Утром, как только простучали по куску рельсы подъ-ём, я ушёл и залез
опять в свой шурф, чтобы меня сно-ва не погнали на работу с дневной
сменой. Очень ско-ро надо мной появился десятник и спросил как дела.
Бодро ответил : "Хорошо !" Десятник засунул длинную палку в шурф, будто
чтобы измерить глубину ходки, и похвалил меня :
— Молодец, норму выполнил !
Я опешил : то ли смеётся, то ли нет ? Потом с по-мощью его палки легко
вылез из шурфа.
Так я "копал" шурф с неделю. Как только уйдёт десят-ник, вылезу
— и в барак, сижу там до утра, а
перед |
В шурфе |
подъёмом назад на рабочее место. Так я научился "темнить"
— не работать,
а только делать вид, что работаю. Жизнь научит как выживать !
Потом нас собрали в бригаду из 13 человек, бригадиром
стал Колчин Иван. На себе вывозили "торф" — землю, в которой нет золота.
Её называли торфом, хотя в ней были и скальные камни, и мох, и чего
только не было. Вывозили "торф", обнажали породу с золотом. Работали
неумело и медленно. За ночь вывозили на расстояние 15 метров 7-8 тележек
— два кубометра. Вывезли бы, может, и больше, но грунт был мёрзлый, и
ломом, и кайлом его было много не взять. Вечная мерзлота ! Кормили нас
муч-ной водой и очень плохо пропечённым хлебом. На кухне были и селёдка,
и масло, но нам они не доста-вались. Здесь уже хозяйничали "друзья
народа" — урки, им доверяли все "тёплые места" : еду, одежду, склады,
пекарню, кухню.
Возле пекарни лежали два мешка белой муки. Однажды утром пекарь
проснулся
—
нет муки. "Где ?" — спрашивает сторожа. А тот лыбится : "Кто
знает ?" Муку он, конечно же, проиграл в карты, но
для него
это обошлось без последствий
—
он
был вором-рецидивистом. Таких случаев было много... Нас, "контриков",
на такие места не ставили, даже дневальными не назначали...
Был среди нас, зэков, парень по фамилии Колесников
— атлетического сложения, работник Саратов-ского, что ли, обкома
комсомола. Чуть что
—
начинал рассказывать, как хорошо питался да
одевался на воле. И здесь, смотришь, из своего мешка то и дело достаёт
то кусок сахара, то ломоть белого хлеба... А у нас у всех не то что
сахара, чёрного хлеба лишнего куска тогда не было. И где только брал ? Будто
никуда в сторону и не уходил ! Однажды в забое подкатил ко мне и шёпотом
предложил бежать с ним, мол, трое уже есть, нужны ещё двое надёжных и
проворных парней, вроде меня, к тому же с деньгами. Тогда, первые годы,
охраны нигде не было и много зеков бежало, но у меня и в голове этого не
было.
— Не побегу, — сказал, — идите без меня !
И хорошо сделал : Колесников был провокатором, "стучал" начальству на
тех, кто собирался бежать, докладывал кому надо, и тех брали на строгий
режим...
...С Колчиным работали недолго, две-три недели, а потом нас объединили с
бригадой Жуховицкого. Лев Фадеич Жуховицкий в прошлой жизни был прокурором
Западно-Сибирского края. Человеком он был ушлым, но порядочным. Как только
бригада увеличилась — понадобился дневальный. У меня к тому времени
отнялась спина, работать не мог... И выбрали меня дневальным. Жуховицкий
сразу же послал меня наводить порядок в палатке : топить, греть воду. Стал
работать : ещё до подъёма получал пайки, приносил завтрак, обед, ужин,
раздавал всё, носил дрова, воду, приглядывал, чтобы ничего не пропало из
барака, чтобы всю ночь топилась сушилка, чтобы вовремя чинились одежда и
обувь забойщиков. Крутиться нужно было, как веретену, и бегать стрелой.
И всё равно через
две-три
недели спина стала проходить, а месяца
через
два я поправился, заметно округлилось лицо и ходить стал прямее и
свобод-ней. Достал чёрные валенки, добыл чёрный полушубок, хорошую шапку.
