|
В Енисейском
Заполярье наступила долго-жданная весна. Она набросилась на белые
снега; вон какая сильная! — все отступает перед ней: лютые холода,
черные ночи, льды и снега. Все радуется ей: затокует глу-харь,
задурит зверь, оглушительно лопнет почка.
Тайга просыпалась от долгой зимней спяч-ки, дымила и парила. По
ночам, насквозь прозрачным, плакали сосульки, ослепитель-но светлым
днем разбегались звонкие ру-чейки. Бежали, торжествуя, весенние
ручьи.
И мы не заметили, когда затопило ложбину перед нашей избушкой. |
|
— Ну теперь жди гостей! — весело, в тон наступающей весне, сказал мой
товарищ по охоте старик Аким Захарович Кац. — Вот-вот прилетят утки, гуси,
лебеди!
Очень интересный этот человек, о нем я мог бы написать целую книгу. Вместе с
ним прожил я в тес-ной избушке долгую лютую зиму, добывая белок, норок,
песцов. Теперь же ждали с нетерпением приле-та птиц. Ох как трудно ждать!
Охотники это чувство знают...
Однажды рано утром взглянули
в окошко, на море талых вод, и замерли в изумлении: перед самым нашим
окошком плавают два белоснежных лебедя. Мы не раз уже видели лебедей, хорошо
знали их; не только человека, но иную птицу не подпускают к себе, за добрый
километр чуют опасность. А эти пла-вают перед самым нашим окошком! «Это
почему же так?» — удивился Аким Захарович, который редко чему удивлялся.
Бывало, скажешь: «Вот это да, два глухаря сидели на одной ветке!» А он в
ответ: «Э-э, а я раз смотрю: на одной тонюсенькой веточке пять глухарей и
тетерочка шестая!» На этот раз и он удивился, сидел и изумлялся.
Мы сидели-смотрели, как
зачарованные, не могли тронуться с места, боялись малейшего звука — испугаем
такую красоту.
В этих краях весною быстро наступают рассветы. Через малое время наших
гостей стало виднее. Аким Захарович хлопнул себя по лбу:
— Э-э, друг, да одна птица, посмотри, которая поменьше, значит, лебедиха,
ранена! Смотри!
Действительно, один из лебедей был и больше и белее, плыл горделиво, с
поднятой головой. А второй опустил клюв, невеселый.
— Пожалуй, верно: захворала! — заметил я. — Ведь летела над всей Россией, а
может, и над всей землей, чтобы прилететь на родное гнездовье!
— Захворала? Тогда я сейчас же вылечу ее! — весело моргнул он и взял птицу
на прицел. Расстояние до нее было очень малое и добить лебедку не составляло
чести охотнику. Целясь, он говорил:
— Ты еще не знаешь, какое вкусное мясо лебедя! Я испугался, подумал:
«Неужели выстрелит?!»
— Вкусное мясо больной птицы? Да что ты, Аким? Разве тaк голоден?
— А на что ей страдать? Все равно конец!
— А убьешь самку, и самец погибнет. Сказывают же, лебеди друг без друга жить
не могут.
— А мы их обоих! И не будут страдать!
Лебедь побольше, видимо, услышал наш разговор, сердито сказал: «Глт! Глт!»,
будто человеческим го-лосом спросил: «Кто? Кто?» И быстро повернулся к
подруге, поплыл вокруг нее. А у той длинная шея упала в воду. Я отвел ствол
ружья Акима Захаровича, крикнул: «Кшу!» И самец как бы опешил, на миг
растерялся, малое время вслушивался, потом взмахнул огромными крыльями и
поднялся, тревожно затрубил: «Глы-глы-и...» Так он позвал свою подругу. А та
и не оглянулась. Я вскочил, на лодке под-плыл к ней, взял ее, прижал к бокам
крылья. Она и не пошевельнулась, умно смотрела мне в глаза небольшими
грустными глазами. Дышала тяжело, с клекотом в горле. Из клюва капала кровь.
Может, что-нибудь застряло в горле? Принес ее в избушку, завернул в старую
сеть, чтобы не взмахивала крыльями, расширил клюв: в самой глотке торчал
большой рыболовный крючок.
— Нашел себе занятие, — сказал Аким Захарович и стал помогать мне
вытаскивать его. Вскоре крю-чок мы вытащили. Из горла лебедя хлынула черная
кровь. «Конец!» — подумал я. Но птица через ма-лое время захрипела, открыла
глаза, попробовала поднять голову. «Ага! — обрадовался я. — Может,
выживешь?»
С той поры день-деньской то я, то Аким возились около нее, кормили хлебным
мякишем, жареной ры-бой, поили теплой водой. А потом она стала есть и сырую
рыбку, что зовется тугунком. Она мелкая, но очень вкусная и жирная, мы
жарили ее в собственном соку. Водится она только в водах Енисея и в
прибрежных озерах. Кормили, выхаживали мы лебедку с неделю. Уже прилетели
утки, гуси, по талым берегам играли ондатры. Нам следовало начинать охоту.
Наша лебедка поправилась, стала гладкой, глаза заблестели. Но так было
недолго. Вскоре она загрустила, все чаще размахивала крыльями, как бы
пробовала, подняться. Но лететь было некуда: слишком тесна была наша избушка
для полного взмаха ее крыльев. И она, махнув несколько раз, кричала трубно:
«Глы-глы-и...»
Аким Захарович радовался как ребенок:
— Ишь, а ты говорил, лебеди друг без друга жить, не могут. А я-то знаю. Вот
и вышло так, как у нашего брата: улетел и забыл про больную подругу!
Таков уж характер этого человека — обрадуется, когда подтверждались его
слова. И теперь он тор-жествовал, повторял: «А ты говорил...» Но тут он
ошибся.
Однажды опять рано утром разбудила нас гостья: она громко кричала и билась
крыльями в оконце, по-рываясь на волю. И под окошком кто-то кричал: «Глт!
Глт!» Я глянул, а там: большой белый лебедь. Крикнул:
— Аким Захарович, вернулся! Лебедь за больной подругой вернулся!
Самец сильным клювом тюкнул стекло. А подруга-лебедь тут же устремилась к
нему, но не пролезла в окошко. Я открыл его настежь, она выпрыгнула,
раскрыла крылья. Развернул крылья и лебедь. Они принялись тереться шеями.
Аким Захарович удивился:
— А смотри-ка, а гляди-ка, ведь и на самом деле вернулся, нашел свою
подругу! Ну-ну, ничего сказать не могу, коли так — пусть резвятся.
А лебеди полетели к воде и поплыли рядышком. Далеко отплыли, играя, а потом
взмахнули белыми огромными крыльями, поднялись в синее небо, скрылись за
белым облачком. Аким грустно вздохнул:
— Птицы вольные! Эх, а кто не любит волюшку!.. После, небось, и канатом сюда
не затянешь.
Старик опять ошибся. Однажды встает утром, а они плавают у самого окошка.
Открыли окошко, а они не испугались. Сделали еще круг и только тогда
поднялись высоко и оттуда, из-за белого облачка, гром-ко протрубили. Верно,
прилетели сказать спасибо.
Перевёл с
мокша-мордовского А. Рутько
|
