Пока ждали Антонова, разговорились с Чесноковым.
Фёдор Маркелович с большим интересом расспра-шивал меня о моём
творчестве, о том, что интересного я написал за последнее время. Я
рассказал про "Двойных сватов" — повесть
была написана уже
тогда и
даже напечатана на машинке, и называлась "Фёдорова Анна". Одну копию
машинописи не нашли при обыске, и Кира хранила её 10 лет. При пов-торном аресте она её уже спрятала. Она была у неё до 1950 года,
когда она прислала её мне в Игарку. Там я повесть во многом подправил, но
напечатать её удалось только много лет спустя, в сборнике "Лес шумит".
Новое название дал А. Малькин. Пересказывал я повесть с такими же подробностями,
с какими описывал своих героев, даже
показывал, как Анна пляшет, как сидит и вышивает вечером, как ходит и
лузгает семечки Яша, кто как разговаривает и другие подробности. Фёдор Маркелович хо-дил по камере молча, потом через длинную паузу
тихо сказал
:
— Ничего, можно было бы напечатать.
Ф. М. Чеснокова и на воле
я знал,
как хорошего человека, но в камере я
его полюбил и теперь говорю : пусть никогда не уйдет
он
из моей памяти !
Однажды вызвали его в воскресенье, днём. Мы очень удивились, такого ещё
не бывало ! Ждали с не-терпением. Особенно я
—
так
мы
сдружились ! Даже пайки свои съедали пополам : сначала его, потом мою.
Поэтому я боялся, что нас могут разлучить. На моё счастье, это долго не
происходило... Наконец, он вернулся с большим узлом, в котором было
чистое бельё и большой каравай подового хлеба. И пер-вое, что сказал,
было :
— Ну, Левчай, давай пожуём вдоволь !
И, разрезав каравай, положил передо мной большие ломти. Я отломил потрескавшуюся
корочку, кото-рая захрустела у меня под зубами. Я ел и как будто не ел, а
молол зубами до боли в челюстях, наслаж-дался вкусом домашнего хлеба. В
то воскресенье также ели с нами наши товарищи. Чесноков ел и рас-сказывал
:
— Приходила третья, профессор из Москвы... С первой мы развелись ещё в
18-ом году. И это было вот при каких обстоятельствах : в одном бою меня
ранили, и я попал в плен к белым уральским казакам, а командованию
сообщили, что я убит. Жену родители мои очень любили. Как свою родную
дочь. И соб-рались выдать
её
замуж. Честь по чести, со свадьбой, гульбой, подарками... А я вырвался
из плена, а через год вообще отпустили домой, насовсем. С базарного села
вёз меня односельчанин, но он не узнал меня. Я стал расспрашивать его о
том, о сём, как поживают родители Чеснокова, его жена. Тот расска-зал,
что жену его сосватали и что, кажется, как раз сегодня выдают замуж за
того-то. Я так и не приз-нался, кто я такой, и мы молча доехали до
деревни. Захожу в наш дом — всё правда ! Жена сидит под образами в фате
рядом с женихом. Дом ходуном ходит от песен и плясок. Я развернулся к
выходу. Же-на узнала меня, отпрянула от жениха, кинулась за мной, упала
в ноги и целует сапоги... Но я ушёл. Она прогнала жениха и осталась жить
с моими родителями, и до сих пор с ними живёт. Вырастила нашего сына.
Про вторую тоже спросили, но он много не стал рассказывать. Сказал
только, что она в Саранске в его квартире живёт домработницей...
...Антонов пришёл утром, опять долго то ругался, то смеялся, потом спросил у Шиповского, что
же та-кое случилось, почему НКВД выжило из ума. И вдруг
сказал, что теперь не верит тому, что Тухачев-ский враг, как об этом
пишут в газетах — в них были напечатаны его ответы
на вопросы следователей и признания. Антонов сказал, что и
Тухачевского могли заставить оговорить себя. Шиповский этому не верил, спорил
и как доказательство приводил пример из своей молодости : когда белый генерал Куро-паткин заставлял его выдать секреты,
грозя то расстрелять, то обещая высокий офицерский чин — он всё
равно молчал. За это генерал его так зауважал, что
даже
отпустил : "Дураков ведь нет брать на се-бя то, чего не было". Чесноков
тоже не верил, что Тухачевского заставили оговорить себя.
А я верил. Но в голове крутилось : "А поди Тухачевский подписал, как и я,
не весь протокол,
и следова-тели
в газетах его оклеветали ?"
