кровь, сидели в
тюрьмах и на каторге за Совет-скую власть !!? Что же происходит ?
Так задумаюсь, что даже забываю о действительности : иду по дороге, а под
ноги не смотрю. Гоню по забою тачку, а не вижу её, не вижу трапа под
ногами, людей вокруг. И если бы не бункер, куда разгру-жают тачки, и не
трап, то ушёл бы, куда глаза глядят... Но трап заканчивается. Иду обратно
с пустой тачкой по нему, а перед глазами Саранск, мой дом, любимая
доченька, друзья, любимое дело... И ду-маю : друзья учатся, коллеги пишут
новые произведения, а я... Дома ждут меня кровиночка-доченька, жена, моё дело, а я... Да за что же, родная Советская власть, за что !!? Так
задумаюсь опять и забудусь, представляю, будто передо мной Сталин, и я
его спрашиваю : Иосиф Виссарионович, за что !? Будто говорю с ним,
рассказываю всю правду о себе и плачу, плачу... И прохожу мимо друзей,
которые тоже стоят с поникшими головами, пока меня не окликнут... Крепко
преследуют меня эти мысли !...
Однажды один еврей говорит :
— Ты, парень, брось свои
думки, а то ведь с ума сойдёшь !
Тебе, смотрю, уже не долго осталось до этого
!
А как брошу ? Отвечаю :
— Я пытаюсь, но ничего не получается !
— А ты лучше считай до ста, до тысячи…
— Пробовал, — говорю, — но дохожу до ста, начинаю считать дальше, а
очнусь— опять дома, в Моск-ве, рассказываю Сталину про свою печаль-обиду
!
Еврей покачал головой и отошёл от меня, махнув рукой...
Он работал в Коминтерне, видел Ленина, и хотя сам был из Америки, а про
нашего вождя знал много. Про Сталина однажды сказал :
— Вот вы, молодые, нынешние комсомольцы, смотрите на портрет Сталина,
ему в лицо, и чуть не мо-литесь на него. А если бы посмотрели со "спины",
узнали бы, что и у него есть грехи, и немалые, не молились бы, а,
пожалуй, плюнули бы ему в лицо !
У меня волосы поднялись дыбом от таких слов... Правда, такие речи я
слышал и позже. И даже ещё похлеще — про Сталина, Молотова и других вождей
! Но не верил никогда ! Думал : так говорят со зла, за то, что посадили,
за то, что держат под прицелом, за то, что заставляют работать. Было
время, эти ораторы сидели на "высоком" месте, проживали жизнь без нужды
и лишений, и на работе не потели и не набивали кровавых мозолей, сытые и
довольные, пригревшиеся при Советской власти. Про таких я думал так :
"Так вам и надо ! Попробуйте, повкалывайте, узнайте, что такое труд !"
Злился на тех, кто ругал
Сталина,
и только за одно это считал их врагами и не общался с ними.
В конце концов своих раздумий стал бояться и сам, ломал голову, как бы
от них избавиться. И к сча-стью, что ли, в руки попался откуда-то томик
без обложки с "Лирикой"А. Пушкина. И появилось заня тие... Долго ходил
я с этой книжкой, спал и ел с ней, и выучил все стихи из неё наизусть. А
когда вы-учил — стал про себя или шёпотом читать их один за другим.
Лезет в голову думка-обида : "За что !?", а я : "Вечор, ты помнишь, вьюга
злилась, на мутном небе мгла носилась..." Встанет перед глазами Са-ранск,
мой дом, вид перед домом — военная база, вокруг берёзки, я машу
рукой, будто гоню это виде-ние, и опять начинаю : "Товарищ, верь, взойдёт
она, звезда пленительного счастья !..." Читаю про себя, всё, что придёт в
голову, что вспомнится !
Долго так я боролся со своими раздумьями и, казалось, победил их, ведь
не сошёл же с ума. И чтобы по-кончить со всем этим, сказал себе : "Правда
есть на белом свете, она ярче солнца светит. Пусть её за-крыли тучи —
все же светлый миг наступит !..." И стал ждать. Ждал днём и ночью, каждую
минуту, каждый час, каждый шаг. И так захватило меня это ожидание, что
не переставал надеяться. Мечтал : встану однажды утром и меня выкрикнут
! Ночью ложусь — надеюсь, что разбудят ! В забое работаю и жду. Только
увижу, что нарядчик идёт со стороны лагеря или кто-нибудь другой —
сердце
начинает
стучать : "Не за мной ли !?"
На предыдущую
страницу
На следующую
страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша—мордовского Кузевой С.И.
|