Начальство старалось заставить нас работать
больше
и что только
для этого не предпринимало. Однаж-ды зачитали приказ : кто перевыполнит норму хоть
на 101% — тому дополнительный паёк : полчер-пака баланды и полкило
хлеба. Наша бригада свою норму стала перевыполнять ежедневно, и каждый
день бригадир докладывал об этом в дополнительной справке. Эту справку
нужно было "на подпись" к начальнику лагеря носить мне — дневальному. И
я ходил с ней к нему
каждый вечер. Однажды он вдруг
спросил меня :
— А ко мне дневальным пойдёшь ?
Да кто бы отказался от такого счастья ?
— Пойду, — отвечаю.
— А какая у тебя статья ?
У меня не было никакой статьи, а была литера из трёх букв в формуляре : КРД — "контрреволюцион-ная деятельность". Я
так и сказал, и он засвистел : "Фью,
фью, фью ! Такого молодца мне не надо !" И не взял меня. А всё же
я ему
понравился, потом он говорил бригадиру. Но мне и дневальным
бригады было неплохо...
Но однажды
бригадир
оглядел меня и сказал :
— Хватит, Левчаев. Покантовался и хватит, пусть отдохнёт другой
забойщик, а ты сегодня же в ночь в забой !...
И пошёл в забой, на каторжную работу. Вспоминаю... Уже середина лета, на синем небе смеётся сол-нышко, цветёт широкая долина, по
сопкам зеленеет редкий лесок, поют трясогузки, где-то кукует ку-кушка...
А мы ничего этого не видим, не слышим. К нам в вечно сырой и туманный
забой не доходят солнечные лучи, и за звуками моторов и буров ничего не слышно. Для нас солнечных дней и тёплого лета нет, у нас всегда холодно,
сыро и промозгло...
Гудит бутара, гремят лебёдки, дерутся-ругаются горные мастера, прорабы,
участковые начальники. По спинам да по плечам зеков "танцуют" их палки,
грозится охрана, лают злые овчарки... Сбежали от нас звери и
подальше улетели птицы... От этого шума-гама раскалывается голова,
от грязи, сырости, холо-да, ругани становится смертельно тоскливо...
Но в сторону
шагнуть
невозможно : "Шаг из забоя — буду стрелять !"
Так постоянно орёт охранник — в руках автомат, рядом собака. Да хоть бы
на секунду за-быть про этот ад ! Жалобным голосом и шёпотом прошусь :
— Гражданин боец, отпусти в туалет !
Но стража будто бы не слышит. Тогда повышаю
его
в чине :
— Гражданин начальник !
На этот раз услышит, повернётся в мою сторону :
— Давай !
Охранники как на подбор, будто все из одной колоды вырезанные, и речь у всех
одна, и слово одно
—
«Давай !» Будто дубины... "Даю": быстро вылезаю из
забоя и ныряю в кусты. Здесь всё по другому : ти-хо, к щеке прикасаются
мягкие листочки, вокруг цветут белые, жёлтые цветочки, над головой поют
птички. Тихо, только листочки шевелятся от ветерочка. В туалет не
хотелось вовсе, но я присажива-юсь и смотрю по сторонам, любуюсь,
радуется сердце : как здесь здорово, как красиво на воле !...
Вот так вот однажды сижу, смотрю — а передо мной чудо ! На крошечной кочке растут три травинки, а на
верхушках травинок поспели три ягодки : брусника, костяника и земляника !
Матушки, да как же так !? И кочка-то одна, а ягоды разные — одна красная,
другая — жёлтая, третья — зелёная ещё. Ма-мочка ! Любовался, радовался и
забыл, где я, и засиделся. Вдруг зашумели кусты, и надо мной загремел
тот же голос :
— У, паразит, сколько можно сидеть ? Давай !
И чем-то больно ударил по плечу. Потемнело в глазах...
На предыдущую
страницу
На следующую
страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н.Н.
Перевод с мокша—мордовского Кузевой С.И.
|