Додумался я до этого и стало мне ещё тревожней : вдруг не порвут, как
обещали, бумаги, вдруг напечатают мои "признания", и все подумают, что я
и в самом деле вино-ват ? Фёдор Маркелович велел мне дать клятву, что как
только появится у меня возможность — я тотчас же напишу заявление прокурору о том,
при каких условиях допросов я подписывал листы прото-кола и почему не подписываю
его весь. С тех пор поселилась у меня в душе тревога : а что, если те
бу-маги Колишкин не порвёт, а передаст в суд ?! Я стал стараться везде и
всем говорить о том, на каких страницах протокола я поставил свою подпись и почему не подписал
его весь. Рассказывал и сокамер-никам, и тем, с кем приходилось
встречаться на допросах. Потом писал
заявления в Москву и местно-му прокурору, большим начальникам. Об этом
в конце концов стало известно Колишкину, и он пригро-зил, что я получу за клевету статью и сяду на 5
лет. Меня это только обрадовало : пусть посадят хоть на 10, но меня, а не тех хороших людей,
о которых я якобы говорил на допросах !...
После каждого допроса мы в камере долго горячились, возмущались, но всё же
постепенно остывали и опять начинали разговоры о нашей жизни на воле.
Вот однажды и я снова заговорил с Антоновым о его жизни. Он улыбнулся, будто обрадовался
случаю, и начал.
"Да, закружила мне голову та девица, молодая врачиха Тамара ! Я гулял с
ней, не прячась от людей. Давно уже перешёл на хорошую квартиру, но не
торопился привозить семью, а ей об этом не говорил. Всё же каким-то
образом она узнала о моей семье и однажды неожиданно спросила :
— Почему до сих пор не привозишь семью и мучаешься ?
Я сразу не смог ответить, будто онемел. Она прямо смотрела мне в глаза.
Наконец, я сказал :
— А, может, я вообще её не привезу.
И увидел, как радостно и довольно
заблестели её глаза, как понравился ей ответ, и как она развесели-лась :
— Так не хочется тебя отпускать, боюсь что-то... очень поздно !
И помедлив, тихо добавила :
— Оставайся, поместимся на одной кровати, не толстые оба.
Вот ведь, змеюка черноголовая, тянула меня, как лягушку ! Испугался я и
ушёл от неё в тот вечер, как обычно. Но ходить к ней не перестал, хотя и
далеко в отношениях не заходил. От этого предостерегала людская молва.
Однажды она передала мне записку, в которой опять приглашала к себе
вечером : приходи, мол, поужи-наем вместе. Меня будто ударило : почему
"вместе", ведь мы почти ежедневно ужинаем вместе ? При-шёл. На тумбочке
стояла бутылка, жареная рыба, а на кровати сидел ... её муж.
Поздоровались, я сел рядом. Хозяйка пододвинула к нам тумбочку,
наполнила стаканы и вышла. Муж передал один стакан мне, второй
опустошил
сам, потом, помолчав, заговорил :
— Ты коммунист, говорят, у тебя и семья
есть. Скажи
: что тебе Тамара ? Любишь её
или просто раз-влекаешься ?
Я молчал от неожиданности, а он продолжал :
— Я её очень люблю, но если ты над ней не насмехаешься — живите, а я,
чтобы не мешать вашему счастью, уеду. А если не любишь и только
играешься — оставь, хватит. Я её люблю так, что никогда и словом не
попрекну в будущем, не напомню о том, что было между вами. А чтобы люди
не судачили, мы с ней уедем подальше.
Он замолчал, пристально глядя мне в мне в глаза. Я вздохнул. Долго
молчал. Не потому,
что очень лю-бил Тамару, а потому, что не знал, как объяснить, что у меня
с Тамарой нет ни малейшего греха. Потом медленно, тоже не отводя взгляда,
сказал :
— Я Тамару считаю хорошим человеком, у меня и в мыслях не было посмеяться
над ней. Хочешь верь, хочешь нет, но встречались мы с ней от нечего
делать. И ещё : у меня есть семья, и я её люблю.
— Отпустите нас отсюда ! — попросил он.
— Да хоть сегодня ! — произнёс я и встал.
На следующий день они уехали."
— И правда с этой брюнеткой у тебя греха не было ? — спросил я. Он
помолчал, походил по камере ту-да-сюда. Потом, вздохнув, сказал :
— До сих пор жалею, что не было. Надо было согрешить ! Всё равно они
развелись. Встретил её как-то ещё раз, она была уже с другим мужем. И опять
улыбалась. Вот они какие, эти красивые !
Не знаю, правду он говорил или хотел казаться лучше, но я ему поверил и
до сих пор вспоминаю, как порядочного человека.
На предыдущую
страницу
На следующую
страницу
Не публиковавшиеся ранее мемуары писателя
П. И. Левчаева, написанные в 1983 г.,
предоставлены для публикации на сайте "Зубова Поляна" внучкой писателя
@Кусакиной Н. Н.
Перевод с мокша-мордовского Кузевой С.И.
